– Я гляжу сверху на этих остолопов – репетируют, ничего не подозревая. Даю команду мальчикам – и они выливают на братьев воду, ха-ха! Они так опешили, что заорали, как бешеные. Это услыхал Буайяр, подошел к ним, наорал на них, те просто в замешательстве, показывают наверх, будто их оттуда обили. Буайяр смотрит наверх – никого, мы уже удрали к тому времени. От этого им еще больше влетело от старика – заставил неделю мыть манеж, раз так любят воду!
Жак и Венцель залились смехом, как к ним подошел Альфонс Лорнау, по привычке с сигарой в зубах.
– Как дети малые, ей богу, – усмехнулся Альфонс и присел за столик к друзьям, – вместо подшучиваний друг над другом, лучше бы с новоприбывшим удосужились познакомиться.
– Так это было дня четыре назад, дядя! – с обидой произнес Венцель и продолжил поглощать жюльен, который почти уже остыл.
– Да и не было времени даже у нас к нему подойти, – подхватил Жак, – вы хоть скажите, каков новоприбывший-то?
– Вот сам подойдешь к нему и спросишь, – ответил Альфонс, забирая бокал, наполненный коньяком, у официанта, – я не Бернадетт, чтобы сплетничать.
– Скажите хоть одну вещь, – с интересом сказал Венцель, – он в какой класс определен? Мы не слыхали, чтобы его в первый или второй определяли, иначе бы новость прогремела, как гром среди дня.
– Неужто уродец? – снова подхватил Жак.
– Я вам сейчас по лбу настучу, – раздраженно ответил Альфонс, – откуда мне знать, в какой класс его определили? Я говорил с ним еще до того, как его забрали к Хозяину…
– Ух, интересно, что же Хозяин ему сказал…
– Мне больше интересно, как новоприбывший себя повел, когда встретился с Хозяином. Просто я в первый раз чуть в штаны не наложил от страха…
– Да ты не единственный такой, ха-ха! Да, Венцель?
– Дядя! Меня отец после этого еще и отлупил, почем зря! Не хочу тот ужасный день вспоминать!
Дальше эти трое продолжили что-то активно обсуждать и смеяться, а жюльен все-таки остыл, потому как Венцель до конца поглотить его не смог. За другим столиком, в самом конце вагона, сидели двое друзей – Иштван Золле и Мартин ап Бедивер. Иштван, венгр по национальности, был в цирке самым известным канатоходцем и трюкачом на трапеции; не было равных, наверное, даже во всей Европе его мастерству в этом деле. А Мартин, ирландец по происхождению, был сразу эквилибристом и клишником, то есть мог скручиваться в разные формы, будучи при этом на длинном железном шесте или на проволоке. Иштван и Мартин также обсуждали прошедшие выступления в Марселе, а также строили планы относительно Лиона. Дружили они уже очень давно, и, хотя им обоим было не больше тридцати каждому (Мартину двадцать пять, а Иштвану двадцать семь), казались всем очень мудрыми и старыми друзьями, очень близкими. Это было понятно исходя от того, что почти всегда и везде они находились вместе. Их беседа была полна предположений и догадок насчет Лиона, а также кучи восторженных эпитетов относительно выступлений друг друга. Это сильно раздражало Альфонса, который не мог без легкого отвращения на них смотреть, предполагая, что под очень близкой дружбой скрывается тайное родство или еще чего похуже.
За центральным столиком, относительно расположения столиков, ранее описанных, а не из-за расположения в центре вагона (хотя, тут более применим термин «срединный»), сидела Клэр Марис. Сидела одна. Попивала свежевыжатый яблочный сок, который специально для нее готовил Сюлар, напрочь забывая о своей дрянной натуре, когда его просила о чем-то Клэр. Да и вряд ли кто-то отказал бы Клэр, которая славилась своей красотой и нежным нравом, который мог сразу превратиться в воинственный, если ей что-то не нравилось. Клэр часто выступала в паре с Иштваном, но общих тем для беседы у них никогда не оказывалось, если в одном помещении с ними находился Мартин. И девушке оставалось только пить сок и читать любимый роман.
