«Матерь Господня, что же я такое делаю?! – подумал Жёв, бросив револьвер обратно на комод и согнав мошку с носа. – Словно наваждение какое-то! Колдовство, не шутка ли. Не могу же я, французский офицер, воспитанный наполеоновским гвардейцем, взять и пустить себе пулю в висок! Это же безумие! – Он тихо рассмеялся. – А как же Омар? Он нуждается во мне. Да, осталось совсем немного нам знать друг друга, однако эти дни должны определить его судьбу. Все, что я слышал о его покупателе, Пьере Сеньере, совершенно ни о чем мне не говорит. Лассе утверждает, что этот человек – настоящая легенда современной Европы. Но мне это не нравится; я бы предпочел общаться не с легендами, а с обычными, настоящими людьми, потому как в легендах сложно разобрать, что правда, а что – вымысел. Да и род деятельности его поистине смешон! Так или иначе, остается надеяться, что месье Сеньер – порядочный и справедливый человек, как о нем и говорят, который сможет дать Омару новый дом и избавить от тяжелого груза прошлой жизни».
Закончив мысленно философствовать, Жёв отошел от зеркала и, не изменяя своей привычке, плеснул коньяка в стакан и залпом его осушил, после чего кратко прочитал молитву. Затем, кинув беглый взгляд на револьвер, он помедлил пару секунд и все же взял его и медленно покинул кабинет.
Что касается самого Омара, то его уже везли в порт. Согласно приказу Жёва, араба должны были привезти первым. Бен Али и сам был не против этого; лишний раз встречаться с майором ему не хотелось, а несколько минут движения дали возможность поразмыслить обо всем, что попадалось на глаза, отвлекаясь от дурных мыслей. О будущем своем ему еще представится шанс подумать, но вот очертания родного Орана он видел в последний раз. В последний раз видел городскую мечеть, в которой не успел совершить прощальный намаз. В последний раз окинул взглядом крепость Санта-Крус, в которой прожил больше пяти лет. Что ждало его впереди – за «Сен-Жоржем», за глубокой синевой Средиземного моря, за Марселем, за его покупателем – он не знал и даже не размышлял всерьез. Вся эта маета ему надоела, однако он чувствовал горечь от расставания с Алжиром и Африкой, не надеясь даже вернуться в пустынный край снова.
Повозка с Омаром проехала через весь город, демонстрируя жителям Орана пленника майора Жёва. Весть о том, что Омар будет продан как настоящий раб, уже разнеслась по всем кварталам и каждый себе стал представлять цену, за которую будет отдан в новые руки непокорный араб, почти сумевший перевоплотиться во француза из южных регионов.
До порта доехали крайне быстро. Встречал своеобразного пленника целый конвой из солдат, будущих также сопровождать его и во время плавания через Средиземноморье. Ни солдат, ни Омара этот факт не устраивал, однако против приказа майора одни не имели права пойти, а другой просто смирился. Однако Омар, как он совершенно не ожидал, не был закован в цепи, а просто окружен толпой вояк с ружьями. Поэтому ему немного полегчало. Пройдя на борт, араб сразу остановил свой взгляд на большом колоколе, который обычно был на каждом паруснике. Восемь ударов уже давно было отбито, что означало начало новой смены, готовой к приказам капитана и Жёва. Ничего с виду необычного в этом большом колоколе не было, но Омару было неприятно осознавать, что каждый раз, когда будет звучать рында – последнему отзвуку свободы окончательно придет конец. Когда Омару приказали ступать в свою каюту, он решил не задерживаться и сразу прошел за матросом, предложившим указать путь. Каюта Омара представляла из себя нечто похожее на кладовку, но чуть больше, с маленьким окошком, а также с постоянной охраной снаружи. Очевидно, что не огурцы с мукой их приставили охранять. Те немногие вещи, что ему разрешили взять с собой, бен Али тщательно перепроверил на предмет пропажи и, убедившись, что все цело и на месте, решил прилечь на широкую деревянную доску, приделанную к стенке каюты и выполнявшую роль койки. Наиболее важным багажом являлись две шпаги, выкованные им для исполнения трюков с глотанием длинных клинков. Омар держал их в особом футляре, в котором также спрятал несколько ножей и кинжалов. Ключ от футляра он носил на шее, дабы не потерять. Тупоголовые конвоиры и не подумали досмотреть футляр, испугавшись неадекватной реакции Омара. Читатель, вероятно, удивится, что бен Али не воспользовался взятым в качестве багажа оружием для того, чтобы взять кого-нибудь (да того же Жёва или конвоира) в заложники и сбежать восвояси. Но он не мог воспользоваться. Не из нежелания, но из принципа. Из-за стойкого убеждения, что применив ножи и шпаги для этой цели, он уподобится своему брату-фанатику и уничтожит все то, что ему годами привал Жёв с другими обитателями гарнизона, и что ему самому стало нравиться. Снова стать бездушным зверем, прикрывающимся идеалами Сунны, он боялся, поэтому и не стал больше противиться течению судьбы. По крайней мере, до того момента, как окажется в руках таинственного месье Сеньера.
