Дэймонд усмехнулся и отпустил мою руку, чуть расслабившись. Это и стало его ошибкой. Я оттолкнула его и закрыла дверь.
Теперь межу нами стена. Пробить ее у тебя нет шансов, герцог!
С таким настроением продолжилось дальнейшее плавание. Я стала полностью избегать Дэймонда, всегда была либо с Милошем, либо с Максом, чтоб герцог не смог до меня добраться.
Капитан, кстати, вполне спокойно воспринял мой отказ. Мы продолжили с ним общаться, словно мы были настоящим и давними друзьями. Капитан был слишком интересным собеседником, чтоб потерять общение с ним.
Милош так и не рассказал мне про разговор с русалкой. Но я заметила перемены с его стороны. Он стал более открытым по отношению ко мне. Мы проводили каждый вечер, провожая закат и считая звезды. Мы проговорили столько, сколько не делали за всю жизнь. А знакомы мы уже девятнадцать лет.
Противоположная ситуация сложилась у меня с Райаной. Так как капитан стал оказывать ей осторожные знаки внимания, она разобиделась на меня. И первой пришла мириться. При этом разговоре я была достаточно вежлива и сказала, что мы можем общаться, но близки никогда не будем. Она приняла это спокойно. И с тех пор наши разговоры ограничивались приветствием и обсуждением погоды. Это было больно, лучше вообще не общаться, чем так.
Этот корабль собрал слишком много людей, которые должны исчезнуть из моей жизни.
11 глава
Дни пошли свои чередом. Вся следующая неделя стала затишьем перед бурей. Большинство моряков выдохнуло и настроилось на спокойное путешествие. Они слажено выполняли свою работу, больше не отвлекаемые ни остановками в порту, ни пиратами.
От меня отстал император, и Дэймонд, и даже Макс. Я будто стала в раз не интересна всем парням этого корабля. Но отсутствие мужчин стало для меня облегчением. Я смогла почувствовать себя полноценной личностью, сконцентрированной на себе, а не просто объектом для внимания.
Я стала читать книги, которых в каюте императора было очень много. Ему нравились биографии первооткрывателей, исторические книги, и, к своему удивлению, я нашла парочку приключенческих историй. Ничего человеческое ему не чуждо.
За этим занятием я проводила каждую ночь до рассвета. Меня затягивали истории предков нашего правителя, который оказался тщеславным, и даже в море взял с собой книги про своих родственников. Среди всех них прослеживалось кое-что общее: каждый из них хотел завоевать весь мир. Когда-то предки Арчибальда покорили всю южную часть нашей планеты и назвали ее Фалирией. Но и этого им недостаточно.
Прошлые поколения за последние четыреста лет не добились почти ничего. Но каждый из них пытался завоевать Елейские воды. Ведь они являются меридианом между югом и севером. Покорив русалок, человек откроет себе путь в ранее запретный север.
С детства нам говорят, что той стороной управляет не один человек, как у нас. Их земли не были колонизированы кем-то одним. Там все так же есть разделение на страны и губернии. А во главе всего севера стоит союз из двенадцати королей, представители всех стран.
Нам говорили, что на той стороне царит хаос и разруха, но никаких подтверждений не было. Я думаю, что эту часть истории писали наши императоры, которым было удобно осквернить вражескую территорию. Таким образом они создавали себе повод, ситуацию, чтоб оправдать свое нападение благим намерением спасти местных жителей, подвергшимся ужасному правлению глупых королей. Может, во мне говорит ненависть к нашему правителю, но все равно во всех его действиях я вижу одну цель — безоговорочную полную власть. Над всем и над всеми.
Я была удивлена, что император дал мне чуть-чуть воздуха, буквально один глоток. И это чувство свободы окрылило меня. Последнюю неделю я совсем не чувствовала давление с чьей-либо стороны, и даже с ЕГО, и сама мысль о жизни по указке, о так называемом «пруде», теперь претила мне. Я могла думать только о свободе и море.
В этот день я встала пораньше. Меня разбудили первые лучи солнца. Рассвет на корабле пропустить было невозможно. Впервые за время путешествия я решила встретить новый день, а не проводить его. Я укуталась покрепче, так как уже начинало холодать, и поднялась на палубу.
