– Да.
– Оскар, боже мой! Как я рад тебя видеть! – крикнул Бози, бросаясь обнимать Уайльда. – Я так рад, что ты приехал!
– Приехал. И, как видишь, в срок.
– Английская пунктуальность?
– Скорее, ирландская нетерпеливость. Что за очаровательное создание я вижу в твоей постели?
Черноволосый юноша, услышав разговор, проснулся. Сонно улыбаясь, он сел и заговорил с Оскаром:
– Scusi. Non sto interrompendo?
– Niente affatto. – Оскар пожал руку юноше. – Ti piacerebbe fare colazione insieme?
– Con piacere. – Юноша, не стесняясь своей наготы, встал и потянулся.
– Прекрасный выбор, – улыбнулся Оскар, разглядывая итальянца. – Я понимаю, что ты не мог пропустить человека с такими… достоинствами.
– Cosafaraidopocolazione? – спросил итальянец, одеваясь.
– О чём это вы говорите? – улыбнулся Бози.
– А ты не понимаешь? Просто светская болтовня. Она не обязательна, как и в лондонских борделях. – И, повернувшись к итальянцу, ответил: – Non lo so ancora.
– Я рад, – продолжал Оскар, не отрывая взгляда от юноши, – что и в Неаполе ты чувствуешь себя, как в своей постели.
– Я тоже. Так мы будем завтракать?
– Конечно. Завтракать мы будем вдвоём?
– Брось, не прогоняй моего гостя. Кто знает, быть может, я больше его не увижу?
– Ты мог бы и меня больше не увидеть. Если помнишь…
– Мы всё обсудим за кофе!
Бози отвернулся и вышел на кухню. Оскар, ответив на улыбку итальянца, опустился в заваленное одеждой кресло и закурил.
МЭРИ
Во взгляде Мэри читался страх. Она не ожидала увидеть его таким. И она всё поняла – что ему не лучше, что он всё так же подозрителен и депрессивен. Она видела это, но ничего не могла поделать – Эрнест уже был выписан.
Утешало её одно – домой они поедут не вдвоём. Доктор Браун вызвался помочь ей. Увидев его, Эрнест тоже, казалось бы, обрадовался.
– Вот и я, – сказал он им обоим.
Мэри обняла его, чувствуя и тревогу, и жалость. Как бы она хотела, чтобы всё стало как прежде… Не позволив себе раскиснуть, она отстранилась и с напускной улыбкой спросила:
– Поедешь сзади ли спереди?
– Я бы предпочёл сесть за руль.
– Не стоит. Ты только из больницы. Отлежись немного, а там посмотрим.
Поведёт доктор Браун.
– Ты ведь не против? – улыбнулся Браун.
– Конечно, нет.
Эрнест сел спереди, и они тронулись. Арендованный «Бьюик» легко набрал хорошую скорость, однако ехать им предстояло несколько дней, и это тревожило Мэри. Как перенесёт ту поездку Эрнест?
В первый день жалоб от него не было. Он не чудил, не пытался покончить жизнь самоубийством, когда они останавливались у какого-нибудь ресторанчика перекусить. Его взгляд редко отрывался от дороги, но Мэри не переставала следить за ним. Она была наслышана о том случае, когда у него едва успели отобрать ружьё… Или когда он вышел навстречу самолёту, надеясь угодить под пропеллер… Ей было страшно от мысли, что в любой момент он может повторить попытку. Оставалось лишь надеяться на лучшее.
И вот, на второй день, начались первые предвестники. Когда Мэри купила вина, Эрнест стал зудеть о том, что любой полицейский сможет арестовать их за провоз алкоголя. Потом он стал беспокоиться о гостинице и навязчиво просил её забронировать номера заранее, чтобы не заночевать в машине.
Они останавливались, и Мэри делала всё, что он просил. Звонила, бронировала места ещё до обеда – или делала вид, что бронирует, стоя в телефонной будке и разговаривая с гудками. Это его хотя бы на время успокаивало.
Из-за беспокойства и жалоб Эрнеста они часто делали остановки, поэтому до дома добрались только через пять дней.
МОЛЬЕР
Жан-Батист лежал, тяжело дыша, на своей широкой постели с балдахином, укрытый одеялом, которое он то и дело пытался сбросить.
