«Ну и глазищи! По интонации было не разобрать, возмущение это или восхищение, поэтому…»

Тонкая струйка слюны побежала изо рта Климова.

– Ну и глазищи!

По интонации было не разобрать – возмущение это или восхищение, поэтому Надя на всякий случай не отреагировала, а повторила:

– Мне пропуск, пожалуйста. На имя Надежды Ромашкиной.

Развернутый паспорт прижала к пыльному стеклу, где с обратной стороны болталась бумажка с надписью «Дежурное помещение». Бумажку в прямом смысле болтало сквозняком от кондиционера, потому что она была приклеена на тонкий лоскуток скотча.

В «дежурном помещении», похожем на каморку, где-то за шкафами, тумбочкой с чайником и микроволновкой, подальше от окошка с решеткой стояла невысокая сутулая женщина в форме и курила, пуская дым в приоткрытую форточку. Она-то и воскликнула «Глазищи!» хриплым голосом, едва заметила вошедшую Надю.

– Нет, ну надо же, какая красота. – Женщина утопила бычок в пепельнице, вернулась к дежурному столику, лакированному, но покрытому густой сетью царапин, будто по нему постоянно водили ногтями от досады или злости. Женщина прищурилась, разглядывая разворот Надиного паспорта, потом раскрыла домовую книгу. – Ты осторожнее у нас тут. Речной царь увидит и к себе утащит. Такую красотку хоть сейчас в подводное царство.

– Что, простите?

– Ну, сказка такая, не слышала? – хмыкнула женщина, переписывая в журнал данные Надиного паспорта. – Речной царь живет на дне Волги, иногда вылезает на берег и забирает красивых девушек к себе. У тебя глазищи такие, я бы на его месте не удержалась. Как будто дочь его, ей-богу. Я таких зеленых никогда не видала.

– А зачем крадет? – поинтересовалась Надя. Она с рождения жила в Ярославле, считай – тоже на Волге, и ни разу не слышала подобную сказку. – У него гарем там или что?

– Ага, гарем. Или еще что. Это же сказка, она нелогичная… Так, барышня, вижу, пропуск постоянный. Работать к нам?

– Да, личный помощник Ранникова Семена Алексеевича.

Женщина подняла взгляд, вопросительно изогнув тонкую левую бровь.

– Сам он справляться не может? Личные помощники нужны, что ли? Не успел приехать, уже начинает как все. В туалет без помощников не могет? – спросила она и мгновенно рассмеялась, будто это была свежая и искрометная шутка – а главное, никогда никем не рассказанная.

Смех вышел заразительный, звонкий, с хрипотцой, и Надя не удержалась, рассмеялась тоже.

Все здесь было знакомо. Администрация города Бореево выглядела точь-в-точь как администрация Ярославля и, наверное, как десятки типовых администраций по всей стране, построенных в семидесятых или еще раньше и исправно выполняющих свою функцию. Функция заключалась в том, чтобы спрятать под серым бетоном, под этими прямыми линиями и суровым советским модернизмом путаницу узких коридоров и мелких кабинетов, внутри которых трудились безликие и неизвестные большинству граждан чиновники разного звена. Администрации в разрезе – если бы их можно было разрезать и поместить под стекло, словно модные муравейники, которыми сейчас увлекалась молодежь, – никто бы никогда не отличил одну от другой, а многие бы сразу же запутались на этажах, пытаясь определить, где тут санузлы, где кабинеты, где залы заседаний и совещательные комнаты.

Надю даже не особо удивила дежурная за стеклом. В Ярославле была почти такая же, клонированная, тоже чуток сгорбленная, с наклоненной влево головой, с одним глазом шире другого, с этим вот седоватым пушком над губой, частым кашлем от курения и с желтоватыми краями ногтей, которые не выбелить никаким маникюром.

Пока смеялись, кто-то вышел в коридор, скрипнув тяжелой дубовой дверью. Прошел мимо, исчез за двойными дверьми на улицу. Потом кто-то вошел, тоже скрипнул и вдобавок пикнул пропуском. Потом Надя перестала смеяться и убрала паспорт в сумочку.

– Ох, такие глазищи – и помощница. Тебе надо королевой быть, а не прислугой бегать. – Женщина просунула в полукруглую щель под окошком пластиковый одноразовый пропуск. – Постоянный будет завтра, а сегодня с этим побегай, родная. Знаешь, куда идти?

