Механик Семён Дежнёв сидел за столиком в углу кабака и мрачно потягивал пиво. Думы его были тяжелы, мрачный взгляд его не отрывался от кружки.

Не отрывался, пока он не услышал знакомый голос:

– Хозяин! Водки!

Семён поднял глаза и увидел своего давнего товарища, учителя Крамольского. Крамольский тоже увидел Семёна.

– Ба! – воскликнул он. – Какие люди! Хозяин, бутылку за столик!

Учитель плюхнулся на стул напротив механика и весело спросил:

– Слыхал? Ведьму в Вологде поймали, настоящую. На той неделе судить будут за убийство. Колдовала. Поговаривают, с демократами заодно была.

Механик не ответил, думая о чём-то своём.

– Ну, брат, чего грустишь? Никак случилось чего?

– Ну, – ответил Семён.

– Чего «ну»? Рассказывай!

Семён достал из кармана сложенный вчетверо листок и протянул Крамольскому.

– Никак письмо? – спросил учитель, разворачивая листок. – Так и есть…

Амуры? Э-э-э, нет, не похоже…

На листке учитель прочёл:

«Дорогой Семён Александрович!

Рад сообщить тебе, что очередное собрание членов Императорского Московского Университета состоится двадцать четвёртого октября 1881 года в Москве, в корпусе на улице Моховой. Ты тут уже пару раз бывал, так что как добраться, подробно расписывать не стану. Та работа, про которую ты мне писал – взбудоражила! Взволновала! Здесь очень хотят тебя услышать.

Очень, уверяю тебя! Засим честь имею тебе сообщать, что ты внесён в список докладчиков… Ждём! Приглашение прилагается к письму в конверте…»

– Что же ты горюешь? – удивился учитель, поднимая глаза на Семёна. – Тобой вон в Университете интересуются! Через пару деньков уже ехать!

Радуйся!

– Какое там… «Радуйся»! Чему радоваться? А кто меня отпустит в Москву?

– Так отпросишься у своего. Уж, наверное, не откажет.

– Откажет. В том-то и дело. – Семён ещё сильнее насупился. – Третьего дня заводил было разговор, но не прямо, а намёками так, понимаешь? За обедом. Так он сделал вид, что не понял. Набил рот котлетами, а как прожевал, заговорил об охоте.

– Ещё попытайся. Да ты с ним прямо! – Крамольский налил себе водки. – Барин сейчас работника держать против воли права не имеет. Прошли холопские времена. Отпустит, куда денется!

– Да ты неужто думаешь, так просто? – вспылил Семён. – Он мне жалованье уже третий месяц не платит! Я уж и так, и этак… Но я намёками всё, а он делает вид, что не понимает. Тут, видишь, сила нужна, стержень в характере, а у меня он разве ж есть? Я так, поскулю-поскулю, да и отступлюсь.

– Это ты, брат, зря. Так нельзя. Давай, стой на своём. Так и жизнь твоя пройдёт, пока будешь его машину латать. А тут – такая возможность! Да если б меня позвали с докладом в Москву…

Крамольский замолчал и мечтательно улыбнулся.

– А что, кстати, за доклад-то? – спросил он через минуту.

– Доклад… Прорыв. Новый вид двигателя. Не на пару.

– Вот как! А на чём?

– На фотогене.

– Это ещё что?

– Масло такое, горючее. Пять лет назад один отставной калужский генерал на своём заводе такую штуку из угля выгнал. Они там, в Калужской губернии, бурый уголь добывают. В общем, генерал этот своего учёного послал в Москву с этим фотогеном, так тот серебряную медаль получил за открытие.

– Неплохо!

– Ещё как! Я сам там был, его доклад слушал. Как я потом этим фотогеном заинтересовался! Сколько денег извёл на него – не посчитать… Бредил фотогеном. Думал, как бы его к машинам получше применить. Бредил, бредил…

– Ну?

– Ну и добредил. Приснился мне как-то двигатель. Я проснулся – и ну к столу! Всё записал и лёг спать. Встаю утром, смотрю – а неплохая идея приснилась! В общем, я потом над этими идеями ещё год бился. До ума доводил. И вот, наконец, получилось вывести результат. Даже макет себе сделал. Ну, в барском сарае, конечно… И, знаешь, работает! Только вот денег у меня нет самому исследования продолжать. Одного фотогена сколько надо – страсть. Вот я и написал в общих чертах своему приятелю. Мы с ним в университете на одной скамье штаны протирали. Он-то в Москве остался, а я…

Семён с отвращением огляделся и умолк.