– Мне жарко…Арманда… Арманда!
– Я здесь, Жан-Батист.
– Окна открыты?
– Открыты.
– Почему же тогда так жарко? Это проклятое одеяло… Убери его!
Арманда поспешно убрала одеяло. С одной стороны оно уже было сырое от пота Жан-Батиста.
– Арманда?
– Да, Жан-Батист?
– Ты здесь одна?
– Нет, здесь ещё Барон.
– Барон? Пусть приблизится.
Юноша по имени Барон, даровитый молодой актёр труппы Мольера, осторожно подошёл к кровати.
– А, вот и ты. Как думаешь, не пора ли послать за доктором?
– Уже посылали, месье. – Барон затравленно глянул на Арманду. – Но… но…
– Они скоро будут, – заверила молодая жена, но Мольер расхохотался:
– Они не придут, не так ли? Не придут… Не после «Мнимого больного»… И других моих пьес. Нам и раньше отказывали в лечении. Но тогда оно не было так нужно, как сейчас.
– Всё в порядке, – попыталась заверить его Арманда. – Ты обязательно поправишься.
– Барон? – позвал Жан-Батист. – Выйди-ка, нам с супругой надо побыть вдвоём.
Когда актёр вышел, Мольер тихо обратился к жене:
– Ты знаешь, какой сегодня день?
– Да. – Арманда не стала притворяться. – Сегодня день смерти Мадлен.
– Именно так. А мы даже не были в церкви. Впрочем, нас всё равно бы туда не пустили. По той же причине, по какой ни один священник не войдёт ко мне в дом. Вы ведь и за ними уже послали?
– Посылали, – тихо ответила Арманда.
– Умница. Ты умница. Но Мадлен… Мадлен была со мной всю жизнь. Она знала меня дольше, чем ты живёшь на свете. И она всегда заботилась обо мне. А я даже не могу сходить в церковь в день её смерти.
Новый приступ кашля скрутил Жан-Батиста.
– Помоги мне сесть, – сказал он. – Лёжа я задыхаюсь…
Полусидя-полулёжа, Мольер посмотрел на бледную, застывшую у его постели Арманду и сказал:
– Я видел её. Мадлен. Нет, не смотри на меня, как на сумасшедшего! Ты же знаешь, как это меня злит! Нет, я правда видел её. Она была вон там. – Мольер ткнул пальцем в сторону двери. – Она светилась, словно ангел. Я не видел… не видел её лица, но это была она, я знаю. Я чувствовал, что это Мадлен, потому что она, эта девушка из света, она любила меня. Точно знаю, что любила. И она ждёт меня. А кроме Мадлен, меня ждать больше некому.
Арманда ничего не ответила. Она тоже любила Жан-Батиста, хоть он и был почти вдвое её старше. Любила и как мужчину, и как актёра, любила как великого гения и как простого смертного. Когда-то он ушёл к ней от Мадлен, на которой так и не женился за все долгие годы их совместной жизни. И теперь, перед смертью, именно Мадлен, терпеливую Мадлен, которой он изменял, которой изливал все свои сокровенные сомнения и страхи в перерывах между любовницами и театром, именно её он вспоминал – и именно её любовь стала для него ценнее того, что давали другие женщины.
Арманда не ревновала и не обижалась на Жан-Батиста. Она боялась. Сев на край постели, она взяла руку умирающего и стала осыпать её поцелуями. Но он словно и не замечал ни этих поцелуев, ни слёз, капающих ему на руку.
Он вглядывался куда-то в пустоту и тихо звал Мадлен.
В какой-то момент ему показалось, что в комнате есть кто-то ещё.
Выпрямившись, он заозирался – и вдруг увидел у своей постели светящегося ангела. Лица он вновь не разглядел – только свет в форме человеческой фигуры.
Подняв руку, он протянул её к золотистой фигуре. Та в ответ протянула руку к нему. И лишь когда их пальцы соприкоснулись, Жан-Батист увидел, кто перед ним.
Вскоре после этого он умер.
УАЙЛЬД
Обнажённые, они лежали на постели, не глядя друг на друга. Страсть догорела до основания, оставив после себя лишь горький пепел разочарования. Так случалось всё чаще.
– Оскар!
– Да?
– Ты зря тогда сделал это.
– Что именно?
