Ким пожала плечами:

– Кто знает? Ты просто с ней не связывайся.

Она широкими шагами подошла к входной двери, постучала. Врана стояла у неё за спиной, стараясь окончательно стряхнуть с себя взгляд серых глаз Ханны. Дверь открыла высокая худая женщина с песочного цвета волосами и крупными веснушками, в джинсах и чёрном кардигане. Улыбалась она так, что Ханне сразу полегчало.

В других приёмных семьях она чувствовала себя будто в одиночном заключении. Все дни проводила в комнатушках размером с коробку, выходила только поесть, и за столом ноги у неё тряслись так, что вилки-ложки дребезжали, – она ужасно боялась, что стол сейчас подломится и вся еда кучей повалится на пол. Вкуса пищи она от нервов не чувствовала вообще. Но есть было нужно. Чтобы потом хватило сил целый день сидеть в классе с чужаками. В школе она молчала, как и положено приёмной, и в итоге другие дети, проглотив свои вкусные обеды, не такие, как у неё, убегали от стола на диван смотреть телевизор, пить чай и лопать шоколадное печенье. Им-то как раз мамы давали с собой ту еду, которую она любила: пиццу, макароны, кускус и карри. Почему считается, что приёмных положено кормить котлетами и картофельным пюре, пропитанным дурацким соусом? Почему у клубничного желе со сливками совсем не такой вкус, как у желе со сливками дома?

– Привет, Врана. Я Китти Стромсоу. Добро пожаловать в Замогильник на Цветочный Холм! В твой новый дом.

– Привет, Китти. Спасибо, что взяли меня к себе. – Врана уже усвоила, как положено себя вести. Вежливо, с улыбочкой. За всё благодарить, никому ничего не рассказывать. Она не стала говорить, что почти всю дорогу проплакала. Третья приёмная семья за полгода, опять новая школа. В последней Врану дразнили за то, что у неё кривой передний зуб. Один-единственный зуб, такая ерунда, сущая мелочь, но из-за него её школьная жизнь превратилась в ад.

Ким что-то прошептала Китти. Китти рассмеялась. Врана была уверена: говорили про неё. А ей хотелось одного – вернуться в родной городок Полянку к маме с папой. Куда подевались Росс и Ария Маккей? Только бы им не грозила никакая опасность. Ведь просто так они никогда бы не бросили свою двенадцатилетнюю дочь. Мама с папой каждый вечер укладывали её спать, целовали на ночь. Врана вспомнила прошлогодний снегопад, какого они тогда слепили огромного снеговика.

– Она очень волнуется, – объяснила Ким, передавая Китти розовый рюкзачок Враны. Чемодан Врана принесла к дому сама.

– Я заказала для тебя пиццу «Маргарита» с чесночным хлебом, Врана. Знаю, что это твой любимый ужин.

Ким повернулась к Вране, они пожали руки. Врана, конечно, не ждала объятий, но рукопожатие – это как-то уж слишком безлично.

– Удачи, Врана, – сказала Ким. – Я знаю, что тебе будет хорошо в новом доме.

Врана подавила вздох. Ким просто делает свою работу, произносит фразы, которые наверняка отрепетировала перед зеркалом у себя в кабинете. Врана и моргнуть не успела, а фиат, пофырчав, ожил, и Ким с противным «бип-бип» умчалась прочь. Врана осталась одна на незнакомом крыльце. Крепко зажмурилась. Не хотела плакать при Китти в первый же день.

Врана сняла широкополую шляпу, украшенную вороньим пером. Чёрные волосы хлынули вниз, остановились чуть выше талии. Она разгладила складки на рукавах чёрного бархатного жакета. Белая шёлковая блузка вся в оборках, на обеих манжетах вышита чёрная бабочка – не самый обычный наряд для девочки её возраста. Одна девчонка в предыдущей школе обозвала это «костюмом Враны Маккей». Девочка в ответ захихикала, вот только так и не поняла, смеются над ней или нет.

– Вот мой дом. Точнее говоря, наш, – сказала Китти, открывая входную дверь.

Врана огляделась, точно дикая птичка, влетевшая в помещение из-под дождя. Гостиная с присоединённой к ней кухонькой, розовый диванчик на двоих, телевизор. У окна стол с двумя стульями. Комнату омывал солнечный свет, она маслянисто светилась. Ужасно хотелось растянуться на диване с тарелкой фи́говых рулетиков – любимого её лакомства – и посмотреть телевизор.

– У вас очень хорошо, Китти.

– Скоро будем есть, но сперва я покажу тебе твою комнату.

