– Это всё… – Семён не мог подобрать слов. – Простите, но это всё не совсем, как бы так выразиться…
– Я знаю, я знаю, – закивал мужчина. – Вы не ожидали, что вас будут поддерживать. Увы, и мы слишком часто, слишком часто сталкивались с малодушием наших друзей, д-д-друзей… Но мы не будем и дальше терпеть.
Настало время действовать, действовать. Вы говорите, что вам нужно в Москву? Мы поняли, мы п-п-поняли, что дело слишком велико, чтобы о нём говорить. Ведь дело это – о, это бесконечно правое дело, правое! – оно касается царя! Ведь так?
– Царя?
– Мы понимаем, да, понимаем. Чтобы убить змею, ей нужно рубить голову, а не хвост, не хвост.
Семён обомлел.
«Они что же, думают, я поехал убивать царя?!» – ужаснулся он.
Но не успел он рта раскрыть, как собеседник перебил его:
– Не нужно, не нужно! – Он поднял руки. – Не обязательно произносить это вслух! Мы всё прекрасно понимаем! Вы герой, герой! Вы тот, кто сделает, наконец, решительный шаг из тьмы ко свету! Мы ждали, мы ждали таких, как вы! И наше счастье, счастье, что мы были рядом и смогли помочь. Но наша помощь этим не закончится, не закончится! О нет! Мы не будем выспрашивать, к-к-как именно вы собираетесь сделать то, зачем едете в Москву. Наше дело, дело – вас сопроводить. Мы доставим вас в Москву – и сделаем всё, чтобы вы достигли своей цели. Если нужно, мы сложим г-гголовы на своём пути – но это будет не зря, не зря! Делайте, что задумали, и не беспокойтесь. Мы доставим вас в Москву к послезавтра. Кстати…
Он нагнулся и поднял с пола сумку Семёна.
– Это ваше. Мы не трогали сумку, потому что догадывались, да, догадывались, что содержимое может быть опасно. Она ваша. Мы проследим, чтобы вы её не потеряли до самой Москвы.
Семёна замутило. Он едва успел свеситься с края постели, когда его снова вырвало. Толпа отскочила, но туфли доктора всё же забрызгало.
– Вот и спасай после этого жизни, – пробормотал тот, брезгливо морщась.
– А как же они поедут в Москву, ежели они и лежать покойно не могут? – спросила какая-то женщина.
– В больницу ему надо, – снова сказал доктор. – На недельку.
– Мне послезавтра нужно там быть, – возразил Семён.
– А что, не подождёт дело? Неделю-то?
Тут бледный мужчина порывисто встал с кровати, и толпа вновь притихла.
– Вы что же, что же, сомневаетесь в нашем госте? Сомневаетесь, да? – Мужчина заходил взад-вперёд между койкой и толпой. – Думаете, он зазря этот день выбрал? А? Забыли, что наш главный враг, враг России, прибывает в Москву в этот день?
– Царь приезжает в Москву, – выдохнул Семён. Даже не спросил, а как-то лишь озвучил факт. Да и правда, где-то он слыхал об этом.
Толпа пристыженно глядела в пол, пока бледный мужчина ходил взад-вперёд.
– Я прошу прощения, – сказал Семён. – Но я как будто всё ещё не знаю, как вас зовут…
Мужчина остановился, у него на лице мелькнуло удивление и досада.
– И правда! Степан Трофимович, честь имею. Фамилию называть не буду… Моя скромная роль – быть идейной искрой, искрой, и товарищем для нашей молодёжи. Вот эти прекрасные люди… – Он обвёл руками толпу. – Эти люди готовы отдать свои жизни ради будущности России, ради будущих п-ппоколений… Ради свободы воли, ради красоты и любви, и любви!
– Значит… – Семён говорил медленно, подбирая слова. – Значит, вы порешили… как бы это… порешили ради свободы, красоты и любви убить царя?
По комнате пронёсся коллективный вздох – не то вздох удивления, не то негодования.
– Мы… Мы не говорим здесь так, – занервничал Степан Трофимович, ломая руки и глядя в сторону. – Это не те слова, не те… Мы делаем тёмное дело ради нашего светлого будущего, нашего будущего… Тяжёлые дела, которые можем и должны сделать. На которые в-в-вы, в том числе, нас вдохновляете.
– Я?
