Рената была в ярости, когда миротворцы вломились на ее фабрику с ордером на изъятие всей продукции. Это не была ошибка или недоразумение, наружу всплыло огромное расследование со свидетелями, доказательствами и экспертизами, ищейки отыскали даже архивы с исследованиями ее родителей, создавших формулу. Они нашли заключение о том, что вещество опасно и нестабильно и не может быть применено на людях, и под этим заключением стояла подпись ее отца. Гласк могла бы опровергнуть любую экспертизу, но не могла пойти против собственной фамилии: это был удар в самое сердце ее репутации.

Империя, которую Гласк строила десятилетиями, пошатнулась, но Рената знала, что ошибки победителей быстро забываются. И о ее ошибке тоже все забудут. Скандал отбросит ее на несколько лет назад, но она устоит и еще добьется своего.

Готовился суд, — в Пилтовере любят выставить на показ свою так называемую честность, — и Рената делала ставки на то, что сумеет обернуть все недоразумением и вернуть имени Гласк былой блеск. До тех пор дела будут идти хуже некуда, инвесторы растворятся в воздухе и придется хорошенько протрясти всех должников. Этого ресурса у нее накопилось даже больше, чем стоило.

В первую очередь Рената начала уничтожать любые следы своих планов. Тонны веществ выливались в залив или сжигались; несколько фабрик пришлось спалить целиком. Когда миротворцы приходили на уцелевшие заводы или в цеха, там все было вылизано, как в лаборатории Пилтоверского университета, а мальчики-лаборанты с сияющими глазами умоляли законников не отбирать лекарства у нуждающихся.

Пока горели ее здания, Рената искала предателя, из-за которого в Пилтовере узнали о ее планах. Лилась кровь, люди пропадали десятками без всяких следов. Все, кто раньше похвалялся дружбой с Гласк, теперь стали первыми ее мишенями: она не успокоится, пока не выловит всех крыс. Любая попытка обезопасить себя и тем более бегство приравнивались к признанию в предательстве, таких всегда ловили, и они заканчивали жизнь в мучениях. Оставаться и продолжать работать с ней означало жить в страхе попасть под подозрение.

В Пилтовере хорошо подготовились, да, жителям наверху тоже было непросто, но они получали выплаты, больницы увеличили штат, новые лавки с товарами традиционной ионийской медицины открывались каждую неделю — конечно, их лекарства больше походили на бабкины припарки, но это было хоть что-то. Если сушеную траву тебе продает вастайи, она всегда кажется волшебной.

Кейтлин Кираманн ликовала, ее расследование сплотило совет против общего врага и теперь они действовали сообща, стремясь защитить благополучие города. Джейс Талис представил несколько новых удивительных прототипов протезов из хексматерии, его последнее выступление вдохновило толпу и над Пилтовером вновь забрезжил свет великого будущего.

Маятник истории снова набрал ход. Когда Заун горит, Пилтовер начинает сверкать ярче, и для многих в такие периоды жизнь становится как хождение по раскаленным камням.

Вай задыхалась. Она попыталась вернуться к своей жизни в Пилтовере, даже переехала к Лорису на первое время, потому что там могла укрыться от нависшей над ней необходимости принять решение. Лучше от этого ей не становилось.

Когда Вай пришла к Кейт, та спросила, удалось ли ей узнать что-то о поджигателях.

— Ничего, Кейт, — сказала Вай, ее взгляд завис в пространстве. Это была ее первая ложь в жизни.

Они сидели на диване в кабинете Кираманн, сегодня Кейт выглядела значительно лучше, расследование по делу Гласк, полыхающее в ее руках, обостряло чутье, на лицо девушки вернулся здоровый цвет и ум работал быстро. Ей хватило мгновения, чтобы понять, в чем тут дело.

— Они уже не дети, которых ты должна опекать, Вай, — сказала она, внимательно глядя на подругу. — Ты пытаешься защищать убийц. Ты понимаешь это?

Она потянулась, изогнувшись всем телом, и взяла со своего стола утреннюю газету. На главной полосе статья с расследованием о последнем налете поджигателей, в котором погибли четверо охранников. Эти смерти не были несчастным случаем или вроде того — служащих застрелили, когда они попытались сопротивляться. Их не стали обезврежить или связывать, как раньше, а убили, просто чтобы не возиться и не тратить время.

