– Как успехи, юноша?

Он всегда называл так Женю, чего тот на дух не переносил – хотя и терпел скрепя сердце: Шеф, как-никак, попробуй вслух возмутиться, сожрёт ведь, гад, и даже не поморщится! И никакие заслуги не помогут! Поэтому дипломатично ответил:

– Нормально, Василий Семёныч, ПОЧТА снята, эксцессов не было.

Резидент удовлетворённо кивнул головой, словно ничего иного от Жени услышать и не ожидал:

– Очень хорошо, юноша. Давайте сюда материалы.

Женя молча вынул из кармана куртки пакет и протянул Резиденту. Тот бережно принял документы, кивнув Жене на свободный стул в углу кабинета:

– Присаживайтесь, юноша, сейчас посмотрим, что вы нам принесли…

Пакет аккуратно лёг на стол. Резидент вытащил из подставки для карандашей самую настоящую «финку» с рукояткой из наборного плексигласа (по слухам, именно ей он резал американских «коммандос» во время корейской кампании 49 года), небрежно подкинул в воздух, поймал и как-то очень ловко чиркнул лезвием по верёвке, стягивающей пакет. Ещё пара таких же быстрых и ловких движений – и на столешницу выпала довольно увесистая пачка листов. Резидент бережно опустил «финку» обратно в подставку и только после этого взял бумаги в руки. Читал он долго, смешно шевеля губами, словно проговаривая слова про себя – только сейчас Женя вспомнил, что с немецким у Резидента слабовато, язык он знал на уровне школьника среднего класса, хотя и тщательно скрывал это. А в разговорах с МЕСТНЫМИ обычно ограничивался не слишком сложными фразами. Или заученными афоризмами ВЕЛИКИХ. Их он помнил – огромное количество! Благодаря чему и пользовался у австрийцев славой малоразговорчивого, но зато жутко интеллектуального дипломата. КОНТАКТ, кстати, тоже так считал и даже почему-то был уверен, что за плечами Резидента один из европейских университетов. Если не Сорбонна там или Кембридж, то уж Мадридский, по меньшей мере… Минут через пять Резидент поднял на Женю глаза – и тот поразился, какие ужасно-мертвенные они у него стали. Так, наверное, смотрел на несчастного Хому Брута пресловутый Вий. И Женя внезапно почувствовал, как у него спину словно морозом начинает стягивать – настолько НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИ ДИКО и СТРАШНО ТИХО вдруг стало в кабинете. Все окружающие звуки мгновенно умерли. И только один стук сердца громко отдавался в ушах. Так протекло несколько томительно-долгих секунд. И тут тишина лопнула, словно стеклянный стакан, в который налили крутой кипяток. Это заговорил Резидент. Почему-то короткими, рублёными фразами.

– Ты. Читал. Всё. Это? – Он помахал перед носом ничего не понимающего Жени полученными от Контакта документами.

– Откуда, Василий Семёныч? – Женя был настолько изумлён заданным вопросом, что даже не оскорбился прозвучавшим в нём подозрением. – Вы ж сами видите – бумага, верёвка… Да и с чего бы это мне в них залазить было?.. Я по городу, как суслик скакал, «хвосты» рубил!

– И то верно, – после минутного размышления заключил Резидент. – Не зачем.

Он оценивающе смерил Женю недоверчивым взглядом, словно пытаясь измерить глубину его искренности, после чего вздохнул и каким-то сразу же ставшим серым и бесцветным голосом распорядился:

– Можешь быть свободен. Рапорт об операции делать не нужно. И болтать о ней – тоже. Чревато. Особенно для таких, как ты, – тут он усмехнулся чему-то своему, одному только ему понятному и родному, – которые подмётки на ходу режут!