– Да, спасибо.

Речь у женщины тоже была клонированная, как у сотен вахтеров, которых Надя когда-либо встречала.

Впрочем, в этом как раз не было ничего плохого. Если по приезде в Бореево Надя переживала – то есть еще утром, выйдя из автобуса на автовокзале и щурясь от яркого летнего солнца, крутила в голове идиотские и нервные мысли: «Зачем поперлась за ним?» и «Что это тебе даст?», а также «Ну идиотина форменная», – то сейчас волнения поутихли. Вроде как когда переезжаешь в новый город, но снимаешь квартиру, очень похожую на предыдущую, а еще люди на новой работе те же самые, кулер на прежнем месте, в туалете такой же запах, а кофе по вкусу мало отличается от прежнего. Так и здесь. В Союзе знали толк в сетевом маркетинге, однозначно. Чтобы эффект узнавания срабатывал хоть в столице, хоть в мелком гадюшнике на краю земли.

Она прошла через турникет, скрипнула дверью и оказалась на первом этаже администрации. Пустой коридор с ковром и безликими дверями кабинетов успокаивал Надю лучше валерьянки и пустырника. А еще: где-то стучали по клавиатуре, кто-то разговаривал по телефону, откуда-то доносился невнятный бубнеж на три голоса, открывались и закрывались окна, свистел сквозняк. И запах… узнаваемый запах выжженного десятками беспрерывно работающих кондиционеров воздуха. Такой бывает только в государственных учреждениях. Запах с легкими нотками пыли, бумаги и человеческого пота. Люди, вынужденные и зимой и летом ходить в строгих костюмах, потели нещадно, а потому гоняли кондей, а потому воздух высушивал и выжигал, а потому люди потели еще больше. Запах Наде не нравился, а вернее, она к нему привыкла и не всегда замечала, но вот сейчас заметила и подумала, что он тоже клонированный, как все вокруг.

Хорошо хоть Ранников Семен один на свете.

Его кабинет был почти в конце коридора, слева от окна, без номера или каких-то табличек, с несколькими отчетливыми отпечатками пальцев на коричневой двери. Надя коротко постучалась, по привычке, вошла.

Ранников подхватил ее на пороге, будто поджидал, сжал в объятиях, захлопнул дверь, протащил через кабинет – в два шага – и усадил в мягкое кожаное кресло напротив стола. Большим носом ткнулся ей в ухо, а губами бегло коснулся скулы, потом шеи, потом уже и губ, но быстро отстранился, покашливая, косясь на окно без штор, сквозь которое лился пыльный свет. Там еще была парковка, ходили люди, которые могли запросто увидеть, что происходит в кабинете.

Типичный Ранников Семен, подумала Надя. Сорок лет, ума нет. Взрослый, умный, серьезный. Два метра ростом, широкий в плечах – Надя в его объятиях всегда ощущала себя куклой, – коротко стриженный и с первого взгляда похожий на бандита из фильмов про девяностые. Но это с первого, а если задержать взгляд на его красивом вытянутом лице, поймать взгляд голубых глаз, то сразу становится понятно, что никакой Ранников не бандит, а просто богатырь от роду, в отца, а по характеру совсем другой: мягкий, податливый ребенок, застрявший во взрослом теле. Уж она-то хорошо знала. Серьезные решения он принимать точно не мог.

– Соскучился, Надьк, – сказал Ранников, нависнув над ней, запустив руки в карманы брюк. Белая рубашка вылезла наполовину из-за ремня.

– И я соскучилась, – сказала Надя и, поднявшись, привычными движениями, как ухаживают матери за детьми, вправила Ранникову рубашку обратно, пригладила складки. – Ну как ты тут, обжился?

Ранников умотал в Бореево две недели назад. Так условились, сначала он, потом Надя. Ей предстояло закончить дела в администрации Ярославля, закрыть по документам несколько задач, подать отчет о проделанной работе, все эти новомодные KPI. А Ранникову нужно было быстро исчезнуть с глаз долой. Условились – и разъехались. Почти не переписывались, разве что по работе, а еще желали друг другу доброго утра и доброй ночи и пару раз устраивали созвоны по видеосвязи.