https://ru.wikipedia.org/wiki/Сойкин,_Пётр_Петрович

Пётр Петрович Сойкин, фотография 1885 года. Виртуальная выставка «Книжное дело Петра Сойкина» https://vk.com/video-56383780_456239667

Пётр Петрович Сойкин, фотография начала 1910-х годов.

Глава 28

Утро следующего дня было пасмурное и невесёлое, как и настроение. Очень не хотелось идти в Департамент полиции, где мне, скорее всего, перепадут «синяки и шишки», но идти было надо. Ведь это через них я надеялся получить доступ к царю-батюшке и поездить тому по ушам, в надежде быть услышанным и понятым. Поэтому придется потерпеть. И на фига я этот затяжной прыжок демонстрировал, а если ещё Мещерякову будет доложено о вчерашних моих телодвижениях по спасению золотопромышленника Хрунова, то «синяков и шишек» мне будет отсыпано полной мерой. Ладно, «бог не выдаст - свинья не съест»! Прорвёмся!

Как бы там ни было, а ровно в одиннадцать я, постучавшись, вошёл в кабинет Мещерякова, и застал того за чтением каких-то бумаг. Я хотел поздороваться, но хозяин кабинета жестом остановил меня, указал на стул для посетителей, а сам продолжил чтение. Наконец он отложил бумаги и принялся рассматривать меня. Не сказать, что это мне понравилось, но я стойко выдержал испытание, ответив ему взглядом кротким и незлобивым. Наконец, это занятие ему надоело, и он произнёс, приподняв папку с бумагами и показав её мне:

- Знаешь, что это?

И не дожидаясь, моих слов продолжил:

- Это доклады вашего куратора и тех кто следил, чтобы ты, хотя бы до того момента когда тебя примет Государь не влип в историю. Охраняли тебя! Так скажи на милость, почему ты чуть не покончил жизнь самоубийством? Вот тут Иван Николаевич Прудников докладывает о каком-то затяжном прыжке? Что это такое и для чего тебе это было нужно?

- Затяжной прыжок - это прыжок, когда парашют раскрывается на минимальном расстоянии от поверхности. Это нужно будет в будущем, когда в войнах с обеих сторон будет участвовать авиация, и воздушные бои будут происходить на большой высоте, - просветил я полицейского чиновника.

- Ты хочешь сказать, что будут воевать на этих, твоих паралётах? – изумился Мещеряков.

Я представил себе войну паралётов и засмеялся:

- Конечно же нет! Воевать будут на самолётах. А паралёты в моём мире изобретение более позднее и безобидное.

- Самолёты?

- Ну да, самолёты! Я же вам фотографии показывал. А господин Прудников фотографию нашего первого самолёта должен был приложить к одному из своих докладов.

- Эта что ли? – доставая из папки фотографию нашего самолётного прототипа, спросил Мещеряков.

- Эта! – кивнул я.

Мещеряков долго рассматривал фотографию и, наконец, произнёс:

- И это летает?

- Плоховато, но летает, - подтвердил я. – Но это пока прототип. Следующий будет надёжнее и лучше. А к войне с Японией, если она здесь произойдёт, я собираюсь сделать, очень серьёзные аппараты, в том числе и торпедоносцы.

Мещеряков отложил фото в сторону и ещё минуту разглядывал меня.

- А ведь пожалуй, ты в свои слова веришь, а то в Барнауле, когда ты мне про торпедоносцы говорил, я грешным делом подумал, что ты очередной прожектёр и если бы не твои записки, то так бы там, в Барнауле и сидел.

Я пожал плечами, не зная как на это отвечать. Мельком подумалось: «И что я суечусь, если этим чинушам ничего не надо. Наваляют им японцы, перетопят при Цусиме их тихоходные галоши, может тогда дойдёт». Людей русских жалко. Морячков наших там тоже наверняка погибнет не малое количество. Вздохнув, я сказал:

- В Барнауле я был «наивным чукотским юношей» и потому надеялся, что меня услышат и помогут. Для создания авиации нужны люди и главное деньги, много денег, хотя гораздо меньше, чем для постройки очередного самотопа, который морально устарел уже на стадии проектирования. Но даже не это главное. Главное, что деньги, потраченные на постройку самолётов, останутся здесь в России и будут работать на развитие нашей промышленности, а не так как сейчас. Вы поинтересуйтесь какой процент затрат при строительстве какого-нибудь большого корабля на наших верфях приходится на долю российских производителей? Поинтересуйтесь, поинтересуйтесь! Я вам вполне уверенно скажу, что это не более двадцати процентов! Остальные восемьдесят идут на развитие промышленности наших будущих врагов.

