– Она и тебя тогда нарисовала. У меня где-то лежит этот рисунок. Ты помнишь, Августос?

– Да. На том рисунке я был похож на хромого ободранного пса, – серьёзно, не сводя с меня своих чёрных глаз, произнёс молодой граф.

И я, кажется, покраснела. Да, под всеми этими слоями грима – пудры и румян – я покраснела. Но не оттого, что мне вдруг стало стыдно за своё неуклюжее творчество. Отнюдь, я и сейчас могу с уверенностью заявить, что оно прекрасно. Нет. Я покраснела из-за другого. От этого его тёмного и тяжёлого взгляда вдруг стало крайне неловко, и в то же время хотелось, чтобы он продолжал смотреть. Что это? Я тряхнула головой.

– Извините, мадам Стольмская, где у вас тут можно носик попудрить? – выпалила я, устремив взгляд на графиню.

– О, дорогая. Это туда, – указала она рукой.

– Прошу прощения, – отрывисто бросила я и, развернувшись на месте, рванула в указанном направлении.

– Что это?

Я стояла напротив огромного зеркала и с упрёком смотрела на своё нелепое отражение. Отражение выглядело взрослой и немного растерянной девушкой, которой я себя совершенно не ощущала. Я с вызовом уставилась в свои лихорадочно сверкающие глаза.

– Что это такое было?

Но отражение не спешило отвечать. А только растерянно моргало длинными ресницами и часто вздыхало, так что белоснежные от пудры холмики грудей вздымались над обшитым тюлем корсетом.

Немного собравшись с мыслями и решив, что мои ощущения – это результат ношения неудобной одежды, я собралась возвращаться. Вряд ли отец обрадуется, если я весь вечер проведу в туалете. А с ним сейчас лучше отношения не портить, не хватало ещё месяц просидеть в комнате…

Кое-как протиснувшись в слишком узкую дверь и благополучно вытащив за собой все свои юбки, уже думала выдохнуть с облегчением, но от стены уютного коридора отделился силуэт. Я вздрогнула.

– Играете в Золушку, мисс Лили?

Это был Августос. В руках держал мои атласные туфли.

– Боже, – прошептала я, смутившись. – Извините.

Протянула руку, чтобы забрать своё, но глазами поймала его взгляд и поняла, что так просто мне не отделаться.

– Думаете, пару раз улыбнётесь, сбежите, оставив туфли, и молодой человек уже у ваших ног? – Лукавая улыбка дрогнула на мужских губах, но что-то недоброе смотрело на меня из глубины пристальных чёрных глаз.

– Я не… – растерянно начала я, возмущённая высказанным предположением.

– Мне просто интересно, мисс Лили, неужели вы так уверены в красоте своих ног?

– Моих ног? – глупо повторила я, не в силах отвести взгляд от чёрных гипнотизирующих глаз молодого графа.

– Ваших ног, – повторил мужчина. – Что ж. Давайте проверим, – вдруг предложил он, а затем опустился передо мной на колено.

Я словно онемела и молча смотрела на то, как мужская рука пропадает под пышными юбками моего платья. Вздрогнула от прикосновения горячих пальцев к щиколотке. Пальцы на секунду замерли, затем заскользили вверх и остановились на середине голени, обхватили и сжали, заставляя меня ойкнуть. Он приподнял мою ногу, словно ногу безвольной фарфоровой куклы, затем надел туфлю. То же проделал с другой ногой. А я так и не проронила ни слова. Лишь заворожённо наблюдала, словно всё, что происходило, происходило не со мной. Мужчина закончил и, оправив мои юбки, выпрямился и навис надо мной. Его глаза смотрели серьёзно, даже пугающе, а губы вновь улыбались.

– Крайне любопытно, – наклонившись, прошептал он у моего уха и, развернувшись, ушёл.

Я осталась одна. С бешено бьющимся где-то в районе головы сердцем и пылающим розовым ухом.

Вернувшись наконец в зал, сказала отцу, что плохо себя чувствую. Его нетрудно было в этом убедить, поскольку лицо моё покрылось лихорадочным румянцем, а руки дрожали.

Мы покинули бал, даже не дождавшись его середины. Я так и не встретилась с Бони.

Всю дорогу до дома отец верещал о том, что нельзя ходить босиком по каменному полу. И что по приезде велит мадам Шногл сделать для меня горячее молоко с чесноком.

