Надя соскучилась страшно, но сейчас вот посмотрела на Ранникова и поняла, что вместе с радостью возвращаются и все остальные эмоции, которые успели притупиться за две недели. Плохо это, конечно, но ничего не поделать.

– Обжился, – сказал Ранников, поглаживая Надю по плечу. – Трешку снял тут неподалеку. Трешки вообще в дефиците, представляешь? Город мелкий, квартир мало, а с частными домами связываться не хочу. Что я там буду делать? Забор красить, двор выметать? В общем, трешка норм, все поместились. Марта воет целыми днями, что ей тут не нравится, а Ленка заперлась в одной из комнат и вылезает только на еду. Хер знает, что с ними делать.

Надя поморщилась. Вот оно, кольнуло под сердцем.

– Давай без подробностей, – попросила она.

– Извини, – буркнул Ранников. – Ну ты же понимаешь, Надьк, я не мог их оставить в Ярославле. Тупо как-то: поехал на новую работу, а жену и дочь оставил там.

– Мог бы развестись. Например, год назад или еще когда.

Она почувствовала сухость слов, сдержалась, чтобы не выпалить что-нибудь едкое, колкое. Знала ведь, что если чуть надавит, то Ранников тут же начнет извиняться, бухнется в колени, заведет эту свою шарманку, что все сложно, что развестись он в данный момент не может, с женой у него подвязки по бизнесу, а у дочки будет моральная травма. Как по шаблону, в общем, Надя знала, знала и поэтому-то и сдержалась. Закатывать сцены она забросила. Смысла в них никакого, сама дура, тащится за женатым мужиком второй год.

– Надьк… – Ранников погладил ее по голове, заглянул в глаза. – Ну не дуй губы, солнце. Ну что ты… Мы же обсуждали много раз… Я соскучился. Снилась, понимаешь. Без тебя никак.

– Все хорошо. – Она упала обратно в кресло. – Доехала без проблем, заселилась. Спасибо за квартиру. Не трешка, конечно, но милая. Можешь вечером заехать посмотреть.

В груди колотило, но голос, слава богу, не дрожал. Надя научилась неплохо контролировать вспышки то ли ревности, то ли обиды. Пара минут, и пройдет.

– Сегодня никак, – ответил Ранников. – Кипиш тут, я рассказывал. Ждем рано утром большого гостя из Москвы. Ты, между прочим, тоже участвуешь.

– В кипише?

– Ага. Через три дня фестиваль «Песня летит над Волгой», сто лет со дня чего-то там, я еще не вникал. На мне – организация со стороны администрации, местная жаба назначила. Приезжает сам Николай Евгеньевич Моренко, заслуженный артист, музыкант и все такое. Надо его встретить, выгулять, повозить тут везде, чтобы не скучал, ну и сопровождать. Вот это будет твоя задача.

Ранников виновато развел руками.

– Надьк, давай завтра расквитаемся с этим Николаем, и вечером я у тебя, хорошо? Не обижайся, ну. Я две недели скачу как вошь на сковородке. С меня начальство третью шкуру спускает с фестивалем долбаным. Типа проверка. Я же, считай, ссыльный, все на меня смотрят как на беглеца из Ярославля.

– Так не надо было сбегать. – Сухость в голосе все еще сохранялась.

– А как бы иначе? Увольняться? В моей ситуации либо увольняться, либо на дно залечь. А тут как раз вышли с предложением.

– Некоторые увольняются и потом работают на приличных работах.

– Ну это, не перебарщивай, – буркнул Ранников.

Надя смягчилась.

– Ладно, что там за Николай Моренко? Когда приезжает, как выглядит, куда везти? Давай, займусь. Кабинет у меня есть?

– Напротив моего. – Ранников оживился. – Каморка форменная, но уютная. Окно большое, солнечная сторона. Пойдем.

Перед выходом из кабинета он украдкой поцеловал Надю в шею, обнял, но уже в коридоре громогласно и по-деловому начал вещать:

– Значит, посмотри в Интернете, этот Моренко – выдающийся музыкант и композитор. Родом из Бореево, между прочим, поэтому согласился приехать и выступить этим, как его, хедлайнером. У тебя на столе вся информация по приезду. Тут девочки уже оформили бронь в гостинице, служебный автомобиль предоставлен, загляни за документами и подготовь все как положено.

