Пей, сказала девочка, еще раз погладив его по мягкому носу. Пей, тебе нужны силы.

Олень распахнул глаза и встретился с печальным взглядом ребенка. Светловолосой, слегка чумазой, по щечке протянулась грязная полоска. Она смотрела на него так, как видела нечто большее, чем другие. Лет четырнадцать – пятнадцать на первый взгляд, не меньше веков – по внутренним ощущениям.

Полежи, сказала она, предугадав движение. И добавила, что сегодня он не умрет.

Почти сразу пришел сторонний шум, кто-то продирался по лесу через кустарники. Девочка глянула туда и улыбнулась, а после ушла. Олень подтащил к себе поврежденную ногу, тихонько хрипнув. О человеческом ребенке забыл сразу, как увидел человеческого подростка, парнишку, озабоченно разглядывающего сначала примятые колючки, а после – огромного оленя. Темные волосы убраны были под широкую повязку, охватывающую лоб, взгляд хмурый. Обругал кого-то сквозь зубы и принялся разжимать дуги капкана.

* * *

Он часто приходил к тому подростку, Уилу, как его называли местные. И видел, как он растет, набирается опыта и шишек. Парнишка был чересчур озабочен знаниями, ему было бы уютно в компании ученых. Но вместо этого проживал в деревеньке, Лиговке, один, на самом отшибе, ближе к густому и мрачноватому лесу. И, если не читал и ничего не варил в своих котлах, то пропадал среди деревьев с корзиной.

Оленя он не боялся. Ни когда доставал его ногу из капкана, ни после, когда вернулся с телегой и чуть не помер, затаскивая туда животное, чтобы отвезти к себе. Два месяца выхаживал и не ленился собирать ягоды, траву и листья для питания зверя.

Сам зверь не раз думал сменить облик, но опасался пугать молодого знахаря, поэтому прилежно валялся на сене и радовался передышке от битвы за место в мире.

Окрепнув, в благодарность сопровождал Уила в его прогулках, показывал природу, приоткрывал ее секреты; давал знания, которых нет в пыльных фолиантах. Любопытно было, что парень в лесу больше ориентировался на свою интуицию, чем на здравый смысл, а при всей своей наивности в переделки попадал много меньше него самого, великого знатока. Вывод напрашивался, что самонадеянность не всегда хорошо; и Дар этот вывод сделал.

В своих хождениях однажды встретили того ребенка, который недели назад на берегу озера подарил надежду гибнущему зверю. Олень ее помнил, радость отразилась в его необычных глазах.

Не ходи, остановил его Уил. Как знал, что именно это и собирался сделать зверь, и положил руку ему на шею. Рука придавила тяжело; да и голос прозвучал непривычно сухо. Она из обители смирения, сказал, она Мунганзи, видящая.

Такое остережение прозвучало угрожающе, вместе с тем разожгло любопытство, которого не было минуту назад. Олень посмотрел на девочку пристальнее, после чего подумал о ее появлении: знала ли она, кто попался в капкан, что заставило ее пройтись именно там? Провидение или случайность, судьба или жалость, что двигало ею? Теперь уже не сомневался, что она направила Уила на помощь.

Девочка подняла глаза, увидела знахаря. Незаметно, краем глаз, покосилась на оленя рядом с ним. И на ее хорошеньком личике дрогнул намек на улыбку, а Дар решил вдруг, что смешинка точно украсит слишком серьезного ребенка, и захотел отчаянно, чтобы она улыбнулась; живо и внезапно, как делают дети. А потом ее отыскали сестры, принеслись, путаясь в своих длинных серых платьях, и намек исчез, так и не сформировавшись до конца.

Олень заметил первый порыв при звуках голосов – бежать. И почти поверил, что ребенок это сделает, она точно напряглась вся. Но нет, сестры выскочили из-за деревьев как зерно из дырявого мешка, прям-таки просыпались на землю: стало их как-то сразу много и даже чересчур. Девочка пошла за ними без возражений.

* * *

Мунганзи стала тем последним аргументом в пользу перехода на сторону людей.

В следующий раз Дар пришел к знахарю на двух ногах. Оделся рядом с одной из бельевых веревок, на которых трепалось на ветру выстиранное белье, только обуви не отыскал. Камешки, сухая земля кололи босые ноги, поймал несколько колючек; с каким-то ожесточением стукнул пяткой по земле и поморщился. Стал смотреть внимательнее, куда ступает.

