В особенности это было интересно по контрасту с первым этажом. Кафешники затеяли ремонт и начали с того, что выложили мрамором вестибюль и отделали стены деревом. Они поставили нам условие, что мы будем отвечать головой за каждую надпись, которая появится на стенках. Это был достаточно опрометчивый ход с их стороны, поскольку они ещё не были нашими хозяевами, и мы ничего не были им должны, но они каждый раз говорили с позиции силы. В нашей команде появилось много новых ребят, которые выполняли все виды работ, а некоторых мы просто обеспечивали работой, изобретая для них какое-нибудь занятие, чтобы давать возможность немного заработать денег. Так для обеспечения порядка в вестибюле был специально нанят Альберт Мовсюков. Он поставил кресло на стол и сидел с нём в течение всего концерта. Даже завсегдатаи, привыкшие к странностям этого места, шарахались, когда под потолком замечали человека с бородой в синем пиджаке, который неподвижно сидел три часа к ряду. На такое мог быть способен только этот человек, это было его призванием. Но все же, в какой-то момент появились какие-то каракули, и кафешники грозили тем, что мы будем все переделывать. Они бесились от собственной злобы и вдруг в один прекрасный момент так взбесились, что забрали все свое имущество и ущипали.
Мы долго не могли поверить в то, что это кончилось. Но Кострикин говорил, что скоро появятся новые хозяева кафе. Через некоторое время действительно появились какие-то люди. Во главе у них стоял благообразный человек в бороде и с военной выправкой. Он был беглым валторнистом из филармонического оркестра и производил самое благоприятное впечатление. Они несколько дней пили с Сашей Кострикиным, а потом он как-то пришёл, взял нашу тележку, погрузил на неё Кострикинский кассовый аппарат и был таков. После него так больше никто и не появился, и постепенно мы завладели всем пространством кафе. Собственно кафе нам было не нужно, хотя мы думали о том, чтобы запустить его своим силами, но ограничились тем, что стали пользоваться кухней. Так, чисто механически, мы вывели ещё одну формулу, которая заключалась в том, что перед работой людей надо покормить. Мы покупали овощи, и девушки стали готовить салаты, упражняясь в кулинарном мастерстве. В пять часов вечера все слетались на работу, усаживались за длинный стол, обильно ели и разбредались готовиться к концерту. Поскольку концерты кончались поздно, мы успевали только подмести все помещение, а мыть приходилось на следующий день перед концертом. В это же время аппаратчики налаживали аппарат и начинали саундчек. Также в течение всего вечера всегда можно было спуститься вниз и выпить чашечку чаю. А после концерта чаепитие было непременным. Всегда оставались какие-то гости, и за стол усаживалось не меньше человек двадцати пяти. Еду вечером готовили очень редко, обычно девушки делали несколько подносов с бутербродами, и всегда были корзинки с пряниками или печеньем. К нам все время приезжали иногородние и заморские группы. Но мы не могли покрывать дорожные расходы, а помогали им с ночлегом и кормили в клубе. Частым гостем был Сашка Липницкий, который в это время стал менеджером женской группы «Атас». Группа постепенно трансформировалась в полноценную мужскую группу, в которой осталась лишь одна девушка Лёля, автор всех песен. Один раз в составе этой группы приехали Лёша Бортничук и Андрей Надольский, барабанщик нового состава «Звуков Му», который правда напился и не нашёл дорогу в клуб. Лёша же забыл в какой группе играет, и концерт этой группы превратил в свое сольное выступление. К сожалению, и «Звуки Му», самая чтимая мною группа, не избежала перестановок в составе, и время от времени Петя с братом всплывают под этим именем. Мне всегда интересно, что делает Петя, будь то его концерт, кино или спектакль, но в моей памяти навсегда сохранится та группа «Звуки Му», которую я видел и слышал в первые годы.