Этот «живительный», по словам моего отца, напиток я отчаянно ненавидела с детства, но сейчас только рассеянно кивнула. Всё, что меня в данный момент беспокоило, так это шторм мыслей и эмоций, разрушающих меня изнутри.

В ту ночь я не смогла уснуть. А наутро в мою комнату маленьким вихрем из розового атласа влетела Бони.

– Как ты могла??! – возопила подруга, кидаясь ко мне и норовя наотмашь выписать пощёчину.

– Как я могла что? – уворачиваясь от оплеухи, спросила я.

Бониэль осталась стоять в полушаге от меня, видимо, решив испепелить гневным взглядом.

– Лилия Мищетцкая, – выдавила она из себя моё имя, – ты флиртовала с Августосом! – закончила она зловещим шёпотом.

– Нет, – замотала я головой.

– А почему тогда ты покраснела? – словно уличив меня во вранье, торжественно вопросила Бони и упёрла в мою сторону свой дрожащий тонкий палец.

– Я? – Прижав ладони к щекам, я судорожно пыталась понять: а действительно, чего это я?

– Не стоит отпираться, мне всё рассказали. Томилия и Анита видели, как… – Тут Бони сама покраснела и прикрыла нижнюю половину лица ладошкой.

– Так, значит, они видели… – ещё гуще краснея, едва слышно произнесла я. – Хорошо, тогда они могут подтвердить, что это произошло не по моей инициативе! Я сама до сих пор в шоке! – злясь на что-то, гневно выпалила я.

– Но ты бы могла помешать ему сделать то, что он сделал! – чуть не плача выкрикнула подруга.

– Я была сбита с толку! – прокричала я в ответ, вот теперь злясь на саму себя за то, что действительно вместо того, чтобы залепить этому нахалу пощёчину, стояла там столбом.

Мы стояли обе красные как помидоры. Одна к тому же, уже совсем не сдерживаясь, плакала и хлюпала опухшим носом. Я вздёрнула руку, нервно поправляя выбившиеся из хвоста волосы.

– Ладно, это же ничего не значит. Ты говорила, что ваши родители уже сговорились о приданом…

– Ничего не будет! Ничего… – проревела Бони и, взвыв, как раненое животное, пронеслась мимо меня и, рухнув на мою кровать, уже не стесняясь, предалась своему отчаянию.

– Как это? – рассеянно прошептала я, садясь рядом с подругой. Девушка судорожно всхлипнула и, судя по звукам, вытерла слёзы и сопли о моё одеяло.

– Он отказался от сговора! Он полюбил тебя! – Тут снова раздались приглушённые одеялом всхлипы и невнятное «Как ты могла?».

– Но я ничего не делала… И разве можно так быстро влюбиться? – искренне не понимая, что всё-таки произошло, спросила я.

К моему великому счастью, после расторжения помолвки с Бони злосчастный граф не заявился в мой родной дом с предложением. Ни в день после бала, ни в последующие… Потом выяснилось, что молодой граф снова уехал в Дэвверах.

Я, само собой, делала вид, что исключительно рада этому, но что-то внутри заставляло меня тоскливо вздыхать. Я злилась на эту неведомую доселе поселившуюся во мне тоску и, пытаясь отвлечь себя, часто гуляла с Бони, которая переживала, по её словам, неземные страдания, причиняемые ей её на осколочки разбитым сердцем, и безудержно заедала их конфетами, эклерами и прочими сладостями. Благо, видя, что Августос не спешит предлагать мне свои руку и сердце, подруга перестала обижаться, и мы снова могли проводить время вместе.

Так прошли три месяца белёсой морозной зимы, и вот в Шторм ворвалась весна со своим прозрачным небом, радужными дождями, цветением слив и лёгкими платьями.

Выбежав на улицу, я со всех ног рванула в сторону порта. Сегодня должен был вернуться папа из своего двухнедельного плавания! Как и обещал, папа больше не брал меня на борт «Отважного», поэтому всё, что мне оставалось во время его отсутствия, – это с завистью смотреть на море.

Бони я встретила на торговой улице. Там она беззастенчиво флиртовала со своим новым поклонником – сыном местного пекаря Томом Гельбио.

Паренёк был невысокого роста, но очень плечистый и такой коренастый, что скорее напоминал гнома, нежели человека. Но в отличие от гномов, лицо у паренька было весьма симпатичным. Широкий слегка расплющенный нос соседствовал с живыми искрящимися синющими глазищами, которые с такой любовью и нежностью смотрели на Бони, что я ни разу не упрекнула подругу в том, что она променяла дружбу на какую-то там любовь.