Здесь работа ужи кипела во всю. Все члены команды были чем-то заняты. Капитан с императором решали какие-то вопросы. Дэймонд же был посвящен самому себе. Он сделал максимум по укреплению охраны, но мы больше не подвергались никаким атакам. Так что его работа стала номинальной. А вот вклад Милоша все также был ценен. Он и другие матросы с утра до ночи были заняты. Я не понимала такой тяжелый физический труд, спрашивала его о дальнейших планах, но тот был непреклонен. Друга тянуло в море, и никакая работа не пугала.
Я села на свое излюбленное место, где для меня уже давно поставили стул, кое-как найденный на судне. Обычно никто не церемонился и мог сесть где угодно. Но смотреть на закаты все же нужно с удобством.
Солнце сбегало из ночного плена, а мои переживания прятались за ослепляющим светом. Эта процедура успокаивала меня, я забывала обо всем на свете. И только император, постоянно маячивший перед глазами, был напоминанием о предстоящих трудностях.
Но в этот раз я не отмахивалась от него, а наоборот стала наблюдать. Движения императора были резкими, быстрыми. Этот человек не привык ждать и знал о вечной победе. Но также его жесты были наполнены силой. Вся его фигура излучала уверенность. Люди вокруг него чувствовали это, и часто эта энергия отталкивала. Но человек не мог отойти, так как боялся последствий. И лишь получше узнав императора, можно было разговаривать с ним без страха. Или же это позволялось только мне?
Дэймонд при разговоре с правителем держался прямо. Его спина была сродни высокой несгибаемой сосны. Но в то же время от герцога исходила не очень хорошо скрываемая ненависть. Он прятал ее за уважением и неким подхалимством. Но думаю, никто ему не верил, даже он сам.
Капитан боялся Арчибальда. Он скрывал это за неуважением и насмехательством, но только за спиной. В лицо он не то чтобы боялся, он даже не смотрел. Все его шуточки над императором оставались только среди доверенных лиц, куда входили все, кроме правителя и генерала.
Ведь Дэймонд доказывал свою верность доносами. Это не делало ему чести, но было необходимым обстоятельством в жизни правителя. Наблюдательность и болтливость герцога устранили множество измен и переворотов. Власть была непрочной, и только верность герцога и опыт императора сохранили ее. Теперь еще к этому добавилась моя «жалость». Именно ее я назвала причиной своей помощи.
В любом случае, проанализировав, я поняла, что только мне было позволено открыто вести себя в присутствии императора. Тот же только при мне мог быть чуть менее циничным, чем он есть на самом деле.
Мои мысли были прерваны, когда кто-то коснулся моих открытых плеч. Плед слетел, а я, засыпав, не заметила этого.
— Ты замерзла. — сказал Дэймонд, накрывая меня свои черным плащом, который он почти никогда не снимал, да, наверное, только два раза он был не в нем. Сейчас, и когда я застала его в том борделе с Софией.
Плащ придавал Дэймонду брутальности, за ним же скрывались герцогские замашки и интеллигентная одежда. Я так и не разгадала его характер. Единственное, что я знала наверняка, что он был глубоко несчастен. С тех самых пор, как полюбил немеркантильную женщину, которую он не смог даже купить. Она мотивировала его. Он стал богатым, не думал ни о ком, кроме нее. Но этим же она и перекрыла ему дыхание. Он жил только рядом с ней. Настоящее было поставлено на паузу.
Каким-то чудом он полюбил меня. Но и тут произошла ошибка. Теперь он существовал только для меня. И я его полюбила. Но у нас есть одно отличие. Я умею выбирать себя.
Я долго размышляла о Дэймонде. Он воспринял мою задумчивость как покорность и обнял.
Я же находилась в самом прекрасном моменте своей жизни. Яркие лучи рассветного солнца тепло касались моей кожи, мурашки бегали по ней, щекотали мое лицо, шею, руки. Горячее дыхание запретного и любимого мужчины обдувало мои губы. Я чувствовала себя закрытой от всего мира. Эта секунда была олицетворением нежности. Я была пропитана запахом хвои и моря. Я дышала чужим дыханьем, жила чужой любовью.
