«Илья,» – начала она снова, словно произнося сокровенное заклинание, – «Я помню тот день, словно он был вчера, когда впервые увидела тебя. Это произошло в библиотеке, среди стеллажей с бесчисленными книгами. Ты стоял у огромного окна, погруженный в чтение какого-то старинного тома, и солнечный свет, словно повинуясь невидимой силе, падал на твои волосы, окрашивая их в цвет темного золота. Казалось, что вокруг тебя собралось все тепло этого мира, словно ты был его центром. И знаешь, я не могу объяснить, почему, но в тот момент, когда наши взгляды впервые встретились, я поняла, что моя жизнь уже никогда не будет такой, как прежде. Твоя улыбка, она словно долгожданное солнце после долгой зимы, озарила мой мир, и я почувствовала, что мое сердце бьется в каком-то новом, непривычном ритме, словно мелодия, которую я никогда раньше не слышала.»

Она остановилась на мгновение, перечитывая написанное, и легкая, мечтательная улыбка коснулась ее губ, словно бабочка, опустившаяся на цветок. Она вновь прочувствовала тот момент, когда она впервые его увидела. Как она стояла за книжными полками, смущенно наблюдая за ним, не смея подойти. Он казался таким недосягаемым, таким… совершенным в своей задумчивости. И вот теперь, она пишет ему письмо, открывая ему все свои чувства, как раскрывает бутон своего цветка навстречу солнцу. Это казалось ей сном, волшебным и нереальным, и в то же время, это была самая настоящая реальность, в которой она отдавала ему частичку своего сердца.

«Я помню, как ты смеялся, когда я, такая неуклюжая, споткнулась о ступеньку у входа в маленькую кофейню, и чуть не упала прямо на витрину. Вместо того, чтобы посмеяться надо мной, как обычно делают все, ты протянул мне свою руку и помог встать, так бережно и осторожно, словно я была хрупкой фарфоровой куклой. Твой смех, он был таким искренним и заразительным, что я не могла не улыбнуться в ответ, забыв о своем смущении. В тот момент я почувствовала, что рядом с тобой я могу быть собой, без всяких масок, без каких-либо притворств. Твой смех, он словно звучит в моем сердце эхом, и до сих пор согревает меня в холодные дни, словно самая любимая и теплая мелодия.»

Она позволила воспоминаниям захватить ее, и ее перо не могло угнаться за потоком мыслей, переполняющих ее голову. Она писала о том, как они часами гуляли по тихому парку, утопающему в зелени, разговаривая обо всем на свете – о книгах, которые они оба так любили, о музыке, которая заставляла их сердца биться в унисон, о мечтах и надеждах, которые они бережно лелеяли в своих сердцах. О том, как он умел слушать, не перебивая, вникая в каждое ее слово, и как она чувствовала, что может доверить ему все свои самые сокровенные секреты, не боясь осуждения или насмешки.

«Знаешь, Илья, я помню все мелочи, которые связаны с тобой, словно они запечатлелись на страницах моей памяти. Как ты хмуришь свои брови, когда задумываешься над какой-то важной для тебя проблемой, словно пытаясь разгадать загадку мироздания, как твои волосы, непокорные и растрепанные, развеваются на ветру, когда мы гуляем на берегу моря, вдыхая соленый аромат волн, как твои руки, когда ты рассказываешь что-то с увлечением и энтузиазмом, двигаются так выразительно и красноречиво, словно танцуют свой собственный танец. Все эти мелочи, они для меня словно драгоценные камни, которые я бережно храню в своем сердце, словно сокровище, и они делают тебя таким… особенным, таким непохожим ни на кого.»

Она вновь остановилась, словно нуждаясь в передышке, позволяя своим мыслям немного успокоиться. В комнате воцарилась тишина, которую нарушало лишь едва слышное поскрипывание пера, оставлявшего чернильные следы на белой поверхности бумаги, и легкое тиканье старинных часов на стене, словно отсчитывающих секунды ее признания.

Именно в этот момент в дверь снова постучали, как будто кто-то пытался вытащить ее из водоворота воспоминаний, в который она погрузилась. На этот раз это был ее отец, высокий и добродушный мужчина, с легкой сединой на висках и морщинками у глаз, которые свидетельствовали о его остром уме, неиссякаемом чувстве юмора и, конечно, о его безграничной доброте. Он был единственным мужчиной в ее жизни, которого она безмерно любила и уважала.

