Литмир - Электронная Библиотека

– не приходит с неба, а проступает сквозь него, как её переступишь? Следующий шаг тоже в ней

– и чем будет тень ночи?

– возможностью?

– тебе сложные геометрические тела

– в семь на спуске к реке

– в готовности к бросанию в воду

– отправлено. Кожей сна

– пришёл только сон без письма

– ещё раз. Но мелкие соображения. В древних для будущего

– пришли, дожди в одном окне

– обещают грозу с абрикосами

– еду по капельным ямам, но доберусь

– чешуя верчения спин сна

– моль досыхает, когда приносить чистую искупавшуюся?

– Греция выветривающейся скалой собирается в гости, шурша листьями смородины

– Греция съеденным сыром и оставшимся морем. Подземной водой и крепостью воздуха к тебе с греческим маслом. Рыба катится на орехах

– сегодня в книгах и чуть городе – попробовать к послеобеденному? отсюда движением жасмина в дождь, чей конец ожиданием греческой рыбы

– между чего не и что есть пропасть

– перепрыгивая

– между чего не и что есть пропасть

– заговаривая – и появиться за

– пропадая, не зная, что/где появишься

– заговаривая – и начиная, и продолжая

– смещая речью

– губы порезаны несказанными словами, пальцы тем, чего не коснулись. Напряжение – но свет всё ярче – ещё чуть

– скрепящим письмом воздухом предчувствуя предчувствие забывая свернуть(ся) растерянности вдоль выдохом-выстрелом часами черпать дрожа тобой

– солнце пришло раньше обычного развернувшимся бегом

– дом поворачивается к солнцу. Живешь в подсолнухе?

– раскачиваюсь

– смотреть Пину Бауш

– весна с манго пока без каштанов. Пишу статью

– каштаны трижды проткнуть и пятнадцать минут жарить

– сном вытягиваясь не хватая дыханием в рост возле держа

– головой к голове поперек пробираясь ищу Грецию. Носом в ольху жду

– сон и взгляд бывают вместе – есть взгляд сна, он внутри век, но чувствуется. Есть взгляд на сон – ты спишь, я на тебя смотрю, чуть убеждаясь в существовании, днём угнаться труднее, хотя интереснее

– песок оставляет пыль после себя. Даже не пыль, а состояние кожи после песка; сейчас оно кажется невидимой пылью, стягивающей и забивающейся в поры

– скорее соль. Море лёгкое, когда плывёшь, но царапает, когда отойдёшь – не хочет, чтобы уходили? Но соль/пыль летит, даже если в море не входишь – солёный воздух

– ночь на берегу – сосредоточенно-рассеянная энергия моря, расслабленного днём; огни, небо и ветер, бьющийся об одеяло, но совсем не подозревающий о моём в нем наличии – не тревожащий

– волнующееся пространство. Далёкий маяк, к которому всё же однажды придешь и будешь видеть сноп света над головой. Плыть в чёрной гладкой воде. А огни отражаются в море, и это уже космос, где свободно и кометно в любом направлении. Кто рядом – не помеха – другие глаза, другое удивление. Потом так можно с морем в любом месте – и там, где моря нет

– зубочистками оконных перемен линяющие зёрна звёзд

– к постоянству бега по временной дописанности. Дома в облаках краски

– в малоподвижном пути

– оба кита высматривают паруса лопаток

– камни скучных сторон спотыкаемые, осторожнее. После девяти темнотой слив

– к хвосту текста воображаемым одеялом головы

– с вилами за перевалы холода, соляным горением

– не хочешь ли в пространство к листьям? или ночью греться запасённым в них светом?

– само о(т)казалось дождем. Жду роста теней

– слизывая капли с веток. Вкус коры и почек – почти весны

– своих по жестам. Я тобой – увидев, как раскидываешь кучи осенних листьев, найти истлевшие до прожилок

– мне твоя спина внушала большое доверие

– дойдём до бабочки и повернём

– деревянный куб, обломок со стройки. Какая сторона тебе больше нравится?

