Позади — пять пар бесстрастных глаз. Десять огненных копий. Полных плохо скрытой ненависти. Но с каждым шагом — всё удаляющихся.

И пять кривых ножей — каждый из которых в любой миг может вонзиться в Эйду. Или в Диего. Если все-таки в нее — юный илладиец успеет выстрелить. Но Эйде это уже не поможет. Да и ему — ненадолго. В пистолете лишь одна пуля.

— Попробуют схватить — бей в кишки, — объяснил Диего, не понижая голоса.

Где у них сия часть тела — неизвестно. Но если всадить нож по рукоять — пробьешь любой балахон. Ирия бы справилась.

Пять шагов, семь, десять, одиннадцать…

— Что-то здесь не так. — Шепот илладийца услышал и пленник, но что уж тут поделаешь? — Слишком легко нас отпустили.

— Может, он над ними старший?

— Вряд ли.

Поворот. За ним — никого.

— Повернись — уже можно. Теперь — услышим вовремя…

Эйда с трудом заставила себя преодолеть страх. Показать спину этим нельзя, но они остались за углом. И потом — Диего же не боится!

И всё равно — будто те пять копий теперь сверлят затылок. Ищут место для броска. Из-за угла так удобно метать…

— Эй ты, где дочь этой благородной госпожи⁈ И где выход из вашего кубла?

— Где дочь? — пленник впервые нарушил молчание, здоровенной рукой смахнул из-под носа кровь.

У Диего дернулась щека — едва не выстрелил. А заложник расхохотался:

— Дочь этой… дамы? Мы туда и идем!

— Диего, тебе лучше бежать. — Мирабелла наверняка в опасности, но Диего — тоже ребенок. — Я как-нибудь дальше сама…

— Сама⁈ Сама его поведешь? Да проще было тебя там оставить. Нет уж — вместе так вместе, — неожиданно по-взрослому серьезно припечатал илладиец.

Новый поворот замаячил впереди. Очередной — в неизвестность.

А шагов сзади не слышно. Чернорясочники не трогаются с места? Так и торчат там квиринскими статуями?

Творец милосердный, ты — всесилен и всемогущ! Ты же можешь спасти нескольких верующих от этих темнопоклонников!

Что-то тяжелое и скользкое обрушилось сверху. Эйда пошатнулась — едва не рухнула на пол. А шею почему-то успела обвить петля.

Чудом не заорав, лиаранка дернулась освободиться. И поняла, что кричать уже можно смело. Руки попали в другие ячейки. Сетка! Громадная сеть размером с коридор!

— Режь веревки! Быстрее! — Диего умудрился не отстраниться от спутницы, не выпустить пленника и даже не пасть духом!

Кровь… Эйда только сейчас ощутила боль. И заметила два стекающих по левой руке темных ручейка. Она все-таки порезалась, когда веревки упали. Хорошо хоть себе в кишки не ткнула…

А если бы Диего нечаянно выстрелил⁈

Девушка ошалело завертела головой.

— Дай нож!

Вот теперь жрецы показались в конце коридора. Не идут — бегут. Ожившие статуи черных демонов, возжаждавшие крови!

— Эйда, очнись! Дай нож! — рявкнул в ухо илладиец.

Чем он собрался брать оружие — зубами? Лиаранка этого не поняла, зато сообразила наконец полоснуть по веревке. Рана — несерьезна! Ирия бы такой царапины и не заметила…

Веревка лопнула неожиданно легко. Эйда, высвободив левую руку, перехватила рукоять. Вторая скользкая змея бессильно опала вниз.

Грохот ударил по ушам, резко замутило. Диего разрядил-таки пистолет. Не в пленника — в одного из нападающих. А рукоятью мальчишка от души двинул заложника в висок. Тот безжизненно рухнул под ноги врагам.

Эйда немедленно сунула нож в освободившуюся руку илладийца. Одна теплая ладонь на миг коснулась другой… Перед тем, как остыть навсегда? Потому что теперь — точно конец! Мирабелла, прости…

Кривой нож вошел в черный балахон — Диего-то нашел вражеские «кишки». А вытащить оружие уже не успел. Равно как и вырваться из хватки двоих взрослых мужчин.

Грубые руки третьего сомкнулись на плечах Эйды. Жрец резко развернул девушку к себе, змеиный взгляд впился в ее глаза.

Мир рассыпался багровыми осколками, сузился до двух черных провалов. Лишенных век.

Змея. Это действительно змея!

Эйда провалилась в скользкий, ледяной ужас.

