– Да, давайте уже поближе к телу, – натянуто улыбнулась я, немного устав от потока информации. – Кто обнаружил девушку?

 Шериф бросил растерянный взгляд на своего помощника, тот быстро подсказал:

– Местные бегуны. У нас многие занимаются спортом, эта тропа очень популярна среди любителей поноситься спозаранку. Сегодня рано утром двое мальчишек-старшеклассников вышли на пробежку и наткнулись на тело.

– Во сколько это было? – я бросила взгляд на наручные часы.

– Звонок поступил в участок в шесть двадцать три. Звонили с мобильного телефона, – быстро доложил Бун.

– Вы проверили их показания? Всё сходится? – продолжила спрашивать я, в то время как Майрес натянул перчатки и присел у тела погибшей. С виду на ней не было никаких повреждений, кроме пары синяков и цепочки ссадин, от которых не умирают. И всё же, что-то её убило.

– Э-э-э-э-э, – выдал нечто невразумительное шериф, продолжая обильно потеть, но уже скорее от стресса.

– По словам ребят, они вышли из дома в пять тридцать, – помощник шерифа оказался сообразительней и смышлёней собственного начальства. Заглянув в планшет, мужчина сверился со своими записями и продолжил: – На дорогу сюда стандартным темпом у них должно было уйти примерно двадцать минут. Оба парня живут недалеко, но мы находимся в самой верхней точке тропы, то есть, от подножья до этого места движение стабильно вверх. При длительном беге в таких условиях темп всегда замедляется.

– Но отсюда они бежали вниз, – сухо заметила я. – А значит, должны были спуститься быстрее, чем поднимались.

– Да, они жутко перепугались и по их же словам бросились прочь сломя голову. И только оказавшись внизу, начали набирать полицию.

– То есть, – подытожила я, – на труп они наткнулись примерно без десяти шесть. Ещё десять, ну, пусть пятнадцать минут у них ушло, чтобы вернуться. А в участок позвонили в шесть двадцать три. Чем они занимались почти 20 минут?

– Э-э-э-э-э-э, – на повторе выдал шериф. – Может быть, они перепутали время, когда вышли из дома?

– Возможно… Здесь достаточно нелюдимо, – заметила я, оглядываясь по сторонам и изучая дремучие заросли диких кустарников, вереницу лиственниц и изобилие клёнов. Листва последних с приходом осени окрасилась в жёлто-оранжевые оттенки, но ещё не успела осыпаться полностью. Увидеть что-то дальше трёх-четырёх метров было практически невозможно. В таких условиях легко устроить засаду. Или охоту. – Место глухое, и любой, даже самый громкий звук затеряется среди леса. Внизу никто ничего не услышит, даже если кричать.

– Да, но раньше здесь всегда было спокойно, – пролепетал шериф. – Горожане не боялись приходить на гору даже в тёмное время суток…

– Они могут и дальше не бояться, – вставил Майерс, изучая труп, стараясь касаться аккуратно и мягко. Он словно пытался таким образом выразить последнюю дань уважения телу, которое ещё вчера было живым человеком, и извиниться за своё вынужденное вторжение. Он умел чтить мёртвых. Почему-то с живыми налаживать контакт у парня получалось в разы хуже. Хотя… все мы в нашем девятом отделе были со странностями. На том и стояли.

– Что нашёл? – я подошла, подтянула джинсы и присела рядом, чувствуя, как перекатываются камушки под тонкой подошвой кроссовок.

– Её убили не здесь, – заключил наш спец, перебирая спутанные волосы девушки, которая выглядела как сломанная кукла. Молодая, даже слишком, вряд ли больше двадцати. Смерть всегда приходит слишком рано и слишком не вовремя, но почему-то именно гибель молодых вызывает особенную тоску. – Судя по расположению трупных пятен, на тропу её принесли уже мёртвой. А убили в другом месте. Видишь вот эти царапины?

И палец, обтянутый перчаткой, ткнул в кусок стёсанной кожи на плече.

– Угу.

– Когда она получила эти повреждения, её сердце уже не билось. Значит, тело передвигали. И не очень аккуратно, возможно, волокли. Или пару раз уронили.

