Сагаву арестовали, а женщина приняла от его отца денежную компенсацию в обмен на снятие обвинений. Но Сагава так и не осмелился признаться — даже обследовавшему его психиатру — в том, что намерением его было не изнасилование, а поедание женщины. Сама идея была столь нелепой, что ее было стыдно облачать в слова.

После получения степени магистра гуманитарных наук за работу по литературе Шекспира он в 1977 году в возрасте 28-ми лет прибыл в Париж и был внезапно окружен множеством красивых западных женщин. Японские женщины скромны в одежде и склонны скрывать под ней как можно больше. В Париже женщины, демонстрирующие голые плечи, голые руки, низкие декольте и короткие юбки, сидят, положив нога на ногу, в каждом кафе.

Вскоре фантазии, одолевавшие его днем и ночью, стали так лихорадочно навязчивы, что превратились в источник агонии. Он чувствовал, что был сразу двумя людьми, один из которых был «зверем». Ему в голову пришла идея, что, если он воплотит свою фантазию в жизнь, зверь окажется удовлетворен и оставит его в покое. Вот тогда-то грезы о каннибализме начали обращаться в планы их воплощения.

Однажды Сагава пригласил в свою комнату на улице Лоншан светловолосую проститутку. Когда девушка удалилась воспользоваться биде, Сагава последовал за ней в ванную с кухонным ножом. Но он обнаружил, что не может напасть на нее. Вместо этого они занялись нормальным сексом, и она ушла. Секс на какое-то время освободил его от навязчивых каннибальских фантазий, но скоро они нагрянули снова.

В этот раз он решил, что ему нужно приобрести оружие. Это оказалось неожиданно легко, и он смог купить маленькое охотничье ружье — карабин 22-го калибра — без разрешения.

Тогда он снова пригласил к себе юную проститутку. И снова он не смог претворить свою фантазию в жизнь. Она была похожа на школьницу, и ему нравилось с ней беседовать. Эта девушка несколько раз приходила к нему и готовила еду. Они даже обсуждали его заинтересованность в каннибализме, и она принесла ему книгу об этом. Но она, как и остальные, ни на секунду не поверила в то, что ее любопытный клиент действительно хочет отведать человеческой плоти.

В феврале 1981-го он начал работу над докторской диссертацией, и тогда же он решил время претворить свои фантазии в жизнь. Это должно было произойти в Париже. В Японии было просто мало западных женщин. Мысль о том, что он умрет, так и не испытав вкуса женской плоти, наполняла его страданием. Его жизнь была бы потрачена впустую.

В мае он встретил Рене Хартвельт и был очарован ее мягкой улыбкой, соблазнительным телом и прекрасными белыми плечами. В ней была та уступчивость, что пробудила все его темные фантазии. Он тут же решил, что она и есть та самая девушка, которую он действительно хотел бы съесть.

Судья Брюгье столкнулся с серьезной проблемой. Сагава был так откровенен и так рассудителен, что было почти невозможно поверить в его безумие — а в этом случае долг Брюгье состоял в том, чтобы признать его виновным в убийстве и приговорить к пожизненному заключению. Несомненно, взрослый мужчина, потакающий столь извращенным сексуальным вкусам, должен нести полную ответственность за свои действия. Но каннибальские фантазии Сагавы начали посещать его с трех лет. Как может трехлетний мальчик быть ответственным за свои фантазии?

В поисках ключей к этой головоломке Брюгье отправился в Токио, где опросил семью Сагавы и его докторов, включая того психиатра, что обследовал Иссеи после нападения на немку и признал его «крайне опасным». Но каннибализм казался японцам таким же странным, как и французам. По возвращению во Францию Брюгье пришлось признать, что он ничуть не продвинулся в понимании странного преступления.

Отец Иссеи, Акира Сагава, глава Kurita Water Industries, прибыл в Париж, чтобы навестить сына в тюрьме Сантэ. Вполне понятно, что он был потрясен и озадачен в той же степени, что и судья Брюгье. За обедом, на который он пригласил некоторых из друзей сына, он сказал: «Пожалуйста, помогите мне. Он этого не делал». Он нанял для сына одного из самых известных и дорогостоящих адвокатов Франции — Филиппа Лемэра.

Тем временем Сагава так же, как и власти, пытался понять собственное преступление. Именно в тюрьме Сантэ он впервые начал о нем писать — о преступлении и о жизни среди приведших к нему странных фантазий. По его мнению, хорошо это или плохо, но не может быть никаких сомнений в том, что поедание человеческой плоти не менее естественно, чем поедание плоти животных.

Однажды в тюрьме другой заключенный показал ему статью о современном каннибализме в Африке и спросил его как «родственного по духу», что он об этом думает. Заголовок гласил: «Классическая церемония продолжает жить». В тот момент мимо проходил заключенный из Эфиопии, и Сагава показал ему заголовок. «Они и правда едят людей в качестве церемонии?» — спросил он. «Конечно нет, — ответил эфиоп. — Они делают это, потому что им это нравится». Этот ответ послужил для Сагавы подтверждением его мысли о том, что есть человеческую плоть так же нормально, как есть бифштекс.

Если бы судья Брюгье знал об этих раздумьях Сагавы, он мог бы решить, что его нужно классифицировать как абсолютно психически здорового человека, разве что слегка неортодоксального в вопросах диеты. К счастью, его изыскания не приблизили его к разгадке того, как психически здоровое человеческое существо могло убить женщину ради того, чтобы съесть ее. Поэтому в 1983 году он постановил, что Сагава не виновен, поскольку во время совершения убийства пребывал в состоянии безумия. Он приговорил его к заключению в психиатрической лечебнице Анри Колена в Вильжуифе на неопределенный срок.

Там Сагава обнаружил, что к нему относятся как к своего рода знаменитости, а дело его продолжало получать широкую огласку. Редакторы открыли для себя, что любой заголовок о японском каннибале способствует продаже газет, а потому признание его невиновным получило почти такую же огласку, как и его арест. Это также дало журналистам возможность снова рассказать о событиях двухлетней давности и изложить стандартные домыслы о том, что он убил Рене, потому что она отвергла его ухаживания.

Хотя Сагаву тревожило то, что он оказался среди очевидных безумцев, он подружился с некоторыми из пациентов. Ему особенно понравился очень патриотичный человек, покушавшийся на де Голля, теперь каждое утро маршировавший по своей комнате туда-сюда, чтобы напоминать себе о том, что он является солдатом, сражающимся за свободу.

Еще одним пациентом был греческий футболист, осужденный за убийство молодой женщины. Он предложил Сагаве посетить с ним Грецию после освобождения, где он убил бы девушку, а Сагава мог бы ее съесть. Оба этих безумных убийцы взяли миниатюрного новоприбывшего под свою опеку — как и огромный французский мастер дзюдо, убивший женщину-пациентку

Это своего рода товарищество сделало заключение более терпимым, как и заинтересованность в его деле, проявленная красивой доктором-француженкой. Однако перспектива коротать остаток своих дней в Вильжуифе крайне подавляла, и у него создалось ощущение, что его жизнь кончена.

Еще кое-что терзало Сагаву — само убийство. Он определенно не был влюблен в Рене, когда убивал ее. Он был просто сексуально одержим. Но теперь из прессы он узнал, что в письме к своему отцу Рене писала: «Я повстречала очень доброго и милого друга, и я хотела бы привезти его к нам домой».