Я глянул на недовольно удивлённую физиономию полицейского чиновника и, безнадёжно махнув рукой, замолк.

- Эк вы возбудились, юноша! – насмешливо сказал Мещеряков. – Речи подрывные ведёте! Но я вас не за тем вызвал, чтобы выслушивать ваши домыслы, о вещах в коих вы мало что понимаете. Мне поручено проследить, чтобы вы в целости и сохранности предстали перед Государём и я намерен поручение это выполнить.

- Извините! Не сдержался! - буркнул я. Мещеряков стал мне выкать, значит, намерен вставить мне клизьму.

- Так вы мне не ответили. Зачем вам был нужен этот самоубийственный прыжок? – холодно осведомился тот.

Вот доколупался! Но не рассказывать же ему, что мне так захотелось! Придется вешать лапшу на уши.

- Я уже вам рассказывало будущих войнах и воздушных боях, которые будут происходить на высоте два-три километра, а то и выше. Так вот лётчики со сбитых самолётов будут спасаться, прыгая с парашютом. Если они раскроют парашют на этой высоте, то станут лёгкой мишенью для вражеских пилотов. А вот если они будут раскрывать парашют поближе к земле, то у них будет больше шансов выжить.

- Ты хочешь сказать, что спасающихся лётчиков будут убивать прямо в воздухе? – удивлённо спросил Мещеряков.

- Будут, ещё как будут! – заверил его я.

- Не может такого быть! – не поверил тот. – Это же неблагородно!

- Помилуйте Ваше Превосходительство! О каком благородстве по отношению к смертельному врагу может идти речь? Если враг не сдаётся его нужно уничтожить, вот и уничтожали. Поэтому я и подумал, что надо будет отработать технику затяжного прыжка, ну и прыгнул.

Мещеряков покачал головой и сказал:

- Вот что, господин Щербаков, с этого момента никаких полётов и прыжков. Вот когда вернётесь в свой Барнаул, можете хоть в лепёшку расшибиться, а пока вы в столице, то извольте слушаться.

- Но… - попытался вякнуть я.

- Никаких но! Иначе вас в камеру запрут. А с завтрашнего дня приходите сюда к девяти часам. Будете писать.

- Что писать? – удивился я.

- Мемуары о вашей жизни в ином мире и о событиях, что там происходили.

- Но у меня почерк плохой и грамматики вашей я не знаю, - попытался я увильнуть.

- Пишите, как можете. Мы разберёмся. И вот ещё! Что за дела у вас с Хруновым?

- Да нет пока никаких дел. Он готов вложиться в мои проекты вот и обговаривали условия. Мне его деньги нужны, а ему…, что ему нужно я так до конца и не понял.

Мещеряков снова внимательно меня осмотрел, покопался в папке с документами и, вынув оттуда листок, стал читать. Я сидел смирненько и ждал продолжения. Отложив листок, Мещеряков задал мне совершенно неожиданный вопрос:

- А скажите-ка, юноша, откуда вы знаете некого Петухова Макара?

- Кого, кого? – непритворно удивился я, поскольку никакого Петухова да ещё Макара я не знал. – Я этого Макара не знаю!

- Ну как же? Ещё вчера вы его лупили тростью, спасая Хрунова от ножа.

- А, Гребень! Значит, его Макар зовут. Так вчера я его впервые увидел, хотя раньше слышал о нём от Горлова Игната Степановича. Тот рассказывал, что этот Гребень убил Голубцова Ефима, помощника Хрунова.

Пришлось рассказать Мещерякову всё, что мне было известно о Гребне. И как я его заподозрил. Мол, после того как на меня не раз покушались я стал жутко подозрительным. Вот и приметил притаившегося Гребня. Правда, немного лопухнулся, но успел во время.