Юбка госпожи Жанны слабо пахла ее любимой жасминовой водой.

Второй раз Жаккетта очнулась уже в каюте на лежанке. Теперь и голова болела значительно меньше, и язык худо – бедно ворочался во рту.

Жанна сидела напротив нее и пыталась расчесать свои белокурые, свалявшиеся еще со шторма волосы.

– Госпожа Жанна, – спросила первым делом Жаккетта, – а Вас они не?..

– Нет! – Жанна яростно скосила глаза на гребень, намертво застрявший в спутанных волосах. – Ты отдувалась за двоих. Тебе нельзя много говорить, так что молчи, я сама расскажу. Когда стало ясно, что нам конец, я кинулась к борту и схватилась за какие-то дурацкие веревки. И сказала, что спрыгну за борт, если они не выполнят моих условий. А мертвая герцогиня вряд ли сможет принести прибыль. Их капитан оказался вполне разумным человеком, и мы договорились, что, во – первых, тебя никто не трогает, а я сплю только с капитаном.

– И вы, госпожа Жанна, пожертвовали своей честью, чтобы спасти меня? – слабо ахнула Жаккетта.

Жанна решительно отмела предположения о собственном благородстве.

– Еще чего! – фыркнула она, выдирая клок волос из спутавшейся гривы. – Причем тут честь? Не смеши! Всегда проще общаться с одним кавалером, чем служить развлечением для всей команды. А если тебя каждый день будут по кругу пускать, то кто, скажи на милость, будет мне волосы укладывать?! Вторым условием было то, что мне оставляют одно из лучших платьев по моему выбору и нижнюю юбку. Ту нижнюю юбку, – многозначительно произнесла она. – Веер и ларец с благовониями! Ну, как, умею я себя продавать?

– Это правда? – не веря ушам, спросила Жаккетта, – Платье ведь дорогущее, и притирания денег стоят, и веер…

– Мне удалось убедить этого мужлана, что упакованная в хорошее платье, ухоженная знатная дама будет стоить значительно дороже, чем платье, дама, веер и ларец по отдельности. Ну и ему, конечно, страшно льстит, что в его постели практически добровольно побывает красавица герцогиня. Придворные дамы на дороге не валяются! – Жанна выдрала гребнем еще один клок волос.

– Утро доброе, дамочки! – дружелюбно приветствовал Жанну с Жаккеттой моряк, принесший завтрак.

Не узнай они на собственном опыте, что это разбойник, насильник и грабитель, никогда бы этого не подумали, глядя в веселое щекастое лицо.

– Ну и живучие же вы, женщины, что кошки! – заметил он, оглядывая поднявшуюся, несмотря на боль, Жаккетту, которая укладывала волосы Жанне, усилием воли отгоняя накатывающую дурноту.

Жанна надменно, Жаккетта безразлично промолчали. Но пирату хотелось поболтать с пленницами;

– Давайте хоть познакомимся! Меня зовут Жильбер, – сказал он.

– Так ты француз? – удивилась Жанна, нарушив молчание.

– Ага! – кивнул пират. – А тут, почитай, половина французов. Повезло вам, к своим попали!

– Ничего себе повезло! – ахнула Жанна. – Да вы же хуже мавров! Те хоть неверные, а вы-то! Морские разбойники! Безбожники, вот вы кто!

– А что не так? – вдруг обиделся Жильбер. – А ваш капитан не разбойник? А терпи мы бедствие, a он при всех регалиях, что думаете, не опорожнил бы он наши трюмы? И глазом бы не моргнул! На море каждый сам за себя. Когда есть фрахт – мы его выполняем, коли работы нет – приходится пробавляться, чем Бог подаст. И десятину церкви мы завсегда отдаем! И сверх того не забываем прибавить! А у вашего капитана, небось, в контракте оговорен возможный убыток, на такие-то вот случаи. Так что он не прогорел! Только якорь у него взяли – он, гад, серебром его внутри залил, думал, один умный! Вот тут-то он взвился, серебро-то его личное! А что с малышкой позабавились – так то дело житейское. Грех, конечно, да кто без греха… А все какая-никакая радость. – Да не обижайся ты, слышишь! – обратился он к Жаккетте. – Ну, потрепали малость, с кем не бывает! Сейчас-то вам хорошо, а вот продаст вас капитан османам, там похуже будет: нехристи – они нехристи и есть. Хотя бабам везде хорошо. Будь я на вашем месте, и в ус бы не дул – какая разница, какой мужик сверху: целый или обрезанный, главное, чтобы не отрезанный! – Он громко рассмеялся.

