На полу вибрирует телефон. Вибрация вырывает из дурмана, в который мы оба погрузились.

Аня отшатывается, путается в собственных ногах. Ловлю её снова — какое-то дежавю.

— Да чтоб тебя! — она вырывается. — Хватит меня лапать!

— Я пытаюсь помочь!

— Отлично помогаешь! Всё, с меня хватит. Где моя одежда?

На ощупь двигается к спальне. Следую за ней — мало ли что она там учудит в темноте.

— Стой, куда ты собралась? Там метель.

— Лучше метель, чем… это всё.

«Это всё» она произносит так, будто между нами произошло что-то ужасное. Хотя… может и произошло. Я сам не понимаю, что творится.

— Послушай…

— Нет, это ты послушай, — она разворачивается так резко, что я едва не врезаюсь в неё. — Я устала от вранья. От игр. От мужчин, которые считают, что можно вот так просто…

Её голос срывается. В темноте не видно, но готов поспорить — она сейчас на грани слез.

И это… больно? Какого черта мне больно от того, что она расстроена?

— Прости.

Слово вырывается само. Искренне. Честно.

Она замирает.

— Что?

— Я сказал — прости. Ты права. Я вёл себя как придурок.

В темноте слышу её прерывистый вздох.

— Просто… это было весело? — звучит как вопрос. — Ты ворвалась в квартиру как ураган, начала швыряться вещами. А я… я не удержался.

— Весело? — в её тоне столько яда, что впору противоядие искать. — Тебе было весело надо мной издеваться?

— Нет! То есть да. То есть… чёрт. Я запутался.

Сажусь на край кровати. В темноте это немного странно — говорить с невидимым собеседником. Но может так даже проще?

— Это был самый скучный день в моей жизни. Канун нового года, а я сижу в чужой квартире, присматриваю за цветами. Потом эта… как её… пригласила меня на ужин. И я подумал — хуже быть не может.

Пауза. Она молчит, но я чувствую — слушает.

— А потом появилась ты. И всё… взорвалось? Перевернулось? Не знаю, как описать. Просто захотелось… продлить момент.

— За счет моего унижения?

— Нет! Я не хотел унижать. Просто… ты такая живая. Настоящая. Когда злишься — глаза горят. Когда смущаешься — краснеешь. Когда улыбаешься…

Осекаюсь. Что я несу?

— Продолжай, — в её тоне что-то неуловимо меняется.

— Что?

— Что происходит, когда я улыбаюсь?

Она садится рядом. Не касаясь, но достаточно близко, чтобы я чувствовал тепло её тела.

— Когда ты улыбаешься… — сглатываю. — У меня внутри что-то переворачивается. И хочется сделать что-нибудь безумное.

— Например?

Её шепот обжигает ухо. Когда она успела наклониться так близко?

— Например… — я поворачиваю голову.

В темноте не видно её лица. Только чувствую дыхание на своих губах.

Один поворот головы. Всего пара сантиметров.

Кто потянулся первым? Я или она? Уже не важно.

Её губы оказываются мягкими. Такими мягкими, что внутри что-то обрывается. Целую осторожно, едва касаясь — даю шанс отстраниться.

Она не отстраняется.

Её пальцы зарываются в мои волосы, прижимают ближе. По телу прокатывается горячая волна.

Углубляю поцелуй — она отвечает с неожиданной страстью. Кусает мою губу — совсем легко, но от этого сносит крышу окончательно.

Опрокидываю её на кровать. Она выдыхает мне в губы что-то неразборчивое. Целую шею, ключицы, плечи. Кожа под губами горячая, солёная.

— Егор… — её шепот похож на стон.

От этого звука срывает последние тормоза. Рука скользит по бедру, задирая рубашку…

Яркий свет ударяет по глазам — электричество вернулось так же внезапно, как пропало.

Мы замираем. Тяжело дышим. Смотрим друг на друга как кролики на удава.

Её губы припухли от поцелуев. Волосы в полном беспорядке. Рубашка задрана до неприличного.

А в глазах… чёрт. В глазах такая паника, что внутри всё обрывается.

Глава 10

Аня

Свет режет глаза. Я часто моргаю, пытаясь прийти в себя. Что я творю? Лежу на кровати с почти незнакомым парнем, который час назад держал меня в наручниках. В голове полный бардак.

