Я приподнимаю бровь.

— Это улыбка, Мэнникс? Ты хорошо себя чувствуешь? — Он кашляет, чтобы прочистить горло, и скрывает любые откровенные выражения лица.

— Вам следует вернуться к столу.

Я отхожу в сторону, чтобы пропустить женщину, и бросаю взгляд в сторону стола.

— Я на самом деле не хочу, — говорю я рассеянно. И тут я понимаю, как близко я подошла к Мэнниксу, как шагнула прямо к нему. И замечаю, как он напряжен — потому что внезапно огненный взгляд Люциана устремился прямо на нас.

Окрыленная, я демонстративно кладу руку на грудь телохранителя и громко смеюсь, как будто он сказал что-то смешное. Очень взбалмошный и глупый поступок, но, когда голова гудит, а внимание Люциана наконец-то полностью захвачено, что-то коварное и злобное берет верх.

Мэнникс обхватывает своей большой, покрытой чернилами рукой мое запястье и с силой отталкивает меня назад.

— Черт. Из-за тебя я погибну. — Я смотрю на него, и понимание приходит в мой затуманенный мозг слишком поздно: я чувствую рядом с собой горячее присутствие Люциана.

— Уходи. — Односложный приказ Люциана звучит почти как рык на своего солдата.

Послушно, без единого звука Мэнникс подчиняется и исчезает через заднюю дверь.

Меня охватывает реальная ситуация, мы с Люцианом стоим в этом маленьком коридоре. Только я, он и его гнев, заполнившие тесное пространство.

— Извини, — говорю я, пытаясь обойти его.

Он по-хозяйски обхватывает меня за талию, не давая мне никуда уйти. Притянув меня к себе, он шепчет: — Ты думаешь, что это умно — открыто флиртовать с моими подчинёнными?

Я поднимаю подбородок выше, несмотря на покрасневшие щеки, и наблюдаю за ним периферийным зрением.

— Что не так? Разве ты не доверяешь своим людям?

— Свою жизнью, — говорит он. — Но я бы пустил пулю в голову своему самому доверенному человеку за то, что он прикоснулся к тебе. — В его голубых глазах тлеет огонь, и у меня перехватывает дыхание. Я верю ему.

Люциан буксирует меня в более укромный уголок.

— Что ты делаешь?

— Поскольку очевидно, что тебе нужно мое безраздельное внимание, — говорит он, прижимая меня спиной к прохладной стене, когда мы остаемся одни. — Я дарю его тебе.

Он говорит это как обещанную угрозу. И когда он тянется к акцентному столику и крадет фиолетовый цветок из серебряной вазы, я задаюсь вопросом, как он будет меня наказывать.

Я выдергиваю руку и переворачиваю ее.

— Собираешься отшлепать меня по запястью?

Он нависает надо мной и смотрит в прозрачные голубые глаза. У меня кровь стынет в жилах.

— Заманчиво, — говорит он, затем тянется за спину и поднимает пиджак, чтобы достать пистолет.

Ледяной адреналин выбрасывается в мои вены, и я внезапно становлюсь очень трезвой.

Он кладет между нами и цветок, и пистолет.

— Хорошо рассмотри и то, и другое. — Он опускает свой рот рядом с моим ухом. — Цветок — для тебя, а пистолет — для Мэнникса. Один из вас будет наказан за свое поведение сегодня. — Он выпрямляется и заводит обе руки за спину. — Выбирай руку.

Аромат итальянских трав и чеснока, доносящийся из кухни, проникает в мой желудок, вызывая тошноту. — Нет, я не буду выбирать.

— Выбирай, Кайлин Биг, или я выберу за тебя. — Я качаю головой. С нетерпеливым стоном он говорит:

— Я, наверное, не стану его убивать. Просто раню конечность. Чувствуешь себя лучше?

— Ты — дьявол.

— А ты та, кто любит с ним возиться. — Я сглатываю нервы и указываю на его правую руку. Не желая смотреть и убеждаться в том, что я случайно всадила пулю в человека, я закрываю глаза, прижимаясь головой к стене.

Тепло тела Люциана сдавливает мое пространство, сенсорная депривация разрушает мое воображение, заставляя пульс бешено биться. Затем мягкое прикосновение лепестка цветка к кончику моего носа пугает меня.

Я вдыхаю сладкий аромат ириса, когда меня охватывает пламя. Облегчение от того, что я пощадила Мэнникса, длится недолго, пока Люциан не втаскивает меня в соседнюю ванную комнату.