Желудок неприятно урчал, что заставляло поглядывать на листья, такие яркие и привлекательные, но совершенно бесполезные для завтрака. А еще до ужаса хотелось выпить чего-нибудь горячего, вода из луж порядком надоела.

К дому своего спасителя пробирался в обход деревни, чтобы не приметил кто на нем своих штанов и рубахи и не погнался с воплями. Не имея намерений напугать парнишку, по дороге пытался пальцами расчесать волосы. Никогда не путались, и вот незадача, даже они стали в тягость. Припомнил, что для всего у людей имелись отдельные инструменты, для прически – зубцы из дерева или металла вдобавок к различным лентам и зажимам. Всю эту премудрость или следовало опробовать, или браться за бритву.

Смешная ситуация для порождения Вечности, Лесного охотника. Смешная и нелепая, побираться по миру смертных и постигать науку сострадания на своей шкуре, порядком уже потрепанной. До сих пор не осознал конечной точки своего пути и боялся, на самом деле, даже задумываться о ней.

Он шел очень тихо и, размышляя, замедлился, свернул не туда, даже не заметил этого. Тропа пропетляла между камней и истончилась, под ногами уже примялась трава, яркий свет сменился зеленой лесной тенью; колючек стало больше. Одна из них воткнулась в пятку ощутимее остальных.

– Эй!

Дар запрыгал на одной ноге, стараясь не заорать в голос от досады. Что удержался от кражи башмаков покрепче вместе с одеждой. Вернул бы потом. Наверное. Или отработал. Мысленно посмеялся, представив себя в толпе девиц, шагающего к озеру с тазом грязного белья, чтобы постирать в уплату за еду и одежду. Или с черпаком в руке у печи. Хотя вряд ли ему такое поручат. Может, живность пасти сможет?

– Капканов и силков полный лес, господин! – опять окрикнули его. – Не сходите с тропинок, даже если и заблудились!

Смысл слов достиг наконец цели, Дар чуть не шарахнулся в сторону, но замер, лихорадочно озираясь. Рука еще помнила предыдущую встречу с железом, повторения не хотел. Поэтому очень осторожно опустил ногу вниз, изучив траву под ней. Зелень рябила множеством веселых бликов, прорвавшихся сквозь густую листву, скрывала свое коварство. Без прежней легкости, интуиции и единения с природой он походил на слона, который только все рушит кругом.

– Выходите обратно! – прокричал Уил и заметил взгляд из-под бровей, устремленный на него, стоящего на тропинке. – А впрочем… Стойте там. Проведу.

Забрался вглубь кустарников метров на двадцать, тут можно не только в капкан отловиться, также вместо медведя в яме кольями продырявиться. Тогда Уил его не спасет, сколько бы трав и заговоров не знал.

– Стою.

Уил ступал по его следам, перед собой ворошил палкой разномастные сорняки. Что-то шевелилось в них, стрекотало, во все стороны разлетались кузнечики.

– Как же вы забрели сюда? Из города сами?

– Из города? – переспросил Дар. – А, да. Из него.

– То-то я думаю, лицо ваше незнакомо, – юноша широко улыбнулся, остановившись в теньке, в двух шагах от незнакомца. Вытер лоб, согнал муху. – На природу полюбоваться выбрались или ищете что?

– Я… – историю-то он не подготовил. А слова с языка сами не потекли, ни гладко, ни коряво. Как бы так начать, чтобы закончить маленькой Мунганзи. Умница Рей уже уболтал бы Уила на спине себя вынести, пока сам Дар стоит истуканом и пялится на лоб юноши. И как раньше не заметил?

– Глаза у вас… – Уил тоже засмотрелся. Быстро смутился, поняв, что в упор разглядывает чужака. – Простите, господин. Очень необычные, такие не забудешь.

Уил просто снял свою ленту с волос. Видно, не ожидал встреч с людьми. Дар отчетливо почувствовал дуновение тревожного холодка.

– Твоя отметина…

– Ах, это… – Уил прикрыл лоб ладонью. Дар почему-то знал, что он именно так и поступит. – С рождения. Кто что говорит, бабка твердила, что прятать нужно. Просто… – Прищурился, огляделся беспомощно и закончил, не глядя на внезапного свидетеля его чертовой метки, которая и решила судьбу младенца в момент, как только ее увидели: – Выведу вас на путь и пойду своей дорогой. Я не глазливый, господин.