– Анна, ты еще не спишь? – спросил он, приоткрыв дверь, словно боясь нарушить ее уединение. – Уже поздно, солнышко, тебе нужно отдохнуть, набраться сил. Завтра ведь рано вставать, у тебя же столько дел.

Анна, словно проснувшись от долгого сна, вздрогнула и подняла глаза от листа бумаги, на котором, как на холсте, вырисовывалась картина ее чувств.

– Да, папа, я уже почти заканчиваю, – ответила она, стараясь скрыть свое смущение за легкой улыбкой. – Просто… кое-что записываю. Меня тут просто осенило.

Отец вошел в комнату, негромко ступая, и, подойдя ближе к столу, с нескрываемым любопытством взглянул на ее рабочее место. Он всегда знал, что она любит писать, и всегда поддерживал ее в этом увлечении, как бы она ни увлекалась своими выдуманными мирами.

– Что на этот раз? Новый рассказ, полный приключений? – спросил он с добродушной улыбкой, его глаза светились теплом. – Ты ведь всегда так увлеченно пишешь, словно живешь в своих выдуманных мирах. Я даже немного завидую твоей фантазии.

Анна не знала, что именно ему ответить. Она не хотела, чтобы он знал о ее чувствах к Илье, по крайней мере, пока она не закончит это письмо и не отправит его. Это было что-то слишком личное, сокровенное, чем она не хотела делиться даже с ним, со своим любимым отцом.

– Да, папа, – уклончиво ответила она, отводя взгляд. – Просто… кое-что набрасываю. Выкладываю на бумагу свои мысли, которые давно меня мучают.

Отец внимательно посмотрел на нее, словно пытаясь прочитать все по ее глазам, словно они были окнами в ее душу. Он всегда был очень проницательным, и она знала, что от него трудно что-либо скрыть. Его глаза, казалось, видели ее насквозь.

– Хорошо, – сказал он, наконец, с легкой улыбкой, словно понимая, что она что-то скрывает, но не желая на нее давить. – Но не засиживайся допоздна, солнышко. Сон, как ты знаешь, очень важен для твоего здоровья и для твоего вдохновения.

Он подошел к ней и, нежно поцеловав ее в макушку, как всегда это делал, вышел из комнаты, оставив ее вновь в тишине и одиночестве, наедине со своими мыслями и чувствами.

Анна глубоко вздохнула, словно освобождаясь от невидимого бремени, и снова опустила свой взгляд на лист бумаги. Она перечитала написанное, и в ее глазах снова появились слезы, но на этот раз это были не слезы печали или горя, а слезы радости и любви, которые переполняли ее сердце, словно чаша, наполненная до краев.

«Ты знаешь, Илья, – продолжила она писать, позволяя своим чувствам вести ее руку, – Я так люблю наши тихие вечера, когда мы можем часами разговаривать, сидя за столиком в маленькой кофейне, обо всем на свете, словно время замирает в этот момент, и мир вокруг нас перестает существовать. Я люблю наши прогулки под теплым летним дождем, когда мы, смеясь, бегаем по улицам, чувствуя себя самыми счастливыми и беззаботными людьми на свете, не обращая внимания на промокшую одежду. Я люблю те моменты, когда наши взгляды случайно встречаются, и в твоих глазах я вижу отражение целого космоса, где царят любовь и нежность, и который принадлежит только нам двоим. Это все так… волшебно, словно я попала в сказку, которая не закончится никогда.»

Она писала о том, что раньше, словно хрупкое сокровище, держала в самом тайном уголке своего сердца, о том, чего так боялась говорить вслух, боясь быть отвергнутой. О том, как ее сердце замирает, словно маленькая птичка, когда он случайно касается ее руки, как она хочет слышать его голос каждую минуту, как она мечтает о их совместном будущем, где они всегда будут рядом, рука об руку, и ничто не сможет их разлучить.

«Я не знаю, что ты чувствуешь ко мне, и это письмо, наверное, покажется тебе глупым и наивным, словно признание маленькой девочки, но я не могла больше держать все это в себе. Мне нужно было выпустить все свои чувства на свободу, словно птицу из клетки. Я должна была сказать тебе правду, признаться, что ты для меня значишь…»