– А почему же вы, католики, якшаетесь с неверными? – холодно спросила Жанна, игнорируя последнюю фразу Жильбера.

– А куда же вас еще продать? – искренне удивился Жильбер. – А вот если мусульманин попадется, мы, его христианам продаем, все честь по чести.

Жизнерадостный пират и добрый католик Жильбер ушел, пообещав скоро вернуться с сундуком, чтобы Жанна смогла выбрать, согласно уговору с капитаном, одно платье.

Жанна только усмехнулась, Жаккетта опять безразлично промолчала.

Главной ценностью в сундуке были не платье, не веер, не ларец с притираниями, помадами и прочими штучками, а скромная нижняя юбка. Та нижняя юбка. Именно с этой деталью туалета связывала Жанна свои планы на будущее.

Как только они сели в Нанте на «Святую Маргариту», Жаккетта под чутким руководством Жанны соорудила из двух нижних юбок одну, в которую зашила большую часть драгоценностей. И теперь в тугих складках скрывались золотые цепочки, жемчужное ожерелье, рубиновые, сапфировые, изумрудные серьги и подвески. Именно эту юбку нужно было оставить, не вызывая подозрений.

Надежды Жильбера еще раз посетить пленниц не оправдались: сундук принесли два других моряка. Капитан пришел вместе с ними и собирался лично проследить, что именно возьмет Жанна.

Матросы поставили сундук, и ушли, а капитан по-хозяйски уселся на деревянный бочонок.

– Как, господин капитан желает присутствовать при столь деликатном деле? Даже мой супруг, покойный герцог Барруа, не позволял себе подобных вольностей… – притворно удивилась Жанна.

– С каких это пор копание в тряпках стало деликатным делом? – сплюнул на пол капитан.

Он был до странности похож на Жильбера. Но не той похожестью родственников, когда в родных братьях угадывается индивидуальность каждого, а той схожестью, что часто объединяет, казалось бы, совсем разных людей.

Видимо, капитан с Жильбером были из одного селения, да и почти вся команда состояла из дружной кучки односельчан, одинаково слаженно и трудолюбиво промышляющих рыбной ловлей, перевозкой грузов или морским разбоем. Не забывающих свой приход и церквушку местного святого и живущих в полном ладу с собственной совестью.

Среди всех нерадостных событий последних часов Жанну почему-то более всего донимала мысль, что если бы она попала на этот же корабль в качестве пассажирки, то ее честно; добросовестно и с почтением довезли бы до места. Это было обиднее всего. Хотя почему обиднее – Жанна понять не могла. Наверное, потому, что легче сопротивляться открытому врагу, чем человеку, который видит в тебе только товар.

– Как, господин капитан? – сделала большие глаза Жанна. – Я же должна буду померить платья! Не могу же я оставить себе наряд, который плохо на мне сидит?!

– Дело твое, герцогиня, – кивнул капитан. – Только я с места не сдвинусь. Меня не проведешь!

– Как хотите, капитан! – пожала плечами Жанна. – Тогда будете держать зеркало.

Такого оборота капитан не ожидал и несколько растерянно сжал в руке небольшое зеркальце.

«Ну, погоди, милый! – злорадно думала Жанна; оглядывая себя в зеркале. – Ты меня до гроба помнить будешь! Будешь продавать на восточном базаре и локти кусать от досады, что себе оставить нельзя! А то команда тебе голову отрежет! У, рожа противная! Я – слишком дорогая жемчужина для такого навоза, как ты!»

– Жаккетта, открывай сундук! – скомандовала она.

Безмолвная, с кровоподтеком на виске, Жаккетта проковыляла к сундуку. Вместо растерзанных в клочья юбок Жанна дала ей свою нижнюю, и Жаккетта путалась теперь в слишком длинном подоле. Да и без этого походка ее ровней бы не стала. Во влажном соленом воздухе каморки, который отвели пленницам под каюту, раны заживали плохо, и каждый шаг, поэтому давался с трудом. Жаккетта не боялась и не ненавидела команду. Просто перестала их воспринимать. Весь внешний мир для Жаккетты замкнулся на госпоже Жанне, кроме нее, не существовало ничего. Ни моря, ни корабля, ни пиратов… Скользнув по капитану пустым взглядом, Жаккетта открыла сундук и принялась доставать наряды госпожи.