– Не слушайте её! Это она наслала беду на наши дома!
Толпа возмущённо загудела, надвинулась ближе.
– Как же быстро забывается добро, – с горечью заговорила Наринга. – Жаждете найти виновного! И думаете, что нашли?!
– Ведьма! – выкрикнуло сразу несколько глоток. Толпа тут же поддержала, единодушно зашлась в диких воплях. – Только ты могла это сделать! Всем известно, какие зелья ты варишь в своей трухлявой избе. Мерзкая болотная травница!
Старческие плечи скорбно опустились. Наринга беспомощно жалась к бревенчатой стене на виду у обезумевших односельчан.
– Будь проклята, сатана! – орали со всех сторон. – Ведьма!!!
Мордок стоял в стороне от толпы и, поникнув плечами, смотрел себе по ноги. Растерян, разбит. Сожалел, запутался, не знал, во что верить.
– Посмотри на них, Магнус, – обратилась к нему старуха, скрипучий голос с трудом перекрывал дикий ор. – Этого ты хотел? Они не станут слушать, они хотят мести. Не будь меня, они растерзали бы любого другого. – Стянув на груди накидку, она бросила на охотника умоляющий взгляд. – Неужели только я помню данное тобой обещание?
Он поднял голову, в глазах отразилась настоящая му́ка. Ещё немного, и он готов был раскаяться. Но тут в его сторону кто-то бросил:
– Очнись, Мордок! А если завтра мор доберётся до твоего двора?!
Магнус пошатнулся, от виска сбежала мокрая дорожка. Он перевёл взгляд на Нарингу, и в грозовых глазах на долю секунды промелькнуло осуждение. Но этого мига оказалось достаточно – Наринга всё поняла. Блеклые губы искривила скупая улыбка:
– По всему выходит, не сто́ит ничего твоё слово.
Целиком уйдя в свои мысли и с трудом воспринимая происходящее, Мордок бездумно взял кем-то протянутый факел. Едва пальцы обжали тёплое древко, что-то в окрестностях неуловимо изменилось. Над землёй пролетела зыбкая тень большого крыла.
Ничего не замечая, селяне всё ближе придвигались к крылечку и угрожающе потрясали оружием в нетерпении пустить его в ход. Не выдержав, первые ряды устремились вперёд.
– Безумцы!! – шагнула навстречу Наринга.
И толпа отшатнулась под напором невидимой силы. По лицу знахарки косо прошла опасная тьма. В глазах полыхнул огонь. Сталкиваясь и оступаясь, жители в страхе подались назад.
– Пожалеете! – прокричала старуха. И, пронзая толпу яростным взглядом, громко пророкотала: – Ибо не ведомо вам!.. Настоящее!.. Проклятие!..
Потрясённые селяне застыли на месте. На их глазах знахарка полностью преобразилась. Теперь перед ними стояло порождение иной стороны.
– Страшным злом покроет себя Грейстоун! – вещала старуха. – Вы сами его призываете. Возмездие ждать себя не заставит. Любой, кто выступит против Атсхала, главным гостем пройдёт на пиру у восставшего демона. А тебя… – она глянула на старшего Мордока, – за чёрную твою неблагодарность ждёт особая честь. Заплатишь! Сошедший с гор придёт за каждым, рождённым под знаком зверя! Ланс положит начало проклятию. Он будет первым!
Пальцы Магнуса разжались, и факел упал на землю. С презрением плюнув в сторону главного охотника, Наринга обвела притихшую толпу яростно полыхающим взглядом.
– Не слушайте ведьму! – прилетело из дальних рядов. – Заговорит! Не смотрите твари в глаза.
Толпа ожила, скинула оцепенение. Мимо Магнуса, толкаясь и напирая, задвигались односельчане. Не желая больше слушать изрыгаемые бесовской глоткой проклятия, они втолкнули Нарингу в дом. Подпёрли дверь тяжёлыми чурбаками и густо обложили стены хворостом. Со всех сторон полетели горящие факелы. Ревущее пламя махом охватило ветхую избушку, и, взвихряясь клубами, в небо потянулся столб чёрного дыма.
– Смотрите! – выкрикнул молодой звонкий голос.
Селяне запрокинули головы. За огненными языками, жадно облизывающими старое дерево, что-то вылезло из печной трубы. В окружении дымного облака на крышу выбрался здоровенный вздыбленный кот. Полоснув горящими глазами по охнувшей толпе, он спрыгнул на землю и стремглав кинулся в лес. Тёмное облако тотчас раскололось и разлетелось тенями.
