Впрочем, такое изменение возможно. Она достаточно часто видела, как меняются солдаты Данливи перед лицом смерти – перед битвой или во время болезни. Когда тревожное время проходит, у многих из них появляется особый вкус к жизни. И тем не менее она не могла себе представить, чтобы Роберт изменился подобным образом. Он всегда был очень спокойным и уравновешенным. Очень… основательным. В Роберте Кинкейде не было ничего фривольного. Ничего чрезмерно чувственного.

Но она не могла отрицать, что человек, который сегодня появился в ее жизни, пережил мучения, намного превосходившие все, что она может себе представить. Кроме того, он ответил на вопросы, на которые мог ответить только сам Роберт.

Тогда он должен быть ее мужем.

Только он был какой-то новой и странной разновидностью ее мужа, совершенно посторонним человеком, которого ей придется снова узнавать.

Перспектива представлялась интересной, но Элизабет намеревалась заставить его поработать над каждым шагом, что они вместе пройдут. В ней вспыхнуло озорство, когда она договаривалась с мужем по поводу времени, которое в предстоящую неделю они будут проводить совместно и которое будет измеряться песочными часами. Конечно, она не признается, сколь нетерпеливо ждет наступления этого времени, которое должно было стать чем-то вроде повторения ухаживания. Но она будет хранить в секрете все свои желания.

Улыбаясь от этой мысли, Элизабет закрыла глаза и вздохнула, решив отдохнуть от волнений трудного дня, если только ей удастся заснуть. Но даже когда она уже впала в дрему, ей никак не удавалось изгнать из сердца тревогу.

Наконец Элизабет поняла, что ее беспокоит, – день свадьбы. Перед ее мысленным взором отчетливо начало вырисовываться все, что тогда происходило. И вот она дошла до момента, когда они с Робертом вышли из замка, чтобы пешком дойти до деревенской площади и произнести свою клятву перед зрителями их владений.

Именно в это мгновение она посмотрела вверх…

И увидела яркое солнце на фоне безоблачного и, как яйца малиновки, синего неба.

– Благословите меня, отец, ибо я согрешила. Прошла неделя со времени моей последней исповеди, и я не могу отрицать, что я… что…

Элизабет запнулась и умолкла. Отец Павел опустил на нее глаза, полные участия.

– Продолжайте, дитя мое, – негромко пробормотал он, ободряюще кивнув.

Но она не могла говорить. Все, что она чувствовала сейчас и в тот момент, когда увидела Роберта после возвращения шесть дней назад, нахлынуло на нее с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Через мгновение она поднялась со стула, стоявшего рядом с ее почтенным исповедником. Пожилой священник был ей другом и духовным наставником, и она знала, что он отнесется к ее поступку снисходительно.

Элизабет принялась мерить шагами небольшую комнату в западном крыле Данливи, куда ходила исповедаться, пытаясь облечь свои мысли в словесную форму. Она проснулась этим утром, как и каждым утром после прибытия Роберта, в полном смятении мыслей и чувств, Еще одна беспокойная ночь – шестая – была полна странных снов и не избавила Элизабет от донимавших ее сомнений. Солнце еще не поднялось, когда эти сомнения пробудили ее ото сна. И когда она взглянула на человека, который лежал рядом с ней в ее кровати…

– Леди Элизабет, вы должны снять камень с вашей души, если я могу вам в этом помочь.

Элизабет нахмурилась, ее взгляд остановился на декоративной тарелке для свечи, примостившейся на камине. Отец Павел не одобрял использование новомодных песочных часов, предпочитая старый и испытанный метод измерения времени. На тарелке на камине стояла свеча с насечками, промежутки между ними соответствовали одному часу горения. Это были не песочные часы, однако они напомнили о соглашении между ней и Робертом.

Соглашение, которое они должны выполнять и сегодня, поскольку оно распространяется на недельный срок после его возвращения в замок.

Вид свечи вызвал в Элизабет тревожные чувства, и, чтобы избавиться от них, она повернулась к отцу Павлу и сложила руки на груди.

– У меня есть сомнения относительно моего мужа. – призналась она наконец.