– Это он, стало быть, тебе письмо прислал? – спросил Крамольский.

– Он. Вот, приглашение на доклад даже получил. А толку? Не отпустит хозяин.

– Вот что я тебе скажу, – начал Крамольский, наливая себе ещё водки. – Ты, брат, обязан своё дело до конца довести. А ну как ты весь прогресс за собой потащишь? Нет, брат, тут на месте сидеть нельзя. Давай, выбивай из господ свои деньги за три месяца да отпрашивайся в Москву. Скажи: не отпустите – так уйду, и с концами. Но в Москву ты должен попасть!

Слышишь? Вон, кстати и царь в Москву двадцать четвёртого прибывает, слыхал? Это, надо сказать, хороший знак…

Через несколько часов Семён помог пьяному Крамольскому добраться до дома, а потом отправился к себе.

«Ну, и чего я жду? – спрашивал он себя по дороге домой. – Открытие – моё! А как не приеду, его кто-нибудь другой себе присвоит. Да и вообще, опостылела уже эта жизнь. Городок этот приелся хуже горькой редьки. Да что там, вся Вологодская губерния у меня в печёнке сидит!.. Не моя это земля… Хватит! Правда, хватит! Не отпустит меня старый хрен – сбегу!

Нельзя мне собрание пропустить!»

Распалив себя таким образом, он добрался до барской усадьбы, зашёл во двор и под дружный лай собак поплёлся к гаражу. Там он зажёг свечку и при её слабом свете стал любоваться машиной господ. Огромный паровой автомобиль сейчас сверкал трубами и цилиндрами. Коричневый корпус, красные сидения, колёса в половину человеческого роста, но главное всё же – трубы, трубы! Огибающие корпус по бокам, кручёные – притягивали взгляд, не оторваться!

Семён забрался на место водителя, положил руки на руль и задумался.

«Уехать бы так… – подумал он, проваливаясь в сон. – Уехать бы…»

Наутро, за завтраком, Семён снова попытался завести разговор об отъезде.

– Трифон Евграфыч! – осторожно начал он. – Я тут это, спросить хотел…

– Семён, обожди с вопросами, – оборвал его барин, крепкий седой старик в красном халате. – Не за столом твою мантифолию обсуждать. Про железяки при моих домашних говорить вообще не comme il faut.

– Да в том-то и дело, Трифон Евграфыч!.. Я не про машину хочу спросить!

– Потом, всё потом! – отмахнулся хозяин. – Маня, ты зачем это собачке мясо со стола таскаешь?..

Семён вынужден был замолчать, решив подождать. Но и позже, в кабинете хозяина, разговор не клеился.

– Трифон Евграфыч! – обратился к барину механик. – Я по поводу…

– Опять ты?! Ты куда прёшь со своими руками чёрными, а?

– Трифон Ев…

– Ты мне зубы не заговаривай! Иди сперва руки вымой, а потом уже и говорить со мной будешь!

Семён умолк и вышел. Отошёл от кабинета шагов на пять и встал у стены.

На душе было тоскливо, ужасно хотелось плакать. Таким и застала Семёна дочка Трифона Евграфыча, семилетняя Маня.

– Вы плачете? – спросила Маня, удивлённо захлопав глазами.

– Нет, я это… Так… – Семён неловко вытер глаза рукавом и хотел было уйти, но Маня встала поперёк его дороги.

– Вы это из-за папеньки, да? – спросила Маня.

– Да… Нет… А, чёрт…

– А вот папенька говорит, что ругаться нехорошо. Папенька вообще много всего говорит. Да вы его не слушайте!

– Какое там…

– Папенька был недоволен за завтраком, я помню. Вы от него чего-то хотели, да? А он не даёт? Ну, он когда злой, от него не дождёшься… Я вот намедни куклу тоже просила-просила, еле выпросила, такой он злюка был.

Но я просить умею! А давайте… А вот давайте я вот сейчас его попробую успокоить! – Маня весело запрыгала на одном месте, сверкая белокурыми локонами. – Ждите здесь!

И, не успел Семён что-то возразить, как девчушка добежала до кабинета отца, толкнула двери и юркнула внутрь. Механик стоял на месте, не зная, что и делать. Однако прошла минута, другая. Семён уже подумал, что сейчас Маня выйдет от отца и скажет, что Трифон Евграфыч приглашает его к себе, и теперь можно будет у её папеньки чего угодно просить… Но вместо Мани из кабинета вдруг выбежал сам Трифон Евграфыч, красный от злости.