С вершин деревьев сорвалось поднятое вороньё и со зловещим карканьем закружило над болотом. По стене леса, мешаясь с багряными отсветами, заметались корявые силуэты. Чёрный дым взвился над заревом и, перекрывая рёв пылающего огня, с высоты раздался демонический хохот.
Опустошённый Мордок опустил голову и вздрогнул. За спинами палачей с ужасом в глазах стоял Ланс.
Чувствуя тяжёлую поступь неотвратимой беды, Магнус глядел на сына и сквозь чудовищные звуки сотворённого зла ясно слышал голос сотрясаемых гневом гор: Он! Будет! Первым!
…
К утру на стылую землю тонким слоем улёгся снег. Жирная копоть, раздуваемая ветром с останков пожарища, мешалась с чадом утихающих костров и долго кружила в воздухе, медленно оседая на девственно-белое покрывало. Три дня ветер носил по округе запах гари, за котором едва угадывался фантомный аромат болотной травы.
Неожиданно Грейстоун примолк. Каждый, кто кинул горящий факел в избу с запертой жертвой, долго не решался выходить на улицу. Жители словно очнулись от наведённого морока и осознали, что сотворили. Раскаялся ли хоть один из них?.. Трагедию не обсуждали. Старались забыть. Как старались забыть давно постылую всем Нарингу и собственную жестокость.
Но не забыли Атсхалы. Той тёмной осенней ночью устами пророчицы они провозгласили свою волю, посулив Грейстоуну наступление тяжёлых времён.
ЧАСТЬ 4. Легенда Атсхалии: зарождение
Глава 23
– Не ходила бы ты никуда. – Ланс бережно убрал светлую прядку со лба Гретхен и заправил под толстый шерстяной платок. – В окружных лесах серому зверью сейчас вольготно. А тря дня тому назад Дакота сразу за Студёной барса видал.
– Ничего со мной не случится, – заверила девушка. – Я слова особенные знаю, они дух зверя отгоняют. Меня бабка в детстве научила.
Мордок вздохнул.
– Бабка научила, – обмахнул он с плеч Гретхен снежинки. Ненадолго прижав милую к груди, он отстранился и серьёзно посмотрел в сияющие глаза. – Запретить я тебе сейчас не могу. Но пообещай, что будешь осторожна и вернёшься засветло. Вот сейчас и пообещай.
– Обещаю.
Улыбнувшись, она обхватила Ланса за талию и склонила голову ему на плечо. Мордок прижался щекой к её тёплому лбу.
Грейстоун медленно погружался в вечернюю синь. В домах зажигался тусклый свет, расплываясь в туманной пелене рассеянными жёлтыми пятнами.
– Теперь до лета ждать придётся, – с грустью проговорила Гретхен.
Губы Ланса тронула невесёлая улыбка:
– Ничего не поделаешь. Но что наша беда, у других вон горя не оберёшься.
– Страшно подумать.
Издали прилетел скупой одиночный звон. Подхваченный ветром, он прошёлся над крышами и улетел тревогой в вечернее небо.
Звон повторился…
Раздался снова…
Мерные удары приближались, вселяя в души скорбь и ощущение безысходности.
Из-за поворота в конце улицы показалась мрачная процессия. При виде вереницы тёмных фигур Ланс и Гретхен невольно выпрямились. Скоро с ними поравнялась скрипучая повозка, которую тащили две тощих кобылы с нечёсаными гривами. За повозкой, шаркая по заледенелой дороге, в полном молчании брели замотанные во всё чёрное собиратели тел. Дрожащее факельное пламя выхватывало из тьмы серые безротые маски.
Хлестнув кляч, возница окинул Мордока и дочь старосты угрюмым взглядом, отчего Гретхен зябко поёжилась и теснее прижалась к Лансу.
– И откуда только эта напасть на нашу голову, – произнесла она тихо, когда процессия прошла мимо. – Знаешь…
– М?
– Я всё время про Нарингу думаю. Она к нам всегда с добром была. И мы с отцом к ней тоже. Не она ведь это, а?
Ланс помотал головой:
– Не она. Никогда не любил её – это правда. Но эта беда точно не от неё. У нас ещё что, в других сёлах куда хуже. Некоторые, говорят, совсем опустели. Просто народ с горя помешался, вот и нашли виноватого. А теперь сами всё понимают.