Китти поднималась по узкой лесенке, Врана следом. Никаких фотографий на стене, только чёрно-белая гравюра в рамке – какой-то маяк, к рамке справа приклеена скотчем открытка из Барселоны. Во всех остальных домах на лестницах лежали ковры, а здесь нет. Вране нравилось, как поскрипывают половицы. Интересно, подумала она, есть ли у Китти родственники.

– Ну вот твоя комната, – сообщила Китти.

Врана поджала пальцы ног в коричневых замшевых башмачках с кисточками. В комнате было всё, что ей нужно. Узенькая кровать под белым покрывалом с вязаной синей накидкой. Старый платяной шкаф с позолоченными ручками. Стены цвета магнолии ей не очень понравились, но ведь можно туда повесить плакат или уговорить Китти перекрасить их в бирюзовый. Оранжевые занавески ярковаты, но всё лучше, чем тусклые.

– Накидку я сама для тебя связала. Ким сказала, что ты творческий человек и любишь всякое рукоделие.

– Очень здорово, Китти, – ответила Врана, щупая мягкую шерсть. – Большое спасибо.

– А ещё Ким сказала, что ты очень воспитанная. И… вот бы мне такие волосы, как у тебя! Просто роскошные. А у меня совсем жидкие.

– Да, всем нравятся мои волосы. Я, чего доброго, загоржусь.

– Ну, это вряд ли. Давай устраивайся. Ванная слева. А я пойду соберу на стол. В шкафчик тебе я положила карту города.

Врана поставила чемодан на кровать. Кое-где ободранный, швы разошлись, и всё-таки довольно элегантный. Дотронулась до наклейки – чёрной бабочки. Наклейка сморщилась, выцвела – слишком много её мотало у Ким в фиате. Нужно бы с ней поаккуратнее. Врана засунула чемодан на дно платяного шкафа. Оттуда он никуда не денется.

Развернула карту. Перед ней лежал Замогильник, весь в бумажных складках. Врана разгладила бумагу, попыталась отыскать улицу Цветочный Холм. Улица прорезала весь город, точно петлистая речка, по сторонам были серые и голубые пятна. Весь Город Мёртвых был закрашен серым. Врана стала читать названия: Безглазый Гребень, Улиточная площадь, Тисовая аллея. Та часть, где жили люди, была голубого цвета. В основном люди обосновались поблизости от переулка Булочника и Цветочного Холма. На Цветочном Холме человеческая часть города, похоже, и заканчивалась, к ней ещё примыкал район под названием «Взморье», который растекался на обе стороны города. Врана провела по карте руками. Вон куда меня занесло, подумала она. Что угодно бы отдала, чтобы вернуться в Полянку. Девочка схватилась за углы карты. Очень хотелось порвать её на клочки, скатать в шарик и попинать его по комнате.

Жизнь её изменилась 25 февраля. Мама её подруги Клодды привезла Врану домой из школы. В доме пусто. Пропал даже кот Уголёк. Росс и Ария Маккей исчезли. Полиция набилась к ним в дом, даже к ней в спальню с милыми альпаками на обоях. Началось расследование, а за ним – оглушительное молчание. Никаких улик. Никаких сведений. Врана будто потерялась в тёмном лесу. Превратилась в никому не нужную коробку, которую перекидывали из дома в дом, пока Ким не отыскала Китти.

Рявкнул автомобильный глушитель, вернув её в настоящее. Машина даже похуже, чем старенький фиат Ким. Врана аккуратно свернула карту и уставилась в окно. Вверх по склону Цветочного Холма ковыляла чёрная как сажа трёхколёсная колымага. За рулём сидела старуха в тёмно-зелёном жакете. Волосы седые, на голове вязаный капор. На пассажирском сиденье мужчина. Под глазами чёрные мешки. Сам такой долговязый, что здоровенная макушка торчит из дырявой крыши машины. Перед домом 38 машина резко остановилась. Старуха посмотрела вверх, на Врану, и улыбнулась. Улыбнулся и мужчина – глаза чёрные, налитые кровью. Кожа у старушки была гладкая, как фарфор, и такая же белая, как и волосы. У мужчины с лица свисали складки кожи, будто нагар со свечи, – само лицо было таким же белым, как и у старушки. У Враны застучало сердце, она упала обратно на кровать. Медленно вдохнула, выдохнула. В Замогильнике ко многому придётся привыкать. Первые тени ночи уже царапались в окно, желудок у Враны забурчал погромче трёхколёсного автомобиля. Она на цыпочках спустилась вниз: в новом доме она всего несколько часов, ноги пока ни к чему не привыкли. Китти накрывала на стол.