– встретить / проводить с зонтиком? Не придёшь искать себя и гречневую муку?

– приду завтра днём украдкой поработать

– если ты украдкой уже тут и работаешь, просто я не вижу?

– ты птица, которая сначала улетает, а потом смотрит, надо ли было улететь

– но потом иногда возвращается

– сначала оборачивается – птицы хорошо оборачиваются, голову наклоняют, шеей крутят

– напряжение – это собранное время, когда в каждую минуту уложено много других, прожитых ранее, и тех, что потом из неё вырастут. Семечко очень напряжённое, твёрдое. Нет времени – не мало, а – всё оно там, в напряжение ушло

– и мы никогда не только в чём-то одном, потому что иначе нам будет нечего дать этому одному. Всегда что-то ещё

– делят и не делят – даже в одной постели каждый в своей голове, каждый – сам. Каждый в своем мире один – и хорошо – так возможны индивидуальность, встреча. Но и вход в ощущение, когда гладишь и чувствуешь счастье кожи, которую гладят (которая гладит – тоже). Одновременно и делить, и не делить, и отдельно, и вместе

– начинаются дни Дона? Донный город ближе к соли пока останавливает? Ближе к лету цветом улиц?

– ближе к лузгающей семечки заката Швеции, берёзы светлее ночи прорастаю(т) животом засыпая на спине

– движется последний снег ветреницы к спине лопаток в синем чае весны. Город всё ближе к тебе – ломкая бесконечность, линии пыли

– мозаика из церкви – люди из стен собаки тоньше выше цветущей тени

– Дон с мозаиками почти греческое море. К твоему дому собираются звёзды

– 04.22 в субботу, седьмой вагон, но тебе совсем не удобно, дойду

– (из-под потолка) знаю, дойдёшь, но хорошо увидеть и не быть тенью на твоем лице

– Дон на дом, если встречать, можешь взять ключи от дома у мамы Кристины и переночевать

– дом без тебя другой, легче дойти из моего, почти выхожу

– сплю наяву тобой в дождь кружится голова можно сегодня? если не – голова и на расстоянии от тебя еще как

– сегодня всё же не, воздух полон движения

– листья разворачиваются навстречу каплям, облака вылезают на гору из волн, улыбаюсь в твоем воздухе

– реки запинаются и начинаются снова, они никогда не пересекаются. Не бывает речных перекрёстков

– реки упрямо вниз. Ещё ветки деревьев не встречаются. Люди свободны и могут встретиться. Покупаю «Диссеминации»

– диссеминации у меня есть. Рассеялись в глубине. Пересекаются в небе

– диссеминировать вместе? В небе в полёте

– листья обманщики. Понравилось, как они падали в углу двора, и освещение там интересное, жду с камерой – за десять минут ни один не упал. Хотя в других местах – падали

– пыльная, бесконечно истончающаяся, крепко настоянная, но не настойчивая, будто даже не касающаяся память Лоренса Даррелла. Болью – напряжённостью, чуткостью и рефлексией, когда опадают границы осторожности – и энергией радости

– если учитывать, что у скорости и огня один результат – зола, от огня не убежишь. Читаю наощупь и в лучшем случае половину

– читать – и до ночной половины. Не порежься об осколки неба и осколки земли

– осколки всегда нас превосходят – не порезаться, а быть задавленным. С утра набирают свою колкость

– утром небо жёстче ночного. Можно между – идем?

– осколки – просеки. Куда нам?

– к комнате, морю, книге, мосту, лесной клубнике, прикосновению

– потому что любая находка – лето. Потому что понимаешь, что понимаю

– можно попросить зайти утром, с разводным ключом, не могу воду перекрыть

– осторожно нечётной пыльцой памяти

– взглядом колодца улитки вдоль воображающих волос

– дымом крыш, обнимаю уши

– расшатанными горловинами в одном времени. Дома удерживаю рыбу, жду

– пусть они вздыхают о потере того и этого. Попробуем найти и собрать

– Соловьёв «книгу счастья» о своих индийских поездках пишет

– счастье здесь, не в Индии. Только встретить

– вырастающей за ночь чужой работой, пространством, дважды звучащим от каждого падения непойманной Александрии, теснотой, удаляющей от вместе, желанием разговора