К моменту, когда автор описывает читателю расположение артистов внутри вагона-ресторана, наступило вечернее время, поезд был уже далеко от Марселя, проезжая Авиньон. Авиньон был особо любим Пьером Сеньером, так как являлся очень долгое время резиденцией Римских пап, что придавало особый антураж этому небольшому городишке, в котором только папский дворец и представлял единственную весомую достопримечательность. Причем Хозяину дворец настолько понравился, когда тот его посетил, что по итогам визита в город и во дворец, Сеньер написал громадную статью, посвященную периоду пленения Пап, а также более чем на восемь страниц описал, как посещал дворец, какие у него особые черты, какие залы обязательно стоит посетить. Как ни странно, статья имела ошеломляющий успех в обществе. Папа Римский, прочтя статью, прислал ответ Сеньеру, в котором благодарил его за особое почитание истории и культуры, а также за преданность вере и церкви, так как в статье помимо восьми страниц о дворце было еще столько же о вере, в частности, католической вере, как первоисточнике величия цивилизации и той силы, без которой европейское общество никак не могло бы развиваться и неуклонно скатилось в ветхозаветные принципы жизни, с жертвоприношениями и убийствами младенцев. В общем, статья сделала и так чрезвычайно знаменитого антрепренера Сеньера еще и чрезвычайно знаменитым исследователем и литератором, что существенно повысило доходы как лично Сеньера, так и цирка, который стало посещать еще больше людей. Таким образом, совершенно не подозревая, Сеньер достиг сразу двух целей – стал уважаем уже абсолютно во всех слоях общества, и к тому же официально стал миллионером и одним из богатейших жителей Европы. И вот, в очередной раз проезжая Авиньон, поезд, вопреки ожиданиям правительства города, не стал делать в нем остановку. Однако даже вечером толпы людей собрались по бокам от железнодорожного полотна, дабы поприветствовать труппу цирка и лично его владельца Пьера Сеньера. Артисты это заметили и выглядывали в окна, изображая из себя кумиров, что, собственно, не было лишено истинности. На протяжении почти десяти километров, что проезжала «Гора» через Авиньон, толпа стояла и кричала, махала, аплодировала, свистела, кидалась цветами. Машинисты отчаянно свистели, пытаясь разогнать людей, но их разве кто-то слушал. Да и мало ли, по какой причине свистит паровоз. Некоторые вообще были уверены, что это ответная реакция циркачей на радостные вопли народа, и свист этот – звуки благодарности, так как поезд остановить не представлялось возможным, то выбрали такой вариант ответа. Разумеется, это был полный бред. Но в бред этот верили. Артисты же были веселы и рады такому. Те артисты, что находились в вагонах-ресторанах, первыми увидели такую форму приветствия, и не нашлось ни одного из них, кто бы не подлетел к окну, чтобы помахать в ответ.
Как только же Авиньон был преодолен, все вернулись на свои места. Изменилось только то, что артистов стало больше в вагонах-ресторанах, и артисты сами были необычайно веселы. Та же Клэр Марис, до этого занятая своим любимым романом, отвлекшись от выдуманного мира, стала веселей и теперь сидела с постоянной улыбкой, но это время тоже быстро прошло. В вагоне появился Алекс Моррейн. Он давно имел виды на Клэр, однако совершенно не любовные, нет. Виды в данном случае были куда более изощренные, и совершенно не были связаны с последующим нахождением в постели.
Когда Алекс оказался у столика Клэр, та, заметив это, сильно вздохнула и поспешила отвернуться. Но это не помогло, и Моррейн присел напротив.
– Как можно такой красавице сидеть одиноко в такое прекрасное время? – ласково, со свойственным притворством, обратился Моррейн к Клэр, подзывая официанта, – тебе не кажется, что это недопустимо?
Клэр не смотрела на Алекса, вместо этого наблюдая за летящим пейзажем за окном. Зрение у Клэр было самым сильным в цирке, она без затруднений могла разглядывать в темноте разные вещи. И деревья, и поля в темноте французского вечера вызывали у девушки намного больше интереса, чем докучавшие прилипания Моррейна.
– Нуу, нельзя же постоянно в молчанку играть, Клэр, – Алекс заказал две чашки кофе, поскольку знал, что Клэр очень любит его и не терпит алкоголь, – давай выпьем крепкого горячего, как Ад, кофе и расслабимся. А, как смотришь на это?
