Ситуация с выходящими из-под контроля и не желающими адаптироваться вампирами ухудшалась много лет, а в последние три года характеризовалась как стабильно плохая. Во всеуслышание, конечно, об этом никто не заявлял, но те, кому надо знали: очень скоро вампиров, чья популяция неудержимо росла, придётся истреблять без суда и следствия. И первым сигналом к этому стала бойня на ферме в Вудстоке, случившаяся полгода назад. Гора иссушенных человеческих тел, обожравшиеся до опьянения вампиры и пятеро маршалов, которые погибли во время штурма захваченного дома. Увиденное всеми нами в ту ночь было настолько жутким, что семеро из нулевой группы подали в отставку едва наступило утро.

– Абсолютно уверен. Кто-то очень сильный перебил ей шейные позвонки одним ударом ребром ладони, – выпрямляясь, поморщился Майерс, оскорблённый моим недоверием. – Но если хочешь, проверь сама. Я знаю, о чём ты подумала. Но её никто не трогал. И укусов тоже нет. Убийца – не вампир.

Об этом не принято было говорить, и разглашение такой информации было под запретом, но вампиры в некотором смысле постоянно пребывали в состоянии хронического сексуального возбуждения. Для них еда и секс были практически равноценны. А потому в большинстве случаев они вступали в связь со своими жертвами вне зависимости от того, как собирались закончить знакомство: убийством или обращением. Хотя лично я вообще не видела разницы между первым и вторым. Смерть она и есть смерть, как ни назови.

 На всякий случай решила сама осмотреть жертву. С тех пор как ко мне приставили Майерса я делала это редко, спихнув неблагодарную часть работы на новичка, тем более что в отличие от меня, самоучки, выдернувшей необходимы знания из десятка учебников, он как раз специализировался на патанатомии.

– Да, ты прав, – пришлось признать мне. – Девчонку, несомненно, убили, но не те, кого мы ищем.

 Я подняла взгляд на шерифа.

– Если это обычный труп, то почему позвали нас? Звонили бы в Бюро, убийство похоже на дело рук обычного психа или серийника, а мы таким не занимаемся, – строго выговорила я.

Дрожащей безвольной ладонью шериф потянулся к липкому лбу, отёр очередную порцию капель и пролепетал:

– Понимаете…

– Пока не очень, – заявила я, раздражённо поправляя джинсовую куртку, потому что терпеть не могла терять время зря. А именно этим я сейчас и занималась.

– Это не единственная находка, – договорил за начальника помощник Бун и приблизился ко мне, понизив голос. – Когда мы оцепляли территорию, один из наших стажёров наткнулся на некий…

– Да говорите уже! – я начала выходить из себя.

– На алтарь, – подстёгнутый моими словами твёрже заявил мужчина. – Сатанинский алтарь.

 Мои глаза удивлённо распахнулись. Я уставилась на помощника шерифа в выражении немого недоумения, потому что упоминания сатанистов ожидала меньше всего. Но что казалось ещё более удивительным, этот мужественный самодостаточный мужчина был… напуган. И напуган именно этим самым алтарём даже больше, чем трупом девушки на горной тропе.

– Вы серьёзно?

– Вполне. Пойдёмте, я вам покажу.

 И он пошагал к кустам, начав движение прямо сквозь них. Присмотревшись, я поняла, что здесь уже ходили, густо насаженная лещина выглядела помятой, некоторые ветки сломаны, кора ободрана, а лиственный ковёр притоптан.

 Шериф шёл впереди, отгибая ветви и придерживая их, чтобы я могла протиснуться. Таким же образом он помогал следующему за мной Майерсу. Я старалась идти очень аккуратно, хотя, скорее всего, здесь уже побывали все кому не лень и основательно наследили даже без меня. Следить ещё больше не позволял профессионализм, но несмотря на все старания, я пару раз оцарапалась и столько же раз зацепилась волосами, едва не оставив свою шевелюру одинокому кедру.

 Вскоре мы вышли к полянке, сотворённой не силами природы, а стараниями конкурентного человека. Из земли торчали пеньки грубо срубленной дикой ежевики, её остатки были небрежно собраны в кучу и почти высохли. Лесную поросль хорошо притоптали, как обычно делают, когда собираются разбивать лагерь и ставить палатку. Но дырок от вбитых колышек я не заметила. Зато заметила самодельный стол. Он был собран из сложенных друг на друга досок, сбитых вместе ржавыми гвоздями. На импровизированной столешнице расставлены чёрные и красные свечи разной степени оплавленности, и выжжена заключённая в круг пентаграмма. Там же лежали чёрные кристаллы в компании таких же чёрных фарфоровых фигурок, и стоял ритуальный кубок. К стволу ещё одного кедра рядом был прибит перевёрнутый металлический крест.

