всякие мучения души, но на все времена для него самой мучительной

трагедией была, есть и будет – трагедия спальни…*

Горький, с некоторым удивлением, говорил жене:

–– Знаешь, Катерина, он любит ставить коварные вопросы: что вы думаете о себе, любите ли вашу жену? Лгать перед ним – нельзя…

Ближе других Горький сошелся Чеховым. Однажды Антон Павлович, задумавшись, тихо сказал ему:

–– Такая нелепая, неуклюжая страна – эта наша Россия –

Это стыдно и грустно, а верно: есть множество

людей, которые завидуют собакам…

И тотчас же, засмеявшись, добавил:

–– Я сегодня говорю все дряхлые слова… Значит – старею…

Однажды его посетили три пышно одетые дамы;

наполнив его комнату шумом шелковых юбок и запахом крепких

духов, они  чинно  уселись против  хозяина.

–– А кого вы больше любите – греков или турок? – спросила она.

Антон Павлович ласково посмотрел на  нее и ответил с кроткой,

любезной улыбкой:

–– Я люблю – мармелад…  А вы – любите?..

– Вы славно беседовали! – заметил я, когда они ушли.

Антон Павлович тихо рассмеялся и сказал:

– Нужно, чтоб каждый человек говорил своим языком…

Никто не понимал  так ясно и тонко, как  Антон Чехов…

– Знаете – напишу  об учительнице, она  атеистка – обожает

Дарвина, уверена в  необходимости бороться с предрассудками и  суевериями народа, а сама,  в  двенадцать часов  ночи,  варит в бане черного кота, чтоб достать «дужку» – косточку, которая привлекает  мужчину, возбуждая в

нем любовь, – есть такая косточка…

– Знаете, почему Толстой относится к Вам так неровно? Он ревнует…

Да, да. Вчера он говорил мне: «Не могу отнестись к

Горькому искренно, сам не знаю почему, а не могу… Горький -

злой человек. Он похож на семинариста, которого насильно

постригли в монахи …»

Рассказывая, Чехов досмеялся до слез и, отирая слезы

продолжал:

– Я говорю:  «Горький – добрый». А он:  «Нет, нет, я  знаю.

У него утиный нос, такие носы бывают только  у несчастных и

злых. И женщины не любят его, а у женщин, как у собак, есть

чутье к  хорошему человеку … Уметь любить – значит все уметь…*

Чехов наставлял молодого литератора. Знаменитый писатель, любивший начинающего автора, не был, например, в восторге от того, что в рассказе «Мальва» море «смеялось».

Чехов учил: море не смется, не плачет; оно шумит, плещется, сверкает. Читателям, однако, нравилось, что море может смеяться.

*                  *                 *

Мысли Горького, его чувства, дела, заслуги,

ошибки – всё это имело один-единственный корень -

Волгу, великую русскую реку, – и её стоны…

Ф. Шаляпин

Молодые супруги обожали музыку, посещали концерты. Врожденная страсть к музыке сближала их. Однажды отправились слушать оперу. Гастролер так понравился, что писатель запросто пошел за кулисы и выразил свое восхищение. Ранее они виделись лишь мèльком. На этот раз разговорились. Оказалось, что юность прошла где-то рядом: бродяжничали, грузили баржи, набирались ума…

На следующий день Шаляпин прямо с утра появился в квартире Пешковых и обитался там до конца гастролей, здесь же ночевал, питался и – к великому удовольствию супругов – пел. Проснувшись, он пробовал голос – «О-ого-оо!». Его мощный бас звучал так, что было слышно на улице, и под окнами собиралась толпа. На всю округу неслось – Эх, дубинушка, ухнем!..

Прохожие останавливались, как завороженные, никто не смел произнести ни слова: все наслаждались пением.

Затем, в ходе концерта, где был получен солидный доход, Горькому пришла мысль собрать денег на благотворительные цели. В честь полюбившегося артиста был дан ужин.

Шаляпин поднялся:

– Господа! Говорить – не петь, на это я не мастер, это не по моей части. Вот мастер слова – Алексей Максимович, наше солнышко красное. Я все время возле него вращаюсь: оно и светит и греет. Хорошее дело он затеял – постройку Народного Дома, а денег не хватает. Надо бы, чтоб каждый дал по средствам.

