И такой голос у них заманчивый, что и страх прошел. И уж хочется выйти к ним.

Выглянула Агата из окна. А те уже у самой избушки стоят, да яблоко ей протягивают:

– Пусти нас в избу. Или сама выходи, – хоровод водить будем.

– Иди к нам, возьми угощеньице! – и та, что ближе к окну была, протянула румяное яблоко.

– Для тебя ведь его принесли, – вторила ей другая, сжимая еще одно спелое наливное  яблоко в руках и откусывая от него.

Сладкий яблочный запах растекся в воздухе, маня своим ароматом. Да и те, кого поначалу Агата испугалась, вовсе и не навами оказались, не лесавками. Стоят перед ней самые обычные  девушки. Видно, в лунном свете, примерещились Агате и рога их, и глаза черные.

Стоят две улыбчивые девушки, что за Агатой зашли да на вечорку позвали. И яблоко в руках той, что ближе, такое наливное и красное, так и просится в руки…

 А коли с добром пришли, так чего же и не взять угощение.

И тут каркнул ворон старухин, да яблоко, которое Агата уже взять успела, окно открыв, да руку протянув, упало на траву, да головой птичьей стало.

Отпрянула Агата назад, да поздно. Схватила ее одна из нав. Тянет к себе, хищной пастью скалится, язык длинный высунула, облизывается уже.

– А ну, пошли отседыва! – гаркнула вдруг сзади колдунья.

И сжались навы, отпрянули от избы. Спал с них морок. Увидела Агата и рога их, и ноги, что у одной словно птичьи были, а у второй вместо ступней копыта не то свиные, не то козлиные. И вовсе не яблоко у нее в ладонях было, а руку человеческую та глодала.

Затошнило девушку, потемнело все в глазах. Отпрянула она от окна.

– Ишь, разошлись! – старуха захлопнула ставни, толкнув Агату вглубь избы. – Я вас! – напоследок крикнула она незваным гостьям. – А ты иди спать! – приказала она Агате. – Ещё раз не послушаешь, да сон мой нарушишь, я тебя с вечера с самого в лес выгоню, а утром кости соберу, да под избушку кину, – пригрозила старуха и вернулась на печь, ругаясь. – Чего к окну пришла? Им развлечение, а мне ночь не ночь. В другой раз не помогу. Да скажи спасибо Вран разбудил. Сейчас уже бы они твои косточки догладывали, – и старуха хрипло рассмеялась.

Агата же вернулась на лавку и легла спать. Да вот только не шел сон. И страшно было, что вновь кто за избой ходить будет. И будто в углу за печкой кто ворочался, стонал, да охал.

Укрылась девушка с головой, долго так лежала, и все же провалилась в забытье душное и тревожное.

– Вставай, развалилась тут. Чай не гостья дорогая, – раздался каркающий голос старухи, и Агата открыла глаза, сев на лавке.

– Спишь, лежишь, а кудель так и не пряжена, – заворчала старуха, глядя на нее недобрым взглядом. – Иди в лес, там берёзку найдешь, что у озера растет, да в заводи небольшой на островке стоит. Вот вокруг нее воду собери, да нити потом вымочи в воде той.

– Бабушка, – Агате стоило трудов назвать так колдунью, но она хорошо помнила ее наказ. – Да как же я березу ту найду? Я и озеро где не знаю.

– Не знает она! Всему-то учить надо, – недовольно цокнула языком старуха. – Ты нить-то напряди, да клубочек смотай. А потом брось. Он тебя и выведет, куда надо. На вот, – она провела рукой по стене, собирая паутину, что за ночь успели спрясть пауки, и бросила ее на лавку рядом с Агатой. – Пряди. Много у тебя работы. Так что не отлынивай.

– Ночью нити паутины будто светились, – вспомнила вдруг Агата увиденное перед тем как навы пришли.

– Светились, – кивнула старуха. – Ночь много чего показывает. Да только смотреть надобно. А для того глаза нужны. Много ль у кого они есть-то? Все, бери горбушку хлеба да молока крынку. Пей, ешь, да и иди. Неча время тратить. И так хлопот да забот полно.

