К тому же, я… любила его.

И я четко понимала, на что иду – мне было важно не лишиться даров в процессе, пока он еще не ожил. А дальше все – распишитесь и забирайтесь.

Хотя, да, надо признать – по силам я скучала.

Но, теперь на голову свалилась еще одна проблема. Точнее даже две.

Во-первых, мне необходимо вернуть дары или же стать такой великолепной актрисой, чтобы сам Аид поверил мне и пригласил на свой сраный Бал. К слову, до ночи всех святых всего лишь ничего.

Во-вторых.

Чертов Лиам Салливан… Насколько я поняла, мои экзекуции с его духом и телом не прошли бесследно и он действительно побывал на Завесе. А значит то, что тот «что-то» видел, было самым настоящим проявлением потустороннего и загробного.

А ведь стоило просто уехать и не падать под лед, не оживлять красивых парней, не игнорировать Лавку, Присциллу и собственный дар. Но мы же так не умеем, да? У нас все, как у неправильных ведьм – теперь еще и с каким-то потусторонним папашей.

Прибыли. Станция «Мортвилль», остановка «Чокнутая ведьма»…

Давненько я не просыпалась дома. В последний раз не яркое солнце, что обычно появляется в самом своем тусклом наряде лишь в таких городах, как Мортвилль, будило меня на моей же кровати целых десять лет назад.

В этот раз, спустя года, я снова заснула в своей старой спальне. Хотя, по логике вещей, могла бы занять спальню Присциллы. Но меня до сих пор не покидало ощущение, что все происходит словно не по-настоящему. Да и Лавка, вероятно, будет против моего обоснования в спальне матери. Или же я себя накручиваю. Или же пока сама не хочу занимать главную комнату квартиры.

Короче… Дело к ночи.

Еще лежа в кровати, я огляделась. Вчера вечером я не особо обратила внимание на то, насколько моя комната… прежняя. Такая, какой я её оставила, сваливая в Луисфорд. Окно выходило на запад, откуда открывался вид на огромный Центральный Парк. Совсем далеко, если вглядеться, можно заметить крышу фамильного особняка основателей города – четы Свампвичфильд – несколькими годами ранее там произошел большой взрыв на Хэллоуинском праздновании. Поэтому пока здание и прилегающий сад находился на реконструкции. За особняком расположилось большое семейное кладбище и широкая полоса леса. Пока еще там везде лежал утренний туман, но если сегодня нежданно-негаданно распогодится, то, возможно, можно даже будет увидеть блеск реки Морт.

В целом, моя комната вмещала в себя не столько мебель, сколько хлам. Помимо кровати, двух тумб, трех-дверного шкафа и письменного стола со стулом, комната была завалена книгами, сухоцветами, старыми альбомами, минералами, что я вечно тащила с базара, речными ракушками из местной речушки, фотографиями и шмотками. Присцилла не убирала здесь – словно ждала, что я могу влететь в эту комнату в любой день и громко заявить о правах собственницы. Мол, «родителям вход запрещен», не смотря на то, что мне далеко не семнадцать лет, и все в этом духе.

Наконец наглядевшись на весь этот бардак, я встала с кровати и прошлепала босыми ногами в ванную комнату – вчера я изрядно разволновалась и так не приняла ни ванную, ни душ, ни на душу (чего покрепче). Поэтому учитывая, что сегодня я поеду в морг, причем поеду не одна, мне требовалось разбудить тело не только горячим кофе, но и горячим душем.

Теплые потоки воды приятно заструились по коже, пробуждая мое измученное и уставшее тело, совершенно не выспавшийся мозг и сознание. Если бы еще температура воды держалась так, как нужно, без типичных для старого водопровода перепадов, цены бы такому душу не было.

Слушать прогноз погоды, попивая крепкий кофе, не потребовалось – я и так знала, что на улице еще немного и будет минусовая температура. Что-что, а вот ведьмино чутье все еще было со мной. Например, почувствовать будущее (лишь слегка), краешком глаза увидеть мысль собеседника, до ужаса «отэмпатить» любого прохожего, а также – разговаривать с не живым. Например, с таким, как Лавка.

