А вот Эйда и Иден не выдумывали чудес. И не убеждали всех и себя, что с ними тоже произошло что-то эдакое.

Как бы обрадовали зеленоглазую сестренку неведомо как вернувшиеся к всадникам кони! До того — в панике порвавшие привязь и разбежавшиеся по чаще.

Обрадовали бы… Но вряд ли больше, чем Элгэ и Октавиана. И теперь две пары зеленых, как у Ирии, глаз и одна черная смотрят на потерянных скакунов так, будто незнакомец не призвал их сюда, а воскресил из мертвых.

«Магия существовала лишь в легендах», — сказал он. Тот, кому сразу и безоговорочно поверила дочь Эйды.

3

Нужно спешить, но теперь Рунос сам тянет время. Неужели именно так это и бывает: чужие зеленые глаза глянут в душу — и вмиг перестанут быть чужими? Отныне изумрудный взгляд поселится в твоем сердце… и уже не уйдет из снов. А ты думал, что в Белом Храме узнал о любви всё? Ты не знал о ней ничего…

Любовь — это дар и проклятье, надежда и отчаяние. И ты слишком безошибочно угадывал ее в других, чтобы теперь ошибиться насчет себя…

Прощай, Элгэ Илладэн, чужая возлюбленная, юная вдова. Будь счастлива с тем, кого выбрало твое сердце. Эвитан принес тебе слишком много горя. Пусть чужие края будут милосерднее — ты заслужила счастье. А тот, чье будущее давно перечеркнуто прошлым, не смутит твой покой, не бойся. И как бы ни звучало твое новое имя — пусть ни один враг не узнает его.

Сегодня рассвет вновь, как всегда, встал над древними развалинами мертвого города. И над городом живым — так и не узнавшим, что ему грозило. Рассвету всё равно, кому жить, а кому — иначе. И уж тем более ему нет никакого дела до бывшего герцогского сына, что с отчаянием и молчаливой тоской смотрит вслед дочери другого герцога. Так ни разу и не обернувшейся.

Глава пятая.

Эвитан, окрестности Лютены — Лютена.

1

И Элгэ Илладэн, и тем более Октавиан Мальзери — Эйде совершенно чужие. И всё же, когда они ушли, внезапно стало еще тоскливее. Она — вновь одинока. И вновь полностью зависит от чьей-то милости. Куда идти, если этот незнакомец вдруг откажет в помощи?

А если даже нет — куда он приведет ее и Мирабеллу? А если… отнимет дочь⁈ И спасительный вопрос «Зачем ему это?» здесь не поможет. Почему змеиные жрецы желали смерти Мирабелле — тоже неизвестно. Но алтарь в пронизанном потусторонней жутью капище — убедительное доказательство их намерений.

— Сударыня… — спаситель Элгэ Илладэн уже протягивает Эйде руку, чтобы подсадить в седло.

Свою лошадь он подманил, а где взял чужую? Кто раньше на ней скакал?

Девушка колебалась целый миг, прежде чем выпустить из объятий дочь. Сделала это с замирающим сердцем. И едва не сошла с ума от тревоги — за бесконечно-долгий миг. Пока незнакомец не поднял девочку на руки и не вручил обратно матери.

2

Любимый синий кабинет, наглухо задвинуты портьеры. Беспомощно догорают свечи. За окном — раннее утро.

Вскрытое письмо.

Слипаются отяжелевшие за ночь веки. Как говорят в таких случаях — свинцовые.

Сегодня Ревинтер заснул прямо за столом. А разбудила срочная весть. Ожидаемая всю ночь.

И хорошо, что разбудила. Хорошо — сразу по двум причинам.

Он победил — так почему нет ни радости, ни умиротворения? Только усталость.

Тяжелые темно-синие портьеры кажутся черными. Скрывают небо Лютены. И утро.

Он победил.

Один глупец схватился с другим — и лишь мятеж в отечестве второго спас страну первого от долгой и разорительной войны. Несчастное государство — если о его благе тревожится только Бертольд Ревинтер!

Теперь Совет будет торжествовать: министр финансов ошибся. Зато принц Гуго с принцем же Эриком — на коне. И отхватили для Эвитана новую провинцию. Прямо сейчас отхватывают.

А что без Ревинтера не было бы мира с Мидантией — не узнает никто. Да никого это и не волнует.

