Это было бы зрелище!

Но Волга текла неторопливо, рабочие работали, а зеваки поглядывали на стройку в предвкушении праздника. Не каждый день такое здесь происходит.

Постояв немного, погревшись в лучах летнего солнца, Надя отыскала лавочку в тени берез и стала читать про Николая Моренко.

Известный музыкант, виртуоз, прославившийся смелыми трактовками классики. Играл в основном на фортепиано и акустической гитаре. Судя по отзывам, был дерзок, современен, на волне.

Параллельно Надя воткнула наушники, подобрала несколько композиций «из лучшего» и стала слушать.

Музыка действительно была хороша. Моренко брал не только классические произведения из глубокой древности вроде разных там Моцартов, Шубертов и Чайковских, но и не гнушался Дэвидом Боуи, «Битлз» и даже «Королем и Шутом». Сочинял что-то свое. Аранжировки цепляли каким-то интересным звучанием и переходами, словно Моренко закидывал крючки прямиком в душу и дергал за них, вытаскивая из глубин нечто неожиданное и новое.

Надя не заметила, как заслушалась динамичной, рваной композицией. Гитарные струны оплели ее, ноты прыгали от зубов до ребер и ниже, ниже, к основанию живота, вызывая странную дрожь. От барабанов завибрировало под сердцем, а с появлением клавиш задрожали кончики пальцев и затрепетали веки.

Поразительный эффект.

После того как очередная мелодия угасла, Надя распахнула глазищи и тут же выковырнула один наушник, чтобы звуки окружающего мира вернули в реальность. Впрочем, следующая композиция уже не вызвала подобных ощущений, хотя тоже была сильной. Интересно, почему Надя раньше ничего не слышала про Моренко? Хотя она тут же припомнила какие-то заголовки журналов и газет двадцатилетней давности, и, возможно, заметки в новостях, и даже репортажи. Пик популярности Моренко пришелся на рождение Нади, так что немудрено, что она застала лишь отголоски. А в современном мире крутой композитор просто оказался еще одним из сотен и тысяч музыкантов, помещающихся в любом стриминговом сервисе по подписке. Затеряться нетрудно.

В левом ухе бренчала гитара, Надя вернулась к чтению, ощущая затихающую дрожь кончиками пальцев.

Итак, Николай Моренко, шестьдесят второго года рождения. Родился в Ярославле, но вообще вся его семья жила в Бореево, просто роддом в те времена был только за две сотни километров. Детство и юность провел здесь, фамильный дом не сохранился. Учился в школе номер двенадцать, в семь лет увлекся музыкой и начал ходить в музыкальную школу, где преподавали только трубу и гитару. В общем, повезло, что Моренко выбрал гитару. Он сразу показал свой талант, несколько раз ездил на разные районные выступления и в шестнадцать лет даже завоевал первый диплом на фестивале «Мечта Ярославля». Сразу после школы уехал в Москву, где поступил в престижный музыкальный университет, и уже через год прогремел на всю страну, исполняя композиции советских эстрадных артистов. Словом, тогда и завертелось. Все восьмидесятые и начало девяностых Николай Моренко доминировал на эстраде, мотался по гастролям, выступал в Лондоне, Париже, Нью-Йорке и так далее и тому подобное. С крахом Советского Союза, как это случилось со многими, надолго исчез с радаров и объявился вновь в конце девяностых уже в статусе живого классика. Много мелькал в разных передачах, давал концерты, но уже не был таким задорным и популярным, как раньше. Финал, занавес.

В этом сухом отчете на несколько страниц Наде чего-то не хватало. Как будто прочитала некролог, но без стандартной заметки в конце о месте и времени захоронения.

Она полезла в Интернет и вскоре поняла. В Моренко не было попсовости. Он не мелькал в желтой прессе, не светился со знаменитостями, не сорил деньгами, не высказывался на политические или остросоциальные темы. Все, что делал, – виртуозно играл на музыкальных инструментах. Причем за долгие годы карьеры не сочинил ничего своего и не привлекал современных композиторов. Только каверы. На «Яндекс. Музыке» его слушали не то чтобы много. Наверное, для современной молодежи Моренко был непонятен и неинтересен.