– Девчонка вся покрыта какой-то жижей, и пованивает знатно. Её как будто в земле изваляли, – я шаркнула кроссовкой, – но почва сухая, дождей здесь не было минимум с неделю.

– Почти месяц, – вставил помощник шерифа. – Последний раз осадки были около трёх недель назад.

– Её где-то держали перед смертью, – сделала я уверенный вывод.

– Какой-нибудь подвал или землянка, где очень сыро, – поддержал меня напарник. – И она пыталась выбраться, что-то интенсивно скребла или царапала. Руки в ужасном состоянии.

– Когда она погибла?

– По степени трупного окоченения могу предположить, что убили её накануне вечером. Точнее скажут только эксперты. Сюда принесли, скорее всего, ночью. Почему бросили прямо на тропе – непонятно. То ли не донесли, что-то помешало, то ли, не планировали доносить.

– Куда логичней постараться спрятать труп, а не укладывать на виду, словно рождественский подарок. Остаётся главный вопрос: как она умерла?

– Сломали шею. Одним ударом. Вот так, – и парень продемонстрировал, как именно. Быстро, жестоко, неумолимо. И очень по-человечески.

– Серьёзно? Ты уверен? – переспросила я, потому что ожидала услышать совсем иной вердикт. Видимые смертельные повреждения на жертве отсутствовали, а потому я, едва увидев труп, решила, что здесь постарались вампиры.

 После Великого дня Откровения, когда монстры выбрались из своих нор и открыто заявили миру о своём существовании, в Билль о правах внесли двадцать восьмую поправку, уравняв в правах людей и не людей. Но это не помогло. Противостояние между людьми и полусветами, которое раньше происходило во тьме, в безлюдных переулках, на пустынных улицах и в неблагополучных районах, не прекратилось, а вышло на новый уровень. Просто теперь всё делалось в обстановке пугающей открытости. Обе стороны нарушали установленные законы, которых стало больше, но от этого они не начали работать лучше. Единственное, что изменилось – подключились медиа.

 Пресса стала активно мифологизировать и демонизировать всех участников образовавшегося масштабного социального конфликта, самостоятельно решая кому в новый день быть героем, а кому злодеем. Выбирали журналисты спонтанно и абсолютно непредсказуемо, но вне зависимости от новостного повода очень радостно. Ещё бы, ведь с тех пор, как восемь лет назад монстры громогласно подтвердили, что они есть, у СМИ появился неиссякаемый источник новостей. И вертели они этим источником, как хотели. Иногда казалось, что тема новостных сводок и контекст освещения событий зависели не от фактов и доказательств, а от настроения редакторов, которые лишь наслаждались тем информационным шумом, который сами же и порождали.

Конечно, такой подход лишь усугублял непростую ситуацию, не способствуя налаживанию отношений. Нам, тем, кто стоял на страже интересов людей, трудно было всегда и со всеми, но больше всего проблем доставляли вампиры. Их было банально больше, они были организованы, но при этом не отличались склонностью к оседлой жизни, не заводили семьи, не покупали дома, не становились на учёт и не обращались за помощью. Но главное – они не признавали власть правительства и его исполнительных органов, подчиняясь исключительно собственной строгой иерархической системе, с верхушкой которой так и не получилось нормально договориться. Всё, чего смогли добиться Сенат и члены Конгресса – подписание закона об уголовном наказании за насильственное обращение человека в вампира. Закон приравнял данное деяние к убийству и давал право нам, маршалам, уничтожать такого вампира на месте. С одним уточнением: если есть доказательство вины конкретного вампира, которое чаще всего строилось на показаниях самой жертвы и иногда на показаниях свидетелей. А вот здесь начиналось самое интересное. Как доказать насильственное обращение, если после этого самого обращения жертва практически всегда становилась на сторону преступника, и вдвоем они устраняли всех свидетелей, если таковые по случайности находились?

Приходилось по крупицам собирать информацию, следить за подозреваемыми, за самой жертвой. Порой процесс растягивался на месяцы. А с учётом того, что один вампир способен за сутки обратить или убить до сотни человек, очень часто эта медлительность оборачивалась огромными жертвами в том числе и среди маршалов.