Очень трудно говорить о музыке. Любые оценки субъективны, и тот стиль, который сложился в ходе нашего опыта и определил концепцию нашего клуба, очень трудно определить. Как мне кажется, постепенно я научился разбираться в нюансах этой музыки. Как я уже говорил, что непременным критерием отбора было то, что это должна быть современная музыка. Хотя панк-рок меня вполне устраивал, но мне больше импонировал пост-панк. А именно то, что этот самый панк-рок переросло. То есть то, что в начале восьмидесятых годов получило ярлык новой волны. Это можно называть как угодно, но важна суть. В некотором роде это была интеллигентная музыка. При всей простоте формы присутствовала глубина мысли и незаурядное чувство юмора. Хотя конечно были и упертые дворовые панки. В целом, почти все эти люди восхищали меня чувством собственного достоинства. Все были очень натуральны, никто не заискивал и не хотел понравиться. Некоторые были прирожденными артистами. Все были самими собой, и это меня подкупало. Я очень привязался ко многим группам. Мне очень нравились «The Oba», пивноголовые «Бироцефалы», а также «Звонки» и вообще все инкарнации «Пупсов», самой известной из которых стала «Tequilajazzz». Самыми бесшабашными были «Хулиганы», с которыми поначалу у нас сложились не очень дружелюбные отношения. Но прошло время, и мы прониклись взаимной симпатией и уважением. Они неожиданно трансформировались в «Nord Folk» и с фантастическим драйвом заиграли шотландские жиги. Каждое их выступление сопровождалось невероятно зажигательными танцами. Я никогда не видел, чтобы люди так самозабвенно танцевали. Но особенное место среди любимых групп заняла «Химера». Я не могу объяснить почему, просто она на меня безотказно действовала. Это было что-то персональное. И когда это бывает так, то как правило, потом тебя больно бьет. Но что делать – так устроен этот мир. Ещё когда они назывались «Депутатом Балтики», они произвели на меня впечатление своей законченностью, как это было с «Ножами». Только «Ножи» были строгими, готическими и абсолютно абстрактными. «Химера» же была конкретна, при этом она была очень подвижна. Эдик Старков был настоящей звездой. Я смело могу поставить его в один ряд с Джимом Моррисоном, Игги Попом, Петей Мамоновым и Сашей Башлачевым. Это был очень красивый человек атлетического сложения, в котором сочеталась невероятная сила, незаурядный ум, самобытный голос, совершенно бешенная энергия, но при этом в нём не было никакой агрессии. Он был прирожденным шоуменом, основным атрибутом которого являлось его естество и невероятная мягкость, если не сказать кротость. В нём не было никакой позы, на концертах он просто одевал кузнечный фартук и выступал, как правило, босиком. Он сочинял безупречные песни и так владел своим голосом, что через некоторое время стал для меня абсолютным. Его игру на гитаре, в особенности звукоизвлечение я ни с чем не могу сопоставить. Сама же группа, казалось, представляла собой собрание людей, которых ничего не связывало. Они совершенно не общались вне репетиций и концертов. И при этом каждый из музыкантов был незаменим, и они добивались такого звука и такой силы психологического воздействия, что на каждой песне я находился в напряжении, которое меня не отпускало до конца выступления. Конечно же это моё индивидуальное восприятие, но это было по-настоящему. Наверное я ещё долго мог бы упражняться в эпитетах, но сейчас это уже не имеет смысла. Эдик был моим фаворитом, и мне очень хотелось его баловать, но конечно же я себе не мог такого позволить, и все льготы, которые он имел, заключались в том, что «Химера» могла играть, когда хотела и когда им это было удобно. Эдик поселился в клубе со своей молодой женой Тосей, и они заняли самую неудобную комнату на кухне, поскольку к этому времени в клубе уже жило несколько человек, и все места были захвачены. Саша Кострикин не особенно этому сопротивлялся. И это было похоже на очень странную коммуну, когда люди вроде бы живут в одном пространстве, но не очень хорошо ладят друг с другом. Единственным объединительным началом был сам клуб, который действовал три дня в неделю. По ночам же и в остальные дни в силу вступал другой закон, изменить который я был не в силах. Да это было и не к чему, эти люди жили так, как они сами выбрали. Тося была поклонницей Гребенщикова и почему-то меня не любила, и я постоянно чувствовал агрессию с её стороны. Меня это немного обижало, но я смирился. Слишком много людей меня окружало, и мне хотелось иметь ровные отношения со всеми. В клубе обычно репетировало групп десять, которые сами договаривались между собой. Я на первых порах пытался было это контролировать, но из этого ничего не получилось. Мне хотелось обеспечить их адекватной аппаратурой для репетиций, я специально купил ещё одну ударную установку, но никто ни за что не отвечал и все время что-то ломалось или пропадало. Иногда музыканты взаимодействовали и рождались новые проекты. Так появилась «Авдогеса». Это был самый бредовый «проект», в котором участвовал Тима Земляникин, Эдик и некто Дима Желонкин из Йошкар-Олы. Я не знаю, что значит это слово, но оно абсолютно соответствовало тому месту, в котором жили эти персонажи. И Тиму тоже стали звать Авдогесом. В комнате, в которой они жили, потреблялось все, что течет и дымится, а грибы, по-моему, росли прямо там. Однако то, что они делали было необычайно интересно. К тому времени убили Кузика – басиста группы «Нож Для Фрау Мюллер», и группа прекратила свое существование. И «Авдогеса» стала оптимальным местом применения таланта Тимы Земляникина. К каждому концерту он мастерил фонограмму, которую он делал чисто механически, привязывая тонарм проигрывателя на резинке. Пластинка прыгала в тщательно найденном месте и давала интересные несимметричные петли, на которые они уже на концерте играли вживую, а Тима пел. Одно время они играли каждый четверг, пока Тиме не стало скучно, и он просто ставил пластинку «Ласкового мая» и пел сверху. То есть получался, как это теперь называют, римэйк. В свободное время они стригли друг друга, а Лёша Михеев всем делал татуировочки. Эдик же делал их себе сам и покрыл татуировкой все своё тело, только на спине, куда ему было не дотянуться, Лёша выбил ему четыре четверки.