– Спасибо за еду, – поблагодарила Агата. – А сама то ты уже за стол садилась?

И хоть злая старуха эта была, а все Агату бабушка родная Яговна в почете к старости воспитывала. Вот и сейчас, прежде чем есть самой, поинтересовалась девушка у хозяйки избы, на костях стоящей, сыта ли та. Да сама себя за то и укорила в сердцах.

– Ишь какая заботливая! – не то засмеялась, не то закаркала колдунья. Уж больно смех ее на воронье карканье подходил, что аж жутко делалось. – Ты о себе думы думай. Ешь да иди. Да вопросы глупые больше не задавай. А то осерчаю и голодной в лес отправлю.

Выпила Агата молока да за пряжу села. Прядет кудель, а руки будто так и порхают. Ладной нить выходит: тонкой да ровной. Никогда Агата бездельницей не была, всему ее Яговна научила. Но так ладно да славно не выходило никогда кудель прясть. Будто сама нечистая сила ей помогает.

Вьется веретено, ниточка, скользит между пальцами. Да так ловко, что  не по себе даже.

– Словно не сама пряду, а нечистый кто помогает, – сказала вслух Агата, а старуха услышала, да снова закаркала-засмеялась, девушку пугая.

– Нечистый? А сама-то больно чистая? Головешка березовая ее вырастила, а она чистой себя считает да светлой! Никак в Правь собралась? Хар-хар-хар, – засмеялась старуха.

А отсмеявшись, продолжила:

– Да тут любой волкодлак, деревню задравший, и то чище тебя будет. Али забыла, как сарочинов сгубила?…

Старуха по-птичьи наклонила голову и посмотрела на Агату, которая отложила кудель, сжимая ту в пальцах.

 Слова лесной колдуньи словно нож острый вошли в сердце девушки.

– Не бледней, – отмахнулась старуха, – а то ещё какую глупость придумаешь. Решишь в реке Смородине душу свою на спасение отдать да заменить кого собой. А там всяк свой век коротает. Негоже в ход жизни лезть без ума, без разумения…,– недовольно проговорила она. – А ты, чтобы какой дурости не сотворила, слушай, кто ты да почему здесь. Потом я хотела поведать тебе это. Да, видно, время само лучше знает, когда то надобно.

Глава 16. Клубочек 

– Мара ты, самой богини Морены ученица. Честь тебе великая выпала. Да люди-то глупые. Ты как родилась, да как родители твои узнали, для служения кому ты рождена, так и отнесли тебя в лес. Я и нашла тебя. Да только куда мне с дитем малым возиться! Потому и Яговна, что чурбаком березовым была, тебе нянькою и стала. И неча больше болтать попусту. Иди давай. Да до заката взад верстайся. Ни к чему тебе в лесу после захода солнца быть.

Агата же получившиеся из кудели паучьей нити смотала в клубочек, да вышла за порог.

Обнял ее лес дремучий своими запахами. Сырость да туман лизнули ее ноги. Запах прелый листвы окутал, словно шалью, да грибной запах лег перед ней дорожкой.

Спустилась Агата по ступеням с крыльца, а как ступила на землю, так и увязла нога ее в кочке болотной. Шагнула она другой ногой, и снова под ногами не земля твердая да родная, а топь вязкая да опасная.

– Бабушка, тут болото кругом, тону я! – закричала Агата.

А старуха вышла, кряхтя, из дома и недовольно своими глазами бельмами бесцветными завращала:

– Чего орешь? Сказала тебе: бери клубок да иди. Он тебя и выведет. А коли в голове пусто, аки в черепке глиняном, да речь разумную не разумеешь, так вон слуги мои верные, – она противно хихикнула, указывая рукой на все те же белые черепа, которые жались в тени под старой кривой сосной, – тобой полакомятся. Давно они человечны свежей не ели.

– Хоть одну ногу помоги вызволить, бабушка, – попросила Агата

И старуха подняла когтистую скрученную руку, будто птичью лапу. И указала на пень трухлявый, который вдруг пустил корни по земле, да словно на руки на них опираясь, из земли поднялся, да к Агате направился.