Он отворил дверь напротив, пропустил Надю и вошел сам. Тут же убавил громкость голоса до минимума, снова обнял.

– Короче, Надьк, не вздумай обижаться. Я скучал, сходил с ума и все такое. Ну. Это тебе, побежал, поцеловал.

Он и правда поцеловал и сбежал. Надя осталась одна в каморке, где овальный стол занимал почти девяносто процентов пространства. На столе валялись папки-скоросшиватели, три штуки, и стояла ваза с огромным букетом красных роз.

– Ох, Ранников, – пробурчала Надя. Она любила белые розы.

Под цветами лежала коробочка «Рафаэлло». Надя распаковала, съела подряд несколько, стоя у окна и разглядывая набережную. Интересно, как эти конфетки прочно вошли в привычку, когда вроде бы уже и вкус приелся, и дефицита нет, и каждый может купить себе в любой «Пятерочке» хоть десять пачек за раз, а все равно мужики подсовывают коробочку вместе с букетом цветов, и сразу на душе праздник. Ну, может, и не праздник, но правильная со всех сторон ассоциация. Любят тебя, значит, и заботятся.

Администрация находилась впритык к Волге. То есть можно обойти здание, пересечь небольшую площадь, где в центре стоял памятник героям войн, изображающий советского и российского солдат с автоматами наперевес, дальше спуститься по лесенке – и вот уже река во всей красе. Из окна ее было видно от края до края – появлялась слева и исчезала справа, широкая, в шапках деревьев по берегам, с беглой рябью на воде. Тоже привычный вид. Надя и в Ярославле жила почти у реки.

Пока она стояла и смотрела, появился белый теплоходик. Он плыл ровно посередине, были видны праздные люди, танцующие на носу, гремела музыка, и что-то неразборчиво говорили в микрофон. Как-то Ранников устроил для нее тур по Волге на четыре дня. Его семья как раз смоталась к теще на юг. Плыли не на таком мелком, а на большом, в несколько этажей. Шведский стол, живая музыка, вежливые официанты… Пьяный Ранников каждую ночь трепетно читал наизусть стихи и обещал, что рано или поздно бросит расфуфыренную Марту вместе с ее деньгами и бизнесом, плюнет на все и останется с Надей навсегда. Конечно, не бросил. Едва тур закончился, он тут же вылетел на юг в командировку и растворился за десятком сообщений и видеооткрыток. Просил потом прощения, между прочим, и тоже дарил красные розы и «Рафаэлло»

И почему она такая дура?

Конфеты закончились будто сами собой, белый теплоходик исчез за деревьями, прогудев напоследок, и Надя очнулась от дурацких мыслей. Она здесь, поехала за Ранниковым снова, прикрываясь работой, но на самом деле все еще держась за тонкую нить надежды. Значит что? Значит, стиснуть зубы и ждать.

Она разобрала папки, запихнула в файл несколько нужных листов и вышла из кабинета. По коридорам сновали. На вахте за дежурным окошком та самая женщина разгадывала сканворды, даже не подняв взгляд. Надя выпорхнула на улицу и зашагала к набережной.

Было жарко, но у реки дул прохладный ветер, и солнце как будто пряталось за деревьями, то и дело выпрыгивая короткими солнечными зайцами. По променаду вдоль Волги гуляли девушки с колясками и пожилые люди, то есть тот самый неработающий контингент, который мог себе позволить бездельничать до обеда. Под ногами поскрипывали доски.

Где-то жужжали пилы и стучал перфоратор. Надя прошла до деревянных перил, свесилась, разглядывая. Метрах в пятистах левее от прогулочной тропы, на большом пятаке возле Волги сновали рабочие. Они уже поставили металлическую арку с баннером «Песня летит…», дальше не разобрать. Выстилали пешеходные дорожки. Собирали палатки и большую сцену, часть которой покачивалась на воде на понтонах. Воздух донес запах сварки и жженых опилок. С Надиного места стройка напоминала что-то вроде ожившего конструктора «Лего». Были у них такие наборы, с инженерами, прорабами, экскаваторами и тракторами.

Надя живо представила, как из спокойных вод Волги выходит гигантский леговский человечек. Например, водяной с синим лицом и волосами из водорослей. Раздраженный из-за постоянного шума дрелей, пил и молотков, он разносит к чертям фестиваль, громит палатки и подтирается баннером.