2

Если Элгэ ошиблась в Октавиане — это выяснится сейчас. Либо — там.

Черная твердь земли раззявила слепую пасть. И предлагает спуститься вниз. Или скатиться кубарем. Вновь выплывшая из-за облаков черно-пятнистая луна радостно осветила в замшелой скале почти отвесный провал.

— Октавиан, сюда! Я нашла его!

Нашла не Элгэ, и не факт, что «его», но это говорить необязательно. Одна подобранная с земли ветвь сейчас разделит алую смерть с другой. Еще пытающейся зеленеть под ногами.

Однажды Элгэ видела, как река несет вывороченное с корнем дерево. Зеленое и цветущее. Оно еще не понимало, что мертво. И цвело, цвело… Люди в этом вопросе — ничуть не умнее.

Передумав поджигать зеленеющий несостоявшийся факел, илладийка подобрала сухостой. Живое дерево горит дольше. Но спасающие братьев глупые южанки — сентиментальны.

Октавиан вынырнул из-за ближайшей скалы совсем бесшумно. Хотел застать врасплох? Если да, то зачем?

Элгэ молча вручила сообщнику горящую палку:

— Идем.

Факелы рисуют такие причудливые тени. Две — на земле, две — на скале…

У зеленой ветви будет шанс отцвести свое. Сколько захочет.

Ступеньки. И не такие уж отвесные. Не то чтобы совсем не крутые, но в детстве Элгэ лазала по приморским скалам Илладэна. И по деревьям. В гранатовых рощах, в вишневых садах… На скалы дочь подсаживал папа, а на вишни она карабкалась наперегонки с Виктором.

А по черным ступеням Элгэ с факелом и шпагой крадется в обществе сына врага.

— Что с рукой? Порезалась? — Октавиан только сейчас заметил капающую кровь?

— Ага!

Если поверит, что фехтовальщица, на порядок приличнее его, может случайно сама порезаться — ему же хуже. Если не поверит — тем более.

— Элгэ… — еще более тихий шепот.

Впереди — насколько хватает факелов — просто темный коридор. Выбитый в камне. Людьми или дикой природой?

Просто коридор. Но это еще не значит, что любой шорох не разнесется на всё подземелье.

Хорошо, что впереди проход не сужается. Потому как Элгэ не повернется спиной к Октавиану. Нельзя — если находишься севернее Илладии.

— Элгэ, это не тот коридор. Я видел другой вход…

Лжет или нет — уже неважно. Искать другой вход — поздно. А тот, кто помог его найти, заслуживает доверия не больше Октавиана. Но и не меньше.

— Я думаю, тем они больше не пользуются… — она вроде как шепчет. Или это врет ее тщеславие?

Зов накрыл разом, волной. Не дал расслышать ответ Октавиана.

Элгэ не сошла с ума. Тогда на ее отчаянный призыв к древним богам и в самом деле ответили. Боги или кто другой, их заменяющий, — неважно. Но то, что зовет сейчас, совершенно иной природы. Нечто дикое, первобытно-звериное, не терпящее отказа. Оно не говорит, как его умолкнувший предшественник. Только зовет, ждет и требует. И торопит.

Треск факела довел до сведения Элгэ: еще крепче сожми тонкую чадящую палку нежной девичьей рукой — и ветвь переломится. Оставит их лишь с факелом Октавиана.

Нечто, чем бы оно ни было, не только заполошно орет в уши, в голову и в остатки здравого рассудка. Еще и указывает дорогу. К тому, чью тень успел обрисовать первый пришедший на зов. Тот, кто еще говорил по-человечески…

— Октавиан, нам туда, — прошептала Элгэ прямо в его встревоженные черные глаза. Горящие сейчас ярче обоих факелов. — Быстрее! Нас ждут.

3

Это могила. Только там бывает столь черный мрак. И только там ты не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. А от стылой земли идет насквозь промораживающий холод. Мать сдержала слово — согрешившую дочь лорда Таррента похоронили заживо!

Эйда дернулась. Тут же ощутив разламывающую боль в затылке. И впившиеся в запястья веревки.

Связаны руки! Отчаянный крик рванулся из пересохшего горла. И застрял на полпути, остановленный плотной тканью. Повязка! А еще одна давит на лоб, переносицу и щеки! Или это мерещится, на лицо просто натянут саван, а сама Эйда — ослепла⁈ Ее спеленали и зарыли в могилу — задыхаться! Карлотта обещала закопать «глупую шлюху» вместе с ребенком… С «ублюдком» — так она говорила…