Закрыв глаза, Омар хотел с самого утра погрузиться в сон, чтобы как можно быстрее очутиться в Марселе. Его не раздражал громкий топот матросов и солдат на палубах и на пристани, не мешали ему и бесконечные перекрикивания между ними, ни даже проверка паровой машины.
Заснуть Омару не дали гулкий свист и звон колокола-дьявола, означавшие, что майор Жёв уже прибыл в порт. Встречали главного пассажира помпезно: толпа людей, машущих платками, более двух десятков гвардейцев, десяток полицейских, даже мэр Орана прибыл, чтобы проводить на несколько дней своего соправителя. Жёв ехидно улыбнулся, когда к нему подошел градоначальник. Обмолвившись парой фраз, они пожали друг другу руки, и майор поднялся на борт «Сен-Жоржа». Вся команда приветствовала Жёва радостными возгласами, что не могло не нравиться честолюбивому старику. Получив краткий рапорт от капитана корабля, Жёв отдал приказ к отплытию, а сам прошел в свою каюту. Капитан же громогласно крикнул несколько дежурных фраз, означавших готовность к отплытию. Все матросы, как муравьи, разбежались по палубам, занявшись каждый своим делом. Спустя несколько минут были подняты якоря, спущены паруса, рулевые развернули корабль по направлению ветра, паровая машина загудела, из трубы повалил темно-серый дым, гребные колеса начали движение и «Сен-Жорж» плавно отправился в путь.
Каюта, выделенная для майора, представляла из себя несколько относительно небольших комнат, с помощью смежных дверей соединенных с центральным кабинетом, у которого имелся панорамный балкон, а также потайная лестница как наверх, на капитанский мостик и рулевую рубку, так и вниз, на нижние палубы. Напротив балкона находился большой письменный стол, уже заваленный документами и картами. С левой стороны находились резной глобус и книжный шкаф, скудно наполненный всякой неизвестной писаниной. А справа от стола были двери, ведущие в личную каюту, являвшейся спальней. Туда Жёв в первую очередь и решил отправиться, дабы немного отдохнуть.
Море было спокойным, сила ветра была достаточна для того, чтобы «Сен-Жорж» мог идти на средней скорости и без раскрытия всех парусов и использования паровой машины на полной мощности. Солнце не палило своим жаром и светом, лишь согревало, поскольку с самого утра, как только корабль вышел из Орана, его преследовала плеяда туч, так и норовивших догнать и омыть всю эскадру из четырех суден, так как «Сен-Жоржа» по пути следования на достаточно крупном расстоянии сопровождали еще три корабля. На такой мере настоял лично генерал-губернатор Алжира, поскольку усилившаяся активность берберских пиратов, а также итальянских националистов у побережий Сицилии, Сардинии и Корсики не могла радовать совершенно никого.
Омару, как он очень сильно надеялся, все-таки позволили выйти на верхнюю палубу, но под обязательным присмотром конвоира. Его это обстоятельство совершенно не смущало, он привык уже быть под присмотром. Выйдя на свежий воздух, Омар понял, что уже, должно быть, поздний вечер 13 декабря, поскольку ветер еще дул сильнее, чем днем, да и солнце зашло далеко за горизонт, и лишь звезды с почти полной луной освещали путь «Сен-Жоржу». Бен Али очень нравилось наблюдать за звездами. Так он отвлекался от страшных мыслей по поводу будущего существования. Не жизни – существования. На палубе уже не было почти никого, и Омару от этого было еще приятнее – никто не будет мешать его тихому наблюдению. Конвоир отошел покурить, а впередсмотрящий не обращал внимания на араба, подошедшего к носу судна и вглядывавшегося поочередно то в звезды, то в морскую синеву, которая сливалась с постепенно чернеющим окружением – темнело, наступала ночь. В этой синеве мало что можно было увидеть, кроме тех же звезд и луны. Лишь глаза Омара ярким голубым светом маячили сквозь океанскую бездну. Простояв на носу корабля почти час, Омар решил вернуться в свою каюту, чем вызвал протяжный облегчительный вздох конвоира, но наконец-то мог смениться на посту и пойти спать. Омар был уверен, что на палубе появится также Жёв, но старик не пришел, а чем он занимался у себя в каюте – бен Али совершенно не интересовало. Однако приближающаяся неизвестность сильно пугала Омара. Где-то внутри себя он чувствовал, что боится, что не готов к существованию в метрополии. И странная личность некоего Пьера Сеньера пугала его не меньше. Все, у кого Омар пытался выяснить хоть толику информации о своем покупателе, наотрез отказывались говорить что-либо сколь-нибудь полезное и важное, ограничиваясь лишь фразами о том, что от него нет смысла бежать и что он убьет желание даже думать о возможном побеге. Это не внушало Омару совершенно никакого позитива. Вернувшись в каюту, он с грохотом упал на койку и наконец заснул.
