Неожиданно я утратил способность к когнитивным процессам, но остаток здравого смысла позволил мне понять, что мой разум помутился из-за того, что мой хуй оказался во рту у Светы. Вот – незадача-то, ведь я же его туда не совал. В те ужасные времена среди моих сверстников сосание хуя считалось делом крайне позорным. Тогда считалось, что сосать хуй могут только падшие женщины, такие падшие, что дальше падать некуда. То, что Лена не могла быть падшей женщиной, у меня сомнений не вызывало, а её вялые попытки попробовать мой хуй на вкус, я списал на наивное девичье любопытство. Света была женщиной взрослой, что не позволяло списать сосание хуя на инстинкт естествоиспытателя, и было ясно, что делает она это совершенно осознано. Однако назвать Свету падшей женщиной, у меня язык не поворачивался, ибо сосала она так хорошо, что я запросто изменил своё отношение к минету, который в те времена именовался Вафлей. На этом все мои разумные действия закончились, и моя душа улетела в заоблачные дали.
После очередного оргазма, точно не могу сказать какого по счёту, а было их слишком уж много из-за моей подростковой гиперсексуальности, я заново обрёл некоторые когнитивные возможности. Немного поразмыслив, я для себя решил, что кунилингус, по правде говоря, таких слов в то время я не знал, и называл этот процесс лизанием пизды, не такое уж гнусное занятие, и не стал сдерживаться. Во время кунилингуса я вдруг понял, почему у русских женщин лобковый волосяной покров имеет форму треугольника, а у американок там прямоугольник. Всё проще простого. У Светы был прямоугольник, причём несколько кособокий, но всё было коротко подстрижено, ну а лишнее выбрито. Как всё просто, однако. Нализавшись вдоволь, я продолжил процесс банальной ебли, и мог бы продолжать его ещё, но за окном уже совсем рассвело. Блядь! Почему счастье так скоротечно? И я не знаю почему. Как это ни прискорбно, но часам к семи утра Света окончательно пришла в себя и почти полностью протрезвела. Первые слова, которые она изрекла после секс-марафона были полны горечи и сарказма. «Ох, ёб же твою мать! Что же мы с тобой натворили. Просто опизденеть». Несмотря на сказанное, лицо Светы просто светилось каким-то загадочным светом. Мне совсем не хотелось уходить, и потому я решил молчать и слушать, авось пронесёт, и Света меня не выгонит. Как это ни мерзко, но уходить было надо, но очень хотелось напоследок внедриться ещё раз туда, откуда появились все люди. Я озвучил свою мысль, и Света с ней согласилась и сразу же воплотила её в жизнь. Как ни странно всё произошло очень быстро.
Потом мы быстро оделись и разными путями передислоцировались в мою палатку, чтобы там поговорить как пионер переросток с Лагерным психологом. У меня ноги шли плохо, по всей видимости от того, что я перетрудился в постели у Светы, кстати, её матрац был вполне пригодным для совокупления. Свету также мотало как говно в проруби, но мы всё-таки дошли до места. Разговор был крайне неприятным, но нужным. Говорить не хотелось ни мне, ни Свете, но есть такое вот слово Надо. Кому Надо? Да никому не Надо, но всё-таки Надо. «Я тебе бесконечно благодарна за эту ночь, но продолжения не будет. Честное Пионерское, мне этого хочется не меньше, чем тебе, однако, надо вовремя остановиться», – сказала Света, сделав максимально серьёзное лицо. Как я размечтался о том, что буду сношаться со Светой ещё и всю третью смену, а тут такой облом. Конечно, она права. Не пара мы друг другу. Она хоть и молода, но примерно вдвое старше меня. Как-то это не по-людски. Вот только вопрос возникает. Как сдержать порыв страстей? Никак не получится. Я озвучил Свете свои мысли, а она меня, не знаю уж порадовала или ж огорчила, но то, что она мне сказала, чуть не вызвало у меня паранойю. Есть такое эндогенное заболевание. Честно говоря, лучше им не болеть. Однако ж, не всё так просто в этой жизни, и не всё от нас зависит.