Отец Павел чуть поколебался и спросил:

– Что за сомнения?

– Он – не тот человек, которого я знала. – Она с силой прижала руки к груди, пытаясь справиться с внутренним беспокойством. – Когда этот человек еще проходил через ворота Данливи, он показался мне посторонним, святой отец. Не представляю, как справиться со своими страхами и снова воспринимать его как своего мужа.

Отец Павел молча кивнул, потом пристально посмотрел ей в глаза:

– Должен задать вам деликатный вопрос, леди. Эти опасения возникли у вас после вашего… интимного воссоединения?

Элизабет уже в который раз почувствовала, что краснеет.

– Нет. Мы еще не возобновили наш брак в этом смысле, – ответила она хриплым шепотом и, мгновение помолчав, добавила: – Но если бы даже возобновили, это ничего не изменило бы в моих сомнениях.

Отца Павла явно удивило это признание, однако он постарался не выдать своих чувств:

– Это ваш муж принял такое решение, или это ваш выбор?

– Это было его предложение.

Она отвела взгляд, не желая признаваться ни в том, что частично и она была автором этого соглашения, ни в том, какой прием устроила Роберту в спальной комнате. Чтобы скрыть свое замешательство, она снова посмотрела на священника и добавила:

– Вечером после своего возвращения он заметил, что я держусь с ним неловко, и сказал, что лучше подождать, пока мы снова не привыкнем друг к другу.

Отец Павел издал громкий удивленный возглас.

– Странно, что человек, которого столь долго не было дома, добровольно отказывает себе в утешении своей жены. Это действительно очень странно.

– И это только один из вопросов, которые вызывают у меня сомнения. Роберт Кинкейд, насколько я его помню, был очень предсказуемым человеком. Человеком, который вел все дела, управлял собственностью и делал все, что должен делать хозяин земельных владений. Теперь, когда он вернулся домой, я ни разу не смогла угадать, что он сделает в следующую минуту.

Отец Павел сосредоточенно слушал ее объяснение, время от времени кивая в знак понимания, словно она сообщала что-то чрезвычайно важное. Наконец он снова поднял на нее взгляд.

– Может, его действия пока не имеют логического объяснения, потому что прошел еще малый срок после его возвращения. Вы не думали, что его сдержанность в том, что касается супружеских отношений, может иметь отношение к его плену? Возможно, английские мучители лишили его возможности выполнять супружеские обязанности.

– Это не так, я почти уверена, – ответила Элизабет, покачав головой.

Ей вспомнилась первая ночь с Робертом и то зрелище, которое он представлял собой, стоя у окна в свете единственной свечи на камине. Это воспоминание смутило ее, и она испугалась, что священник может угадать, о чем она думает. Элизабет кашлянула и приложила все усилия, чтобы ее голос прозвучал ровно: – Из того, что я могла видеть, он физически вполне для этого здоров.

– Тогда, может быть, он не хочет обнажать перед вами свидетельства своего заключения и своих мучений.

Она покачала головой:

– Он показал мне шрамы в вечер своего возвращения домой, сняв плащ и рубаху, когда я попросила его показать мне родимое пятно на спине.

На лице священника появилось изумление.

– Вы потребовали доказательства того, что он – ваш муж?

– Я не могла поступить иначе. – Элизабет бросила на исповедника пронизывающий взгляд. – Я думала, он самозванец, святой отец. Если бы я приняла его без вопросов, это было бы не только безответственно по отношению к тем, кто находится в замке, но и греховно.

Отец Павел кивнул и негромко продолжил:

– И тем не менее вы до сих пор не уверены в том, что это ваш муж.

– Не уверена, нет, потому, что он не похож на себя. Я допускаю, что частично это произошло из-за того, что он побывал в руках врага. Подобные страдания неизбежно налагают отпечаток на человека. Шрамы уничтожили все отметины, которые я искала на его спине, и тем не менее я не могу отрицать, что он помнит подробности того, что было у нас в прошлом, которые мог знать только он. – Она закрыла лицо руками и глубоко вдохнула, пытаясь справиться со своим смятением и унынием, а потом покачала головой: – Я ничего не могу понять. Это загадка, которая не имеет ответа.