Он щелкает замком на двери, а затем прижимает меня к стойке, его глаза дикие.

— Сними трусики, — приказывает он.

Я хочу оттолкнуть его, но другая, более глубокая, запретная жажда заставляет меня поднять подол платья и спустить черные стринги с бедер. Я протягиваю их ему, и он, подойдя ко мне, вырывает их у меня из рук и засовывает в карман.

Люциан проводит цветком по моей челюсти, нежно пробираясь к горлу. Его жестокий взгляд противоречит манящему ощущению шелковистых лепестков, ласкающих мою кожу, и я выдерживаю его испепеляющий взгляд, сжимая бедра, чтобы сгладить нарастающую боль. Когда он добирается до изгиба моей груди, то снимает цветок. Одним грубым движением он просовывает пальцы под бретельки и спускает верхнюю часть платья на талию, обнажая мою грудь.

Мои соски напрягаются под его пристальным взглядом, дыхание становится неровным.

— Это мое наказание? — спрашиваю я, не в силах сдержать дрожь в голосе.

Он ничего не отвечает. Вместо этого гладкие лепестки соприкасаются с моей грудью, когда он слегка проводит цветком по соску. Я прикусываю губу, воздерживаясь от стонов и хныканья.

Он обхватывает меня за шею, наклоняя мое лицо к себе. Его рот находится так близко от моего — смелость, вызов. Я выпускаю губу, и его взгляд ловит это действие, как хищник ловит свою добычу.

Я понятия не имею, каково это — быть поцелованной Люцианом, но верю, что это опустошит меня.

Я поворачиваю голову в сторону, и это открывает ему доступ к моей шее. Он крепко сжимает руку вокруг моего затылка.

— Так смело, когда рядом твоя семья, — говорит он, — но ты моя. Я могу сломать тебя, прежде чем ты успеешь закричать.

Его зубы впиваются в мочку моего уха, вызывая у меня болезненный крик. Он бросает цветок на пол и заглушает звук рукой. Отпустив мою шею, он запускает вторую руку под платье и поднимает мое колено, перекидывая его через свое бедро, а затем его пальцы касаются меня.

Жестко. Требовательно. Грубо.

Он проводит подушечками пальцев по моему входу, и я чувствую, какая я мокрая.

Из глубины его горла вырывается безудержный стон. Он говорит что-то грубое по-ирландски, затем опускает голову мне на грудь и всасывает мой сосок в свой горячий рот.

Огонь пронзает мою плоть, электрическая паутина адреналина и похоти искрит в каждом нервном окончании. Я цепляюсь за его руки, чтобы поддержать, и впиваюсь ногтями в его костюм. Его рука все еще закрывает мне рот, заставляя сглатывать стоны, когда он погружает в меня палец.

Он не погружается до конца; его средний палец находит набухшую, ноющую сердцевину и безжалостно теребит ее, а большой палец работает с моим клитором. Стимуляция — это провод под напряжением, проходящий заряженными импульсами по моей крови, искрящий и грозящий воспламениться.

Он отпускает мой сосок, чтобы сказать:

— Эта мокрая киска — моя, — прежде чем его рот поглощает мою шею. — Если я когда-нибудь поймаю тебя за тем, что ты намочила свои трусики на одном из моих парней, он будет покойником. — В ответ я могу только покачать головой, сопротивляясь его прикосновениям.

Резкое трение его пиджака о мои соски подталкивает меня к краю. Я выгибаюсь, отчаянно желая, чтобы его палец вошел глубже.

Это самый развратный и открытый момент в моей жизни, мое тело находится в его полной власти.

— Вот так, — побуждает он, прижимаясь горячим дыханием к моей плоти, — сломайся для меня, Кайлин Биг. Я хочу, чтобы ты разбилась вдребезги.

Его слова полны презрения и отвращения, но также и чего-то еще — каких-то неистовых эмоций, которые я чувствую всем телом. Меня наказывают… но я уже не уверена, что он наказывает меня за то, что утверждает, — теперь он наказывает меня за что-то совсем другое.

Все мысли улетучиваются, когда он погружает еще один палец в мою киску. Мои руки тянутся к его волосам, пальцы сжимаются, а все мое тело обхватывает его. Он доводит меня до конца, его пальцы ритмично трахают меня, а большой палец ласкает клитор. Боже, я так близко, я чувствую, как мои внутренние стенки сжимаются вокруг него, пытаясь заставить его войти глубже.