Кейт положила газету на колени Вай, но та не стала смотреть. На самом деле она уже это прочла утром, после чего прорыдалась на плече у Лориса: до нее дошло, что семьи, которую она себе придумала, у нее на самом деле никогда не было. Джинкс не исправилась, а Экко не был наивным мальчиком-спасателем. Эти двое стоили друг друга.

Вай взяла газету, не глядя скомкала ее и бросила на пол, потом посмотрела на Кираманн. Та поняла, что, если продолжит давить, Вай уйдет и больше она ее не увидит. Кейт никогда больше не говорила с ней о поджигателях или о Джинкс.

Через пару дней после этого они съездили вместе на Золотой остров, чтобы отдохнуть, но от этой поездки стало только хуже. Вай знала, что поступает не так, как должен поступать миротворец, и не так, как должна поступать сестра, она не могла выбрать, кем ей быть, и это трусливое состояние сжирало ее до костей.

Если опыт и научил Вай чему-то, так это тому, что семья остается семьей, даже если живет не так, как ты хочешь. Она могла сберечь свою семью, держась от них подальше.

Тем не менее мысли о происходящем тянули ее назад в полыхающий Заун. Каждый раз, когда шла по линиям мимо обугленных зданий, она невольно гадала, какое из них — работа Джинкс.

В этот раз она пришла к «Последней капле» и остановилась у памятника Вандеру, разглядывая бар. Разбитые двери, выбитые окна, стены обуглены, на них видны свежие следы пуль — подростки упражнялись.

Вздохнув, Вай пошла внутрь.

Она переступила через раму с выбитым витражом и оказалась в разваленном зале. Все, что отсюда могли забрать после смерти Силко, уже давным-давно забрали, а со времен, как баром владел Вандер, и вовсе ни одной вещи не осталось. Но тем не менее для Вай это место всегда ощущалось домом — какая семья, такой и дом.

Достав из кармана ключ, она спустилась в подвал и вставила его в скважину тяжелой железной дверцы, единственной уцелевшей во всем здании. Ключ все никак не поворачивался и со злости Вай толкнула дверь — та вдруг распахнулась. Похоже, в прошлый раз забыла запереть. Бывает.

Щелкнул выключатель и мутный свет единственной лампочки осветил потрепанный диван, стол и коллекцию пустых бутылок, которую Лорису видеть не стоило. Эта коллекция и была причиной ее появления здесь. Какой смысл иметь свой бар и не иметь возможности напиваться в нем?

— Ты жалкая, — сказала она себе, падая на жесткие подушки и шаря рукой по полу в поисках полной бутылки. Вай точно помнила, что их оставалось еще две.

Она закрыла глаза, представляя, как проведет следующие часы, пялясь в потолок и жалея себя, а ее рука все шарила по грязному полу. Да где же?…

Раздраженно зарычав, она рывком поднялась с дивана и стала искать потерявшиеся бутылки. Пустая, пустая… нашла?… показалось, эта тоже пустая…

Вай опустилась на колени и заглянула под диван, — может, закатилась? — и тут сверху бухнуло что-то тяжелое. Не поняв, что это, Вай сжалась на полу, закрыв голову руками, но на нее упала только осыпавшаяся сверху штукатурка. Потом грохот раздался снова, за ним скрежет, словно кто-то сносил второй этаж здания. Где-то сверху заиграла музыка.

Широко раскрыв глаза, Вай поднялась и, вытерев руки о черные штаны, поискала глазами что-нибудь поувесистее. Она купила «Каплю» не для того, чтобы заунская шпана тут все разносила! Предчувствие потасовки ее приободрило, Вай рывком выдернула из расшатанного стеллажа обломок доски и, обмотав его попавшейся под руку тряпкой, двинулась наверх.

Она шла тихо, внимательно прислушиваясь, чтобы заранее понять, сколько их там, но из-за музыки даже голосов было не разобрать. Со второго этажа снова раздался грохот.

Вай поднялась по лестнице и пошла к комнате, откуда доносилась музыка. Она почти дошла до прохода, когда оттуда выстрелили, так что пуля врезалась в стену у лестницы и снесла добрую часть штукатурки.