 Сделав шаг вперёд, я сразу же отшатнулась, зажимая нос. Моя догадка подтвердилась. Кубок был наполнен кровью. Но чья бы эта кровь ни была, животного или человека, содержимое чаши здорово завонялось.

 Майерс схватился за болтавшуюся на шее камеру, обошёл меня и начал фотографировать.

– Вы считаете, – обратилась я к заметно побледневшему и старающемуся не смотреть на алтарь помощнику шерифа, – что алтарь имеет отношение к смерти девушки?

– А как иначе? – пожал плечами этот крупный мужчина, глядя на меня с детской тревогой, словно умоляя сказать, что чудовищ не существует, а если и существуют, то одеяло и свет от них спасут. Не-а. Не спасут. – Кем надо быть, чтобы заниматься такой гадостью?

И он махнул рукой на алтарь.

Я мысленно усмехнулась. Парень наивен, как цветочек на лугу.

– Скажите, вы верующий? – поинтересовалась я будто бы между делом.

– Да, – со всей серьёзностью подтвердил помощник. – В нашем городке все верующие, ходят в церковь, слушают проповеди, исповедуются, жертвует на доброе дело. И ведут самый честный образ жизни.

– Ну, это вряд ли, – не удержавшись, проронила я.

– У нас нет тех, кто занимался бы… этим! – обиделся мужчина. Мои сомнения в праведности местных жителей его задели. А я думала, он умный.

– Сатанизмом обычно занимаются подростки, – вздохнула я, наблюдая за Майерсом, который педантично фиксировал на камеру каждую деталь. – У них это что-то вроде формы протеста. У взрослых людей на подобное времени нет, да и сил тоже.

– Дети в нашем городе хорошо воспитаны, – надул щёки Бун. – Все они достойные члены общества, гордость родителей.

– Прям-таки все? – прищурилась я, стараясь держать ехидство в узде. – И нет ни одной белой вороны? Так просто не бывает.

– У вас там, не знаю, откуда вы родом, может, и не бывает, а у нас – так и есть! – вспылил Бун.

– Второй закон логики, – вдруг пробормотал Майерс, прижимая камеру к лицу и склоняясь над кубком. Как он там дышал, я понятия не имела, меня просто выворачивало от запаха протухшей крови. – Закон непротиворечия. Два противоположных суждения не могут быть истинными в одно и то же время, в отношении одного и того же. Из двух суждений, из которых одно отрицает то, что другое утверждает, по крайней мере, одно ложно.

– Вообще не поняла, что он сказал, – махнула я рукой в сторону нашего юного дарования. – Но парень читает умные книжки, стоит его послушать.

 Помощник шерифа набрал в грудь побольше воздуха и начал:

– Что вы себе по…

– Вы сами нас сюда позвали, помните? – приподняла я брови, бессовестно обрывая чужую пламенную речь.

– Да, потому что в городе околачиваются какие-то чужаки, оскверняющие нас, наш город и нашу веру! – начал краснеть мужчина. – Разве это не входит в вашу работу?

– Защита религии? Вообще-то, нет, – мило улыбнулась я. – Вы, очевидно, перепутали нас с Папой Римским и его гвардией.

– Сэм, – позвал Майерс. – Можно тебя на минутку?

 Я нахмурилась, но подошла, заранее затаив дыхание. Заметив мои мучения, напарник отвёл подальше и зашептал:

– Это действительно может быть связано. Я имею в виду алтарь и убитую. Может быть, её принесли в жертву? Или хотели принести в жертву, но случайно убили раньше? Или использовали для каких-нибудь магических ритуалов? В таком случае эти «сатанисты» подпадают под наш интерес.

– Да какие, блин, сатанисты?! – вспылила я шёпотом. – Ты не хуже меня знаешь, что все эти свечи и кресты – детское баловство. Те, кто называют себе сатанистами, не умеют в настоящую магию! А те, кто умеют, не называют себя сатанистами, и такой фигней в лесу не страдают! Это просто какие-то местные детишки резвятся, пока родители дома им нимбы полируют!