– Вы. Своим бунтом, своей решимостью. Своей любовью к родине и непримиримостью, непримиримостью, н-н-непримиримостью, не-при-ми-ри-мость-ю…
Степан Трофимович вдруг изменился в лице, с видимым усилием закрыл рот, а потом накрыл его руками. В его глазах мелькнул ужас, он отвернулся и ушёл в угол. Семён и с постели слышал, как Степан Трофимович раз за разом повторяет слово «непримиримостью». Но тут из толпы к нему шагнула тонкая девушка, такая же бледная, с высоким лбом и большими, навыкате, глазами. Она положила руки ему на плечи и что-то тихо сказала.
– Спасибо, Наташа, – ответил ей через минуту Степан Трофимович, поворачиваясь к Семёну и толпе. – Не обращайте внимания, друзья. Это… бывает. Однако пора кончать… Послезавтра вам, Семён Александрович, нужно быть в Москве. Мы достанем вам билеты на поезд. Прибудете в Москву вовремя, сможете и Его застать…
Семён хотел было что-то возразить, но передумал. В конце-то концов, подумал он, разве это не прекрасный шанс попасть в Москву? И тут же ответил себе – нет, не прекрасный. Но всё же шанс.
– А как же они с такой головой в Москву поедут? – спросила женщина из толпы.
– Может, пилюль ему дать? – спросил какой-то парень, с надеждой посмотрев на доктора.
Но тот лишь покачал головой:
– Увы! В больницу, только в больницу. Иначе нельзя.
– А что, если мы… Если мы попросим о помощи у Мануйлихи? – робко спросил кто-то.
В помещении повисла тишина. Слышно было, как в комнатах наверху кто-то кашляет.
– Кто эта Мануйлиха? – спросил непонимающе Семён.
– Ведьма, – ответил доктор.
– Ведьма? – Семён охнул. – Вы с ведьмами, стало быть…
– Нет-нет, не подумайте, не подумайте, – замахал руками Степан Трофимович. – Мы ведь не то, чтобы постоянно! Это так только, по нужде…
Вот, хотя бы, вас выручить.
– Простите, не понимаю.
– На автомобильной станции. Там больно уж много, больно уж много было наших врагов. Мы бы, конечно, могли и с револьверами туда сунуться, но опасно уж очень… Помещение маленькое, народу много – постреляли бы друг друга, и всего делов, и всего делов. Да и вас могли бы задеть. Вот в таких с-с-случаях, мы и прибегаем к помощи ведьмы… Одной только ведьмы.
Помните, как наши враги сознание потеряли?
Семён вспомнил, как под потолком появилась зелёная птица, как она вспыхнула и повалила этим светом полицейских.
– Ну, – только и сказал он.
– Её это рук дело, – сказал кто-то из толпы. – Берёт она недёшево, зато результат-с…
– Да неужто в Ярославле ведьмы могут свободно промышлять? Неужто их тут не ловят?
– Ловят, как и везде, – вздохнул Степан Трофимович. – Но Мануйлиха умеет прятаться, умеет прятаться. Сколько на неё облавы ни устраивали, она всё уходила. А поодиночке к ней все боятся сунуться. Так только, толпой нахлынут – а её уж и след простыл, и след простыл…
– Так что же, она, эта ваша Мануйлиха, и врачевать умеет?
– Умеет, как же не уметь, – сказал выступивший вперёд детина. – Меня в том году в поле косой посекли, во…
Он закатал штанину, показывая длинный и страшный шрам на ноге. -…Так если б не она – остался б хромой.
– Ясно, – сказал Семён. – Но, знаете, вот что-то не уверен я…
– Мы тоже, тоже стараемся её избегать, – поспешил заверить его Степан Трофимович. – Но иногда, вы знаете… Иногда цель оправдывает средства.
Семён подумал о научном собрании, о своём проекте двигателя на фотогене, и хмуро кивнул.
Вскоре Степан Трофимович выпроводил всех из квартиры и оставил Семёна одного. От эмоций прожитого дня у Семёна разболелась голова.
Промучившись часа два и даже разок всплакнув, Семён всё-таки уснул.
Разбудили его, когда солнце уже заливало комнату ярким светом. Открыв глаза, Семён увидел перед собой Степана Трофимовича.
– Проснулись? – спросил тот извиняющимся тоном. – Извините, что бужу. Но пришла Мануйлиха. Нужно принять, она долго ждать не станет, не станет.
У Семёна раскалывалась голова, дико хотелось пить и в то же время тошнило, но он только просипел:
– Хорошо.
Через минуту в комнату вошла низенькая плотная женщина лет пятидесяти, закутанная в шали и платки. Когда она села на табурет у постели Семёна, тот понял, что перед ним цыганка. Кудрявые и чёрные-пречёрные волосы, тёмные глаза и смуглая кожа. Улыбнувшись, она показала целый ряд золотых зубов.
