Поскольку Элизабет явно не могла понять связь между этими женщинами, Аннабель продолжила:

– Возлюбленным Эленор является Джерард, конюший, он готовил лошадь Эдвина в полдень и слышал, как тот разговаривал с одним из солдат верхнего гарнизона о том, куда тот отправляется и зачем. – Аннабель чуть крепче сжала руку Элизабет. – Леди Элизабет, он собирается рассказать лорду Ленноксу, что случилось с лордом Марст… – Она осеклась и покраснела. Но потом продолжила: – С сэром Александром. Эдвин полагает, что вы больше не можете управлять этим владением одна.

Элизабет разразилась проклятиями, не совсем приличествующими леди. Потом подошла к окну, распахнула его и посмотрела на поле для упражнений.

Все выглядело как обычно. Осеннее солнце освещало голую землю, толстый слой опилок и траву, затоптанную и потемневшую от ежедневных упражнений солдат гарнизона с оружием. В заднем саду рылось несколько свиней, а в грязи возле кухни кудахтали куры. Тут и там можно было видеть солдат, слуг, торговцев и сельских жителей, как всегда в это время дня. Ничто не говорило о предательстве.

Буквально за несколько дней были раскрыты два страшных обмана.

Мысль об этом с трудом укладывалась в голове, однако после раскрытия заговора Леннокса ей следовало бы ожидать нового предательства. В бегстве Эдвина была хотя бы одна хорошая сторона – Элизабет обрела стальную волю и избавилась от того тумана, который, казалось, окутывал ее со времени ухода Александра.

Она – леди Элизабет Селкерк. Она руководит этим замком. И она делает это одна. Александра теперь нет, и он не вернется. При всем желании она не может этого изменить.

Повернувшись к Аннабель, Элизабет спросила:

– Был ли человек, о котором говорил Эдвин в конюшне, начальником охраны?

– Нет, миледи. Я думаю, это был один из его командиров – сэр Реджиналд.

– Ладно. Передай капитану, что я хочу его видеть. Немедленно.

Сделав быстрый реверанс, Аннабель покинула комнату, чтобы привести сэра Гарета, а Элизабет принялась собирать разбросанные пергамента и планировать подготовку к отражению штурма, который, возможно, произойдет одновременно с двух разных направлений. Обе противостоящие друг другу силы – англичане и Леннокс – стремятся получить в свое распоряжение Данливи, а одна из этих сил хочет заполучить еще и Элизабет в придачу.

Элизабет сжала губы и с хрустом развернула пергамент, пытаясь отыскать в нем тех, кто поможет ей и сэру Гарету составить план обороны, поскольку во всей этой мешанине предательств и обмана вокруг она была уверена в одном: ни один из тех, кто готовится к штурму замка, не собирался изменить свои намерения.

Находясь в кабинете Гилберта Синклера, Александр сидел перед чуть потрескивавшим, излучающим приятное тепло огнем камина. Время от времени он посматривал на сидевшего рядом брата и своих лучших друзей. Один стоял напротив него у камина, другой расположился в кресле, придвинутом совсем близко к огню. Джон никак не мог согреться, он все еще не пришел в себя после плена у англичан. Хозяин замка, Гилберт, отправился спать, разрешив всем четверым остаться в комнате и делиться новостями, сколько им будет угодно.

Александр уже согрелся, его одежда просохла, и в первый раз почти за полгода он наслаждался тем, что не нужно думать о близкой угрозе.

Он мог бы наслаждаться полным счастьем или по крайней мере покоем. Однако испытывал больше беспокойства, чем когда бы то ни было.

И все из-за Элизабет, из-за того, что хотел быть рядом с ней, утешить ее и защитить от приближающейся опасности. И немедленно. Не утром, когда Ричард, Деймиен, Джон и другие тамплиеры пообещали ему отправиться в Данливи и принять участие в обороне замка против готовившегося штурма англичан. Немедленно.

– Судя по твоему описанию, леди. Элизабет – сильная женщина, – произнес Ричард, стараясь ободрить Александра. – А по тому, как она сумела отразить штурм шотландского лорда, который пытался захватить Данливи перед твоим прибытием, я бы сказал, что она еще и изобретательна, не так ли?