Хотя, нашу семейную лавку скорее можно было отнести к колдовским артефактам. Ведь, размер не так важен, как их суть. Задачей лавки было держать силы товаров в пределах стен, а рассудок покупателей в порядке. Помимо прочего, она защищала владельцев и посетителей от потусторонних сил, от плохих пожеланий, кошмарных заговоров и иных, не входящих в число позитивных, намерений.

Каким образом Лавка стала артефактом – загадка. Но еще в детстве мы с Присциллой, а до этого она со своей матерью, как и бабушка со своей и так далее, вплоть до нашей первородной Камелии отдавали дань уважения Лавке – окуривали её травами, вовремя чистили и никогда-никогда не приглашали в самые ее глубины чужаков.

Лиам Салливан, разумеется, не в счет. Этот парень еще с выпускного класса стал моим приятелем. Впервые я привела его в «Цветы Камелии» в 16 лет, примерно за год до своего бегства в Луисфорд. Заранее я договорилась с Лавкой, что со мной придет друг. И она согласилась пустить Лиама внутрь.

Понятное дело, в нее всегда заходили клиенты, что желали купить то настойку от кошмаров, то набор для вещих снов. Но Лавка была не просто нашим домом. Она была буквально частью нас. Это не означало, что сердце ведьмы и колдовской артефакт навсегда были неразлучны, сколько… такая разлука могла стать болезненной.

Поэтому, если мы хотели впустить кого-то в наше сердце, то Лавка воспринимала этого человека уже совершенно иначе.

А еще Лавка умела подслушивать. Поэтому сейчас, пока я сидела на красном мамином диване и попивала кофе, она хитро ухмыльнулась (благо, такие вещи глазу не видны – возможно, от страха можно и концы отдать: не могу гарантировать или опровергнуть, так как и сама ни разу не видела истинное лицо Лавки, а лишь слышала её) и включила радиоприемник, из которого тут же послышались строки «Я в огне, извне пылаю, грежу, дай руку скорее мне». Практически выплюнув кофе обратно в чашку, я в изумлении уставилась на приемник, а затем в предполагаемый источник магии.

– Я говорила во сне? – спросила я, обращаясь к «Цветам Камелии».

Да, я не сказала, но этой ночью мне снилось много самых разных снов, но все они были либо про Присциллу, либо про то, как я кричу Салливану, что лежит на льду, как я его люблю.

Ну ладно… был там и еще один сон… В котором я тоже кричала имя Салливана. Ну да ладно.

Лавка сухо проскрипела половицами. Смеется надо мной, перечница. Ну-ну… Вот продам тебя и поглядим, кто будет смеяться последним.

Благо, мне хватило мозгов на то, чтобы не сказать это вслух. А то я тут же пожалела бы о такой оплошности.

Допив кофе, я еще раз почистила зубы и начала выбирать одежду. Не шибко широкий выбор осенних нарядов контрастировал с зачем-то захваченным (практически в плен) вечерним платьем. Тут два варианта: либо чутье заранее подсказало, что мне потребуется выцепить приглашение на бал Оркуса Аида Великого, либо я попросту не понимала, что кладу в чемодан в принципе.

Кое-как состряпав годное облачение для нынешней погоды и обстоятельств, состоящий из черных джинс, водолазки и более менее теплых замшевых ботинок на тракторной подошве, я в задумчивости уставилась в окно. Ветер значительно усиливался, а пальто, что я все же забыла в номере, вероятно, совершенно не скучает без меня в более теплом и радушном Луисфорде.

На секунду замерев, я все же решилась зайти в спальню Присциллы. Цель – не расчувствоваться и найти какое-нибудь мамино пальто.

Отворив темно-бордовую дубовую дверь, в мои ноздри моментально проник тяжелый запах уда. Присцилла оставила на прикроватной тумбе ароматическую свечу и, пока та догорала, полностью выветривая в пространство весь свой букет, оставила в запертой и не проветриваемой комнате множественные шлейфы диковинного сладкого аромата.

Если бы из моих глаз моментально брызнули слезы, я бы поняла, что не так черства, как думала. Но нет – лишь ступор и странное оцепенение. Возможно я действительно не так любила собственную мать, как принято.