Ничего не понимающий, но радостный от того, что непонятная гроза начальства его миновала, Женя бодро поднялся со стула, попрощался и покинул кабинет. Уже закрывая дверь, он не утерпел и обернулся. Увиденное потом долго вспоминалось: Резидент, держа в левой руке документы КОНТАКТА, правой выволакивал на свет Божий из ящика стола бутылку местного шнапса. Какая судьба её ждёт, сомнений не оставалось. Женя тихо прикрыл за собой дверь. А через три дня Резидента не стало. Сердце у мужика не выдержало, гласило медицинское заключение. Всё-таки не мальчик уже. Да и работа – нервная. Вот и сказалось на моторе. Но была и иная версия. Слишком много ЗЛОУПОТРЕБЛЯЛ, шепнул по секрету Жене коллега из аппарата военного атташе. И для пущей выразительности щёлкнул себя пальцем по горлу. Никаких бумаг КОНТАКТА у Резидента, разумеется, не нашли. Женя был не дурак, чтобы впрямую об этом спрашивать. Но справки всё-таки осторожно навёл. Но все, к кому он обращался – парни надёжные, без всякой на то причины ВРАТЬ бы ему не стали, только руками в ответ разводили. Мол, извини, старик, но того, о чём ты интересуешься, мы не видели. Ну, не видели, значит, не видели. Но то, что смерть шефа была связана с таинственными бумагами, полученными от КОНТАКТА, в этом Женя не сомневался. А через неделю ему попалась заметка в «Венском курьере» о самоубийстве некоего Курта Келлермана-Холлога, помощника статс-секретаря министерства внутренних дел республики. Повздорив с супругой, тот не нашёл ничего лучшего, как открыть окно и сигануть вниз с пятого этажа. Смерть наступила мгновенно. Как поспешили заявить представители МВД, герр Келлерман-Холлог страдал скрытой формой паранойи. Немудрено, если учесть в каком ведомстве он работал. Везде бедняге мерещились агенты ЦРУ и КГБ. Вот и съехал с катушек. Фамилия погибшего показалась Жене смутно знакомой. Он внимательно вгляделся в газетный снимок – и похолодел. Да, память его не подвела. Несмотря на плохое качество фотографии, Женя сразу же узнал уныло-лошадиную физиономию КОНТАКТА.

2000 год. Франция, предместье Парижа, особняк «Института стратегических исследований» (военная разведка). За неделю до начала описываемых событий.

Когда дивизионному генералу Делакруа принесли шифрограмму от военного атташе в России, бригадного генерала Кадзевского, он поначалу не придал ей большого значения. Атташе был, как обычно многословен, строгий стиль КАЗЁННОГО ДОКУМЕНТА выдерживал редко – и порой в своих донесениях срывался на излишне велеречивый и цветастый слог, от чего Делакруа временами тихо сатанел. Чтобы добраться до истины в посланиях атташе, иногда приходилось перечитывать тексты не по одному разу. Будь на то его воля, Делакруа уволил бы старого маразматика уже сейчас. Увы, это было не в его власти! К Кадзевскому благоволил сам президент, считавший генерала чуть ли не своим учителем и наставником. Было ещё одно, немаловажное обстоятельство. Родной племянник военного атташе входил в директорат «Каннского Кредита». В этом банке – числившемся, кстати, в списке десятка крупнейших во Франции финансовых корпораций, Гюстав Делакруа планировал осесть на какой-нибудь тихой и высокооплачиваемой должности, когда придёт его время уходить на пенсию. И здесь без помощи младшего Кадзевского было не обойтись. Поэтому старшего приходилось терпеть, скрипя зубы. Но когда генерал дочитал шифровку до середины, он тут же забыл о том, что несколько секунд назад хотел от неё отмахнуться. Потому что в донесении старого маразматика Кадзевского содержалась ТАКАЯ БОМБА, что разорвись она сейчас – последствия этого взрыва, пожалуй, трудно было бы предугадать. Впрочем, судьба самого Делакруа просчитывалась легко – увольнением из армии он бы не отделался. Вот почему генерал аккуратно спрятал шифровку в карман (вопиющее нарушение всех и всяческих инструкций, если подумать, но в этих стенах он пока ещё был хозяином!), снял трубку ГОРОДСКОГО ТЕЛЕФОНА – линия была ЗАЩИЩЁННАЯ! – и быстро набрал знакомый номер. На том конце провода отозвались тут же:

– Кафе «Ван Гог», Эжен Бриссар, к вашим услугам!

– Привет, старина, – сказал Делакруа. – Это я. Не возражаешь, если сегодня я у тебя отобедаю?

Это невинная на взгляд постороннего человека просьба, была кодовой фразой, означавшей, что генералу нужно срочно увидеться с его давним, неофициальным партнёром. Ещё с ТЕХ, СТАРЫХ ВРЕМЁН. Откровенно говоря, к услугам «Капитана» Делакруа прибегал крайне редко – за последние пять лет от силы раза два. Не больше. Налаженное ДЕЛО не требовало личных встреч, да и вращались партнёры слишком в разных социальных слоях, чтобы часто пересекаться, не вызывая лишних подозрений.