Закурив очередную сигарету, ну а курила она так часто, что я постоянно с трепетом ждал, когда у неё начнёт из жопы капать никотин, Света, сделав весьма невинное лицо, изрекла: «Прости меня дуру грешную. Совсем ведь забыла вчера тебе сказать, что звонила твоя мать, и тебя забирают из Лагеря. Автобус сразу же после обеда. Оно и к лучшему. В Москве тебя ждёт твоя Лена, а я буду ждать того, кто придёт первый. Хорошо, если Махно». Не могу сказать, что я обрадовался, но скорее всего, это действительно было к лучшему. Не помню, о чём мы ещё тогда говорили, скорее всего, о моих жизненных перспективах. Ну о чём же ещё может говорить девушка-психолог с перезревшим пионером, который только вчера её выебал. Когда же Света покинула мою территорию, в мою голову забрела дурная мысль, а не подстроила ли она всю эту идиотскую ситуацию, уж больно много для трёх дней экстраординарных событий. Как-то всё так уж складно сложилось, что все в говне, ну а Света несчастная жертва обстоятельств. Однако трубач протрубил Обед. Жрать – дело свинячье, но нужное.
Дорога до Москвы показалась мне ужасно долгой. В голове бродили дурные мысли, как крысы по городской свалке. Непонятно было, куда ж меня сошлют или вообще оставят в Москве. Второй вопрос, который не давал мне покоя, что теперь мне делать с Леной. В то время я ещё не был законченным циником и сохранил в себе некоторые остатки совести, и просто так трахать Лену сразу после Светы, мне было не совсем комфортно. Надо ей рассказать, или обойдётся? Если сказать, то, что сказать, а о чём умолчать? Интересно, как она отреагирует? С другой стороны, зачем говорить то, о чём тебя не спрашивали? А вдруг она спросит? Короче, меня совесть мучила так, что мама не горюй. Мама моя горевать вовсе не собиралась, и, встретив меня с автобуса, тут же объявила мне, что отправляет меня в Гудауту. За что мне так свезло? Не могу точно сказать, однако, свезло ведь. Слава Богу, там не будет ни Светы, ни Лены, но будет много отдыхающих и изнывающих от безделья девочек, с которыми можно будет начать новую жизнь, как минимум половую, но если же совсем не повезёт, то хотя бы сменю обстановку. Как это ни странно, но благая весть разогнала дурные мысли, хотя и не совсем.
В Гудауте меня поселили в одну комнату с сыном хозяев, который года на два был меня постарше. Если же Вы думаете, что всё дальнейшее повествование приобретёт голубой оттенок, то хуй Вам в глотку. Не дождётесь. Ему, почему тоже нравились только девочки. Кроме меня хозяева сдавали своё жильё ещё и семье из Ленинграда, был такой город на карте СССР. Семья состояла из папы, мамы и двух дочерей. Одной было шестнадцать, а другой – почти четырнадцать. Очень удачное совпадение. Само собой разумеется, что папа с мамой бдели за старшей дочерью, которую звали Ирой, а за младшей почти совсем не бдели, ну, а её звали Мариной. Ира мне нравилась больше, ибо была брюнеткой, зато Марина была рыжая, и так бывает. Понятно, что мне досталась рыжая, но это было к лучшему. Юрик, именно так звали хозяйского сына, даже толком не целовался с Ирой, а у меня с Мариной получилось примерно так, как в Лагере с Леной. Была конечно некоторая разница да и некоторые несущественные детали. Вино называлась не Фетяска, а Псоу. Лена боялась, что мои дружки могут прийти не вовремя, а Марина также боялась, что неожиданно придут её родители. И самое ужасное было то, что в парке совсем не было кроватей, а всё остальное практически совпадало, если не считать того, что в Ленинград я совсем не собирался ехать ради Марины.
На этом можно было бы смело поставить жирную точку, однако, изменения моего сознания ещё не достигли фазы запредельного цинизма. Конечно, в Гудауте я напрочь забыл и про Свету, и про Лену, а вернувшись в Москву, сразу постарался забыть и про Марину, но беда была в том, что новых приключений как-то даже не предвиделось. Оно и понятно, ведь я перешёл в другую школу, а чтобы втереться в доверие, нужно относительно много времени. Точно уж больше, чем требуется для избытка нереализованного либидо. Так ещё и сублимировать стало сложнее, ибо в новой школе мечтающих о славе рокеров найти было не так просто. Вот и полезли в дурную голову романтические воспоминания. Вспомнил я всё, но мой глубокий жизненный цинизм подсказал мне единственный верный путь. Хуйли вспоминать Свету и Марину? Сразу на хуй, не говоря уже о Ларисе и Ире из Медведково. Этих двух ещё дальше. Осталась одна фантазия, которую надо было реализовать, и имя ей было Лена. Чем ближе, тем надёжнее.