– где глаза, как сова

– мне тоже сначала, а потом понравилось, где шеврон

– оставив запах кофе. Идем вечером ловить сумерки?

– могу в среду – дуть в неё, в небо

– мысль – жизнь со скоростью мысли?

– в двух смыслах «со»

– как решаешь, что я пропадаю в телефоне? говоришь, что пропадаю, посреди не моей речи, а твоей. Пропадают важные шорохи, дыхание? или как лицом к лицу – не столько теряюсь, сколько теряешь?

– кажется, что пропадаю среди твоей речи (моей, становящейся твоей?). Ощущение всегда очень чёткое, наверное, пропадает чувство связи; остаётся пассивная приближающая(ся) тишина, странно не слышать тебя и знать, что меня слышишь

– все реже «ты». Друг другу не точка для указания, а воздух, который вокруг. «Ты» однотипное слишком

– пока с конференцией и галечными письмами, желтизной кипения

– а после восьми? с надеждой на субботних змей?

– в гости к дому с изумрудными девушками

– долгими разговорами не успевая утра

– от ночи утру – ночь и день не стоят, но быстрее всего колеблются, так что нельзя выбрать главного, и, говорят, равны – одеяло несдающаяся улитка

– день и ночь замедляются впустить шаги, море, метеоры. Одеяло ползет на север

– по радио добрым таким голосом, мечтательным и вдохновенным: «Растворить в поэзии сердца людей…»

– что люди будут делать без сердец, растворившихся в поэзии? будут совсем бессердечными

– окно сухоцвет лестницы после шести после следами пространства

– у двери велосипед и колючка. Куда к тебе?

– теплой изнанкой крыш – левой справа

– колоколами непроглядной кратности, может быть уже и за орехом, со дна ежевики корица не по зубам моли/моря не сказав ещё по колено

– свистом воды про Владимира Казакова точностью за морем

– виза с двадцать седьмого на год. Бегом листьев, вишневой змеёй

– у змеи посчитать позвонки. Плыву, наевшись солнцем, как завтра утром/днем?

– пальцами толпящегося корабельного нетерпения, попробую совсем в ночь. С твоим паспортом иду осторожнее – в кармане ощущение недопустимого к потере

– выходящей из берегов полнотой дали – запорошенным падением, ставшим верностью – здесь взгляд не боится быть увиденным – зная, что никогда не равен себе – дрожью продолжая движение

– Бланшо по ту сторону времени, событиями, мерцающими в отсутствии времени, в его нереальности, Владимир Казаков по эту, проживая каждое призраком желания. Человек живёт в камне каменным, но смотрит звёздным и говорит молчащим. Жёсткость языка, себя не(у)знающего. Твёрдость мгновений – литых, сколотых или желанных? Пространство поцелуев и решимости. Лицо девушки и лицо света, обращённые на «вы»

– Казаков с вещами, ими думает и чувствует, кажется, что для него и любимая (когда не романтический штамп) – угол зрения на вещи. Твёрдость мгновений-предметов. (Мгновение Бланшо – расширяющаяся до бесконечности воронка?) Время – изменение. Вещи теряются, разрушаясь, и у Казакова много боли от этой потери. Боль возможного, но не происходящего? У Бланшо боль другая, от невозможности? Он понимает бесполезность речи, Казаков стремится говорить, даже когда не готов. Прикосновение у Казакова – тоже взрыв. В его вспышке предметы могут гораздо больше, чем они/ими думали. У Бланшо ночь скорее метафизическое понятие, у Казакова – то, куда выйти и жить. Небо у Бланшо предметнее – острая точка? А смерть – не предмет и у Казакова – потому похожа?

– и вещи в воронке уже-ещё не. Разное ожидание – у Казакова напряжённое ожидание предметов (боятся исчезнуть / пропустить?) Множественность говорящих у Казакова. Кажется, когда говорят двое, слушают гораздо больше

– у Бланшо ожидание с забвением, у Казакова вещь исчезает раньше забывания. Ночь Бланшо охватывает, её скорее обнаруживают, чем входят в

3
{"b":"935206","o":1}