Его рука всё ещё на моём бедре. Горячая. Тяжёлая. От этого прикосновения мурашки по всему телу. Господи, да что со мной такое?

Почему я до сих пор не оттолкнула его? Не влепила пощечину? Не убежала?

Смотрю в его глаза — серые, с золотистыми крапинками. В них такое же замешательство, как и у меня. И что-то ещё… что-то тёмное, опасное.

— Я… — начинаю говорить, но горло перехватывает.

Надо встать. Прямо сейчас. Найти свою одежду. Уйти отсюда и забыть как страшный сон.

Но вместо этого выпаливаю:

— Может… продолжим ужин?

Что⁈ Я серьёзно это сказала?

Он явно удивлен не меньше моего. Приподнимается на локтях, смотрит недоверчиво:

— Ты уверена?

Нет. Совершенно не уверена. Это самая дурацкая идея в моей жизни.

— Ризотто жалко, — пожимаю плечами, пытаясь придать голосу небрежность. — Ты же старался.

Боже, как фальшиво это звучит. Но он улыбается:

— Ну раз ризотто жалко…

Встаёт, протягивает мне руку. Я игнорирую её — хватит с меня прикосновений на сегодня.

В кухне теперь неловко. Мы старательно не смотрим друг на друга, гремим тарелками громче необходимого.

— Вино… — он прочищает горло. — Будешь?

— Давай. Всё равно никуда не поеду.

Не в этой метели. Не в его рубашке. Не после…

Нет. Не думать об этом. Не вспоминать его губы. И руки. И как он…

— Держи.

Вздрагиваю от его голоса. Беру бокал, делаю большой глоток. Вино терпкое, пряное. Или это всё ещё вкус его поцелуев?

Чёрт. Я же обещала не думать об этом.

— Как ризотто? — спрашивает он.

Пробую. Вау. Реально вкусно.

— Неплохо, — говорю максимально равнодушно. — Для парня, который удерживал меня в наручниках.

— Смотри кто говорит!

И мы вдруг смеёмся. Просто потому что вся эта ситуация настолько абсурдная, что либо смеяться, либо сойти с ума.

— Я правда не хотел тебя обидеть, — он крутит бокал в руках. — Просто…

— Просто решил поиграть? — перебиваю. — Как с той блондинкой?

— Нет, — он качает головой. — С ней всё было… предсказуемо. А ты…

Замолкает, смотрит так пристально, что щёки начинают гореть.

— Что я?

— Я уже говорил. Ты другая. Особенная, что ли.

От его слов что-то сжимается в груди. Дима тоже говорил, что я особенная. А потом…

— Не надо, — отодвигаю тарелку. — Не нужны мне эти сказки.

— Какие сказки?

— Про особенную-необычную. Наслушалась уже.

Он хмурится:

— Этот Дима… сильно тебя обидел?

— Не хочу об этом.

Но слова сами рвутся наружу:

— Просто… знаешь, как бывает? Веришь человеку. Думаешь — вот оно. А потом выясняется, что ты была… экспериментом. Типа «попробую с правильной девочкой». А через две недели возвращается к бывшей. Потому что с ней проще, понятнее. Веселее.

Господи, зачем я это рассказываю? Ему-то какое дело?

Но он слушает. Внимательно. Серьезно. И от этого внутри что-то надламывается:

— А я… я не умею быть простой и весёлой. Я такая, какая есть. И если это кому-то не подходит…

— То им же хуже, — заканчивает он.

Киваю, комкая салфетку:

— Только почему-то всегда хуже мне.

Он молчит. Долго. А потом говорит:

— Знаешь, что я подумал, когда ты выскочила из шкафа?

— Что я психопатка?

— Что ты самая искренняя из всех, кого я встречал.

От этих слов перехватывает дыхание. Поднимаю глаза — он смотрит серьёзно, без тени насмешки.

И я понимаю — всё. Попала. По полной.

Потому что теперь не важно, что он соврал. Что издевался. Что всё это какое-то безумие.

Важно только то, как сердце колотится от его взгляда. Как дрожат руки. Как хочется…

— Егор…

— М?

— К чёрту ризотто.

Глава 11

Егор

«К чёрту ризотто». Эти слова повисают в воздухе, и я на секунду теряю способность дышать. Смотрю на неё — растрёпанные волосы, блестящие глаза, моя рубашка, которая сейчас выглядит чертовски сексуально… Внутри всё переворачивается.