И благославляя, он затянул на церковный лад по-протодиаконовски:

–– Го-спо-оди!..

Покончив с гастролями и получив изрядный куш, Шаляпин пригласил Пешковых на пельмени. Шаляпин и Горький так близко сошлись, что о них, талантливых самородках, стали говорить, как о братьях-близнецах.

* * *

Время шло, и вдовец Адам Богданович стал заглядываться на младшую сестру Екатерины – Александру. Однажды, когда Пешковы уже легли спать, к ним заявились Александра и Адам. Они объявили родственникам, что решили пожениться. Новый год встречали уже двумя молодыми семьями.

Пока Горький писал «Фому Гордеева», Екатерина с сестрой катались на пароходе по Волге. Роман выдвинул Горького в ряд мастеров. Осенью он снова поехал в Петербург, где сошелся с революционерами и составлял прокламации, призывавшие к свержению царя.

Сёстры вернулись в Нижний довольные и отдохнувшие, Александра была беременна, но чувствовала себя хорошо. Ничто не предвещало беды, притаившейся совсем рядом. Через несколько дней Горький сообщил Чехову, чтозахворала сестра жены и, проболев три дня, – умерла. Тетка забрала племянника к себе, в честь матери назвали его Александром.

Наступил Новый 1900 год. Страшная, недавно пережитая трагедия, подавляла хозяйку и окружавших. Больше всех переживала Екатерина Павловна, горячо любившая сестру. Алексей Максимович пристроился в углу с Адамом Богдановичем и читал вслух «Даму с собачкой». Закончив читать, стали обсуждать – и вконец переругались. В этой атмосфере Горький написал откровенное письмо Чехову:

«Огромное Вы делаете дело Вашими маленькими рассказиками, возбуждая в людях отвращение к этой сонной, полумертвой жизни – черт бы ее побрал!

На меня Ваша дама подействовала так, что мне сейчас же захотелось изменить жене, страдать, ругаться и прочее в этом духе. Но – жене я не изменил – не с кем, только вдребезги разругался с нею и с мужем ее сестры, моим закадычным приятелем. Вы, чай, такого эффекта не ожидали?..»

Дочь Катя

После второго ареста мужа Екатерина Павловна дала знать Льву Толстому, который обратился к министру, уверяя, что заключение угрожает жизни литератора: «Я лично знаю и люблю Горького не только как даровитого, ценимого и в Европе писателя, но и как умного, доброго, симпатичного человека».

В результате Горький был выпущен и благодарил Толстого: «Спасибо Вам, Лев Николаевич, за хлопоты обо мне. Из тюрьмы меня выпустили под домашний арест, что очень хорошо, – ввиду близких родов у жены».

Через несколько дней родилась дочь, которую, как и мать, назвали Екатериной.

Мальчиком в семью Горького был принят С. Маршак. Пешковы приютили будущего поэта.

Гости были все знаменитые. Благодушный Репин, говоривший замогильно-

глухим голосом. Глазунов, молодой, но уже грузный… Ждали Шаляпина, старого знакомого Стасовых, с Горьким....

Горький оказался человеком огромного роста, слегка сутулым и совсем не

таким, как на открытке. Вместо блузы, на нем была короткая куртка, наглухо застегнутая… Глаза мне понравились – серо-синие, с длинными ресницами… Я следил за ним из угла, пока Глазунов играл на рояле, пока пел Шаляпин.

Только к концу вечера, после того как я продекламировал свои детские стихи, я очутился рядом с Горьким…

–– Хотите жить в Ялте? Ладно, я это устрою.

Через неделю я получил телеграмму из Ялты: ВЫ ПРИНЯТЫ ЯЛТИНСКУЮ

ГИМНАЗИЮ ПРИЕЗЖАЙТЕ СПРОСИТЕ КАТЕРИНУ ПАВЛОВНУ МОЮ ЖЕНУ

В Ялте меня ласково встретила Екатерина Павловна. С ней было двое ребят, шестилетний Максим и двухлетняя Катюша. Это была небольшая, но дружная и веселая семья. Народу был у них всегда полон дом, то и дело грели самовар.

Здесь я прожил года полтора. И свои, и чужие чувствовали, что всем