Шпион из ставки Эрика запаздывает с вестью уже на неделю. Это значит, что шпиона уже нет. А вот что означает внезапно поумневший и похитревший Эрик? Алису? Кого-то из ее фрейлин? Или столь же внезапно поглупевшего Бертольда Ревинтера? С каких-то змей вообразившего, что смерть Ральфа Тенмара положит конец умным решениям Ормхеймского Бастарда.

Министр финансов (и еще четыре с лишним года — Регент) устало опустился в любимое кресло. Сжимая виски руками и лишь усилием воли заставляя себя успокоиться.

Мысли пришли в порядок далеко не сразу. Сказывается вчерашняя почти бессонная ночь. Что за бред, кстати, снился? Что-то темное и зубастое лезло из земли? Какой-то черный алтарь… И древние жрецы с длинными кривыми ножами. Вдобавок бормотали что-то маловразумительное на варварско-тарабарском языке. Ну точно — бред.

Воспоминание о ночном кошмаре, как ни странно, помогло. Такие глупости часто снились в детстве Джерри — любителю читать старые легенды и слушать дураков-братьев. Знал бы ты тогда, мальчик, что политика — страшнее всех многоглавых драконов и мрачных подземелий вместе взятых.

Глубоко вздохнув, Ревинтер решительно покинул кресло и в четыре шага пересек любимый синий кабинет. Распахнул портьеры и от души рванул оконную створку. Прохладный утренний воздух хлынул в лицо.

Отныне Бертольд Ревинтер станет не только нормально высыпаться, но и спать в хорошо проветренной комнате. При настежь открытом окне — лето позволяет. И больше никаких хвостатых гадин по ночам!

Покойная вторая супруга потребовала бы гадалку — выяснить, что означают приснившиеся змеи. Змей они и означают. Шесть штук (считая самого Ревинтера) — в Регентском Совете, одна (Полина) — уже почти на престоле. Никого не забыл? Никого. Гуго — свинья, а не змей. А короленыш — крыса.

Похожее на… нет, на бескрылую птицу! — облако плывет по небу. Освобождает из плена солнце. Слабый луч, еще один, еще…

Неуловимый миг — и синий кабинет стал по-летнему светлым и уютным! Каким теплым бывает сапфировый оттенок…

— Кемета и завтрак! — приказал Бертольд незамедлительно явившемуся на звон колокольчика Джеймсу.

Южане знают толк в напитках. И что-то хорошее найдется даже в Мидантии. Именно они первыми догадались привезти из-за Южного Моря плоды кема. Не будь уроженцем Мидантии Валериан Мальзери — Бертольд полюбил бы ее за один только кемет.

Верный камердинер не промедлил ни со свежим хлебом и сыром, ни с… Неповторимый аромат!

— Благодарю.

Доверенных слуг нужно выделять. Это — единственное, в чём прав жирный дурак Гуго.

Джеймс, просияв, пробормотал:

— Всегда к вашим услугам, мой господин!

Безупречно вышколен. И кемет готовит отлично.

Яда в чашке нет — что и требовалось доказать. Впрочем, он попадался всего трижды. В последний раз — лет пять назад. Жаль — у Бена был отличный почерк. Увы, шпионил на Мальзери он так же безупречно.

И еще однажды пытались отравить Джерри — девятилетнего. Вот тогда у Бертольда впервые кольнуло сердце. Ладно хоть — год домашнего ареста в отдаленном поместье вправил Малькольму мозги.

Об этом сейчас — не время. Хватит и змей. А дети вроде как уже поняли наконец: семья — дороже всего.

Или поймут.

Итак, Мидантия. В том, что тамошние императоры меняются теперь со скоростью квиринских, ничего плохого нет. Есть в том, что вдруг взявшийся убивать чужих шпионов Эрик возомнит себя победителем и героем. А обнаглевший Ормхеймский Бастард — хуже обнаглевшего Всеслава. Хотя бы потому, что много глупее. Значит… значит, победителем Аравинта будет считаться южная свинья, а не северный медведь.

Ревинтер поднял чашку, салютуя солнечному лучу. Тоже — победителю. Ночной мглы.

Обрадованный посланец небесного светила весело перескочил на портрет Фредерика Второго. Серьезного, благообразного и надутого.

Здоровье… то есть — земля вам пухом, Ваше Величество. Вы действительно были Величеством. Особенно на фоне Карла и Гуго. За упокой вашей отнюдь не безгрешной души.