– Да, ты прав, – ответил Александр, глядя в свою чашу с элем.

Об этом он думал бессчетное число раз во время праздничного пира несколько дней назад, когда пытался справиться со своими чувствами к ней.

– Должно быть, у нее еще и доброе сердце, если она решила поступить с тобой справедливо даже после того, как обнаружила, что ты ее обманул, – добавил Джон, наклоняясь вперед, чтобы подбросить еще одно полено в камин.

Внезапно он поморщился – дало знать о себе ребро, оно все еще болело после побоев в плену.

Издав возглас раздражения, Ричард забрал каминные щипцы у Джона и предложил всем находившимся у камина помогать Джону, пока раны не перестанут его беспокоить.

– Ты должен как следует подумать, стоит ли тебе идти с нами в Данливи, друг, – сказал Джону Александр после того, как они снова уютно устроились в креслах. – Ты много пережил из-за меня за последние несколько недель, и тебе пока не следует снова, ввязываться в сражение.

Джон насмешливо фыркнул.

– Даже не думайте, что я позволю вам отправиться на бой без меня. – Хотя в его улыбке была видна усталость, глаза Джона светились знакомым светом. – Мы тамплиеры. Хотя некоторые из нас, я бы сказал, в настоящее время больше по духу, чем по данной клятве, – поправился он, посмотрев на остальных, у которых были жены или, как в случае Александра, возлюбленная, тогда как в ордене могли служить только неженатые. – Но мы все еще сражаемся вместе за справедливость и во славу Бога. То, что мы будем защищать на этот раз, для нас не менее важно.

– Очень великодушно с твоей стороны, особенно после того, что я совершил в братстве, – произнес Александр и с горечью рассмеялся. Сделав большой глоток из чаши, он добавил: – Вы все сопровождали меня, закованного в цепи, с Кипра в Париж на суд великого магистра; нас тогда разлучили массовые аресты. Мое участие в братстве никак нельзя назвать похвальным.

– Сейчас это не имеет значения, – прервал его Ричард. – Твои грехи против ордена ничего не значат в сравнении с грехами тех, за кого рыцари братства боролись и умирали. Нарушал ты клятвы или не нарушал, ты всегда был предан ордену на поле боя, Александр, и был верным другом всем нам.

Александр покачал головой, чувствуя угрызения совести за свои поступки, которые привели его к полной изоляции и тяжелому положению. У этих людей доброе сердце и светлая душа, чего не скажешь о нем.

Но теперь, после этой беседы, ему стало казаться, что он не является таким уж никчемным и что его братья и друзья никогда не относились к нему так строго, как сам он относился к себе. Они принимали его таким, каков он есть, со всеми его пороками и никогда не осуждали.

– Боже правый. Я не заслуживаю вашей дружбы, ни одного из вас. И тем не менее… – Он умолк, не в силах говорить дальше. Затем кашлянул и договорил: – И тем не менее я вам благодарен за это. Благодарен так, что не выразить словами.

Наступила неловкая пауза. Ее прервал Деймиен:

– Ты, конечно, знаешь, что никто из нас не предложил бы тебе, негодяю, ничего, если бы ты не доставил обратно сокровища тамплиеров, которые взял с собой вместе с золотой чашей. – Деймиен произнес это насмешливым тоном, явно стараясь разрядить атмосферу. При этом он поднял бровь – точно так же, как это делал Александр. – Ты остался бы один, если бы попытался продать пергамент или забыл бы о нем, когда заключал сделку с лордом Эксфордом.

Это вызвало дружный смех и громкие выражения одобрения по отношению к Александру, что заставило его тоже рассмеяться.

– Не подумай я о пергаменте, я остался бы одиноким, – согласился он, все еще улыбаясь.

– Так что запомни, братец, мы связаны вместе, мы все, – произнес Деймиен уже более серьезным тоном, хотя его взгляд, направленный на Александра, по-прежнему был теплым. – Делай, что должно,[6] – добавил он более тихо, поднимая чашу.