– «так мало наше знание, но уверенность, которая нас не покинет, заключается в том, что надо держаться за сложное. Хорошо быть одному, потому что одиночество сложно. Хорошо также любить, потому что любовь сложна». Рильке в письме к Ф.К. Каппусу

Морской город, от которого ушло море. Зубцы домов – попытка привлечь его обратно, предложив скалы его птицам. Многие дома предлагают не одну скалу. Город тянется, пытаясь увидеть море с верхних этажей. Взгляд тянется к этажам, болит шея от постоянно запрокинутой головы. Город держится за море каналами. Дома растут из следов моря, выходят из них ступенями, располагаются над ними эркерами, сохранившими в сырости своё дерево – так пропиталось солью. Кирпичные корабли на якорях, вдоль воды менее прямые и ровные, чем вдоль улиц. Море рабочее – не тёплая карнавальная путаница Венеции, каналы прямее и шире. Больше места для отражений – порой и деревьев. Дома сужаются, и окна не хотят располагаться друг над другом, перепутываются с башенками. Над окнами, даже прямоугольными, всегда арки, держать тяжесть неба. Оно тут нагружено дождём и не очень далеко.

Здесь у чертей во рту селёдочные хвосты. Романская башня подняла все свои окна к девяти шпилям. Другая утыкается в небо зубчатым носом заморской рыбы-пилы. Третья пристроила сбоку беседку – чтобы удобнее было смотреть на море. Четвёртая выбросила над собой совсем другую башню. Мосты тихо впадают в дома, переходя в них сложными наборами арок. Некоторые разводные – продолжая надеяться на корабли. Шлюзы держат прилив, который давно ушёл. На крепостном валу поселились мельницы, там удобнее ловить ветер, соревнуясь в круглости с городскими воротами. Яркостью тюльпанов, пробирающихся и под мосты, оранжевого кирпича, фиолетовых крокусов.

Между ними идти и находить предметы, которые станут словами языка этого города. Сходя к воде по ступеням осыпавшейся листвы. Замыкать арку можно нависшими бровями – а можно высунутым языком. Под колонной можно с крестом – а можно с лютней. Угол бережёт девушка точнее шахматной фигуры. Геометр с циркулем залез на трубу. Всадники и кони состоят из дыр, но тоже тянут головы вверх. Драконы поддерживают скамейки – отвернувшись от сидящих, чтобы не пугать. Руки тянут навстречу друг другу указующие персты.

Паутина предложила плести кружева – они боятся ветра, и дома для них ниже. Но кружево порой выбирается на углы и арки – и кирпич рад его держать. Порой скапливается паутиной света в окнах. Голубое море, на берегах которого цветы – в памяти и на белом фасаде. По морю девушки раньше ездили на запряжённых козлами колесницах, отстреливаясь из лука от преследующих. А мужчины запрягали собак и играли на флейтах. Кони – для той, кто с лирой. Город объезжают Леда и Зевс – их везет Прометей на Пегасе.

У церкви цвета заката для заката не шпили, а шлемы. На ней змея, которой понадобилось колесо, а внутри – тяжесть костей и лестниц, одежд и мешков. Стороны арок тянутся друг к другу удивлёнными головами рыб. Ветви деревьев – по перилам мостов. Каменные петли – из труб. Каменная пушка сломала колесо и застряла в траве. В руках девушки – три утки, плывущие по каналу.

Лучшее украшение церквей внутри – память о море и небе. Дома подхватывают у них готику, волнующийся камень и башни, всё более становясь похожими на маяки, светясь по ночам всем контуром. Небо – то, что получится сделать внутри. Над окнами – плотники и кузнецы. То, что они делают, доберётся до моря само, ждать не будет. На доме и на флюгере – кометы, здесь их не боятся. Юноша и девушка улыбаются друг другу с разных сторон входа в собор. Когда двери закрывают на ночь, они уходят целоваться. Солнце засыпает на рассвете город морской водяной пылью.