На фотографиях он всюду выглядел грустным. И в молодости, и сейчас, когда ему исполнилось шестьдесят с хвостиком. Даже когда улыбался, взгляд все равно был грустный, плечи опущены, да и вся поза такая – закрытая.

Тяжело с Моренко будет. Наверняка сразу же напьется и начнет вспоминать годы славы, горевать об упущенных возможностях, надменно покажет какие-нибудь медальки и грамоты и потом потащит Надю по улочкам, станет показывать дома, садики, школы, где он учился, жил, влюблялся и чего-то там еще делал.

У набережной особенно звонко что-то взвизгнуло, потом загромыхало, Надя отвлеклась и поспешила к деревянным перилам следом за другими зеваками.

На плоском пятачке берега, метрах в пяти от палаток готовящегося фестиваля поднималась гигантская голова. Сначала Наде показалось, что это какой-то монстр с фиолетовым распухшим лицом, с вывалившимся языком между огромных губ, пятиглазый и двуносый, весь искореженный и изъеденный, а вместо волос у него червяки. Ветер донес запах свежей краски. Солнечные блики упали на голову, и стало ясно, что это поделка из поролона или что-то вроде того. Голова водяного, похожего на персонажа из старого мультфильма «Летучий корабль». Причем потрепанная голова, в трещинках и с катышками краски, сползающей по носу и глазам. Его вроде бы покрасили заново, но плохо и дешево. Несколько человек поднимали голову на деревянные подмостки при помощи веревок.

– Наша достопримечательность, – сказала какая-то старушка, стоящая рядом с Надей. – Речной Царь, стоит у нас тут до сентября, притягивает, значит, рыб и сомов. Чтобы клев у всех был отличный. Ты, девонька, не забудь что-нибудь сладенькое ему преподнести. Он сладенькое любит.

– Кто? – не сразу сообразила Надя.

– Царь, царь, девонька. Сладостей на илистом дне маловато. Ты не зли его. А то увидит эти твои глазищи и утащит вместо меда или бананов.

Старушка зачем-то перекрестилась, причем снизу вверх, от пупка ко лбу, и пошла по променаду в сторону спуска к реке.

Моренко не выглядел на шестьдесят, а где-то на полтинник с небольшим хвостиком. Скорее всего, виной (а вернее, получается, похвалой) были худоба и выбритость.

Надя поглядывала на Моренко в зеркало заднего вида, как он развалился на сиденье и смотрит в окно, почти не моргая и время от времени растирая лоб длинными пальцами. Морщин почти нет, разве что глубокая вертикальная на переносице, длинные волосы едва седые. А вот взгляд уставший и веки припухлые, это не от недосыпа, а как раз от возраста.

– Разрешите закурить? – спросил он и тут же запустил руку во внутренний карман старенькой кожаной куртки.

Это были его первые слова после невнятного приветствия на вокзале. По сути, он вообще ничего и не сказал, когда Надя его встретила. Кивнул, что-то буркнул и зашагал рядом с ней, сутулый, задумчивый и хмурый. В руке – кожаный портфель из какого-то махрового средневековья, когда Ленин был еще молодой. Образ не вязался с музыкой совершенно. В музыке был нерв – а тут рука в кармане и шарканье ботинок. Там накал инструментальной страсти – а тут желтоватые зубы и опущенная голова. Член политбюро.

– Окно только откройте.

Моренко закурил «ашку» зеленого цвета, и в салоне запахло грушей. Интересно, почему не обычную сигарету? Подходило бы под стереотип.

– Вы сами не курите? – спросил он негромко.

– Пробовала, не понравилось. Да и дорого, знаете ли…

Он кивнул, снова уставился на улицу. Надя ждала, что Моренко продолжит диалог, но он молчал до гостиницы. И, в общем-то, молчал и по приезде. На ресепшене его узнали. Две молоденькие девушки щебетали что-то, просили автографы и сфотографироваться. Моренко устало улыбался, похожий на рок-звезду из фильмов, но не вынимал руку из кармана, не ставил портфель и то ли нервничал, то ли злился, непонятно. Надя решила, что это у него реакция на городок. Что-то вроде аллергии. Вот ты гремишь на весь необъятный СССР, а вот тебя зовут в глухомань на берегу Волги. У кого угодно сыпь по телу пойдет.