— Всё, что складываем на эти полки, нужно будет развесить по комнатам, — проговаривал отец, сверяясь с массивной амбарной книгой. — А сюда — те артефакты, которые вынесем только на сам аукцион. И еще нужно решить что-то с…

Бабушка Аиша стояла посреди хранилища в полной прострации. Она явно не слушала того, что говорил ей отец; потерянный взгляд блуждал по полкам, любовно ощупывая каждый сверток. Дина не помнила и половины артефактов, хранящихся тут, а бабушка словно видела их сквозь бумагу и заранее прощалась с каждым, даже с теми, которые продавать не планировали.

Сёстры рука об руку шагнули внутрь хранилища, и в комнате сразу стало тесновато.

— Иллюстрации и описания я подготовлю, — сказала Дина, безрезультатно борясь с зевотой. — Типография откроется в восемь утра, я уже буду там.

— Отлично, — отец бодрился изо всех сил, но бабушкино уныние опутывало всех вокруг щупальцами, высасывая энергию. — Давайте финально пройдемся по списку и посмотрим, что тут у нас хранится.

Бабушка Аиша тяжело вздохнула, прижимая к груди кулек с неизвестным содержимым. Нежно и ласково, как младенца, она уложила его на полку. Напоследок коснулась кончиками пальцев.

— Если тебе так тяжело на сердце, зачем мы вообще это делаем? — Лейла обняла её за плечи. Бабушка тут же успокаивающе погладила её по руке, будто это не она печально вздыхала каждую минуту, а наоборот.

— Ничего, — пробормотала она, шмыгая носом, как пятилетняя девочка. — Мне даже нравится идея, что все эти артефакты не будут пылиться на полках и в сундуках. Новые хозяева получат от них пользу.

Дина огляделась. На каждый артефакт приклеили бирочки: красная — в зал, зеленая — на аукцион, обе — и туда, и туда. Она вытащила у зазевавшегося отца амбарную книгу и прошлась взглядом по списку.

«Нужно подготовить всё для буклетов», — приказала она сама себе, всеми силами пытаясь пробудить в себе энтузиазм. Увы, все эти бесконечные бумажки, измерения и описания навевали тоску.

— Вот этот гобелен плела ваша прабабушка, — рассказала Аиша, указывая на рулон, завернутый в белый плотный хлопок. — Он работает как зеркало, но каждый видит только свое собственное изображение. Это был заказ тогдашней королевы, её раздражало постоянное окружение из десятка фрейлин и слуг, и она хотела хоть где-то оставаться в одиночестве.

— Какая красивая легенда, — Лейла с удивлением прикоснулась к рулону. Его только вчера привезли из банковской ячейки, и никто из них не видел гобелен живьем.

— Отлично, повесим его рядом со входом, — отец деловито прицепил на него красную бирку.

— А это… это веревочная колыбель, — бабушка любовно погладила другой сверток, из которого торчали концы каната, оформленные бахромой. — Её плела моя мама. Младенец в ней спит сладко, не просыпаясь, и ему снятся хорошие сны.

— Я помню, как в ней качали Лейлу, — пробормотала Дина, находя пункт в списке. — Её у нас с руками оторвут, главное не продешевить.

— А как же ваши детки… — бабушкин голос дрогнул. — Где же мы будем их качать?

— Новую сплетем, — Лейла ободряюще улыбнулась и потянулась за зеленой биркой.

— Дожить бы сначала до деток, — мрачно пробормотала Дина себе под нос. — Еще что-то про сон у нас есть?

— Да, тут подушки, — глухо ответила Лейла, заглядывая в огромную коробку в углу. — Только от них какой-то недобрый флёр. Они что, навевают кошмары?

— Это не кошмары, а несбывшиеся надежды, — ответила бабушка. — Чтобы уснуть и погрузиться в них с головой.

— Звучит приятно, но ощущение какое-то жуткое. Зачем мы их вышили?

— Заказ такой был, — бабушка пожала плечами. — Это тебе по молодости кажется, что это кошмарно. Вот поживешь с моё и поймешь, что не всем надеждам суждено сбыться. Сон с ними приносит утешение.

— Или зацикленность и нежелание отпустить, — добавил отец, с непонятной грустью подержав подушку в руках и, будто резко очнувшись, приклеил на неё зеленую бирку.

Дина, как раз закончившая с перчатками, галстуками и шейными платками — каждый со своей уникальной силой — поставила перед Лейлой коробку с домашним текстилем.

— Там вечно-холодные и вечно-горячие вафельные полотенца, предлагаю оформить их пачкой. Упакуешь?

— Мы что, и самобранную скатерть продадим? — сестра проигнорировала коробку, округлившимися глазами уставившись на очередной сверток с зеленой биркой. — Только не с пирожными!

— Почему нет? — отец кинул в её сторону удивленный взгляд.

— Потому что она наша! — возмущенно подскочила Лейла. — И бабушка так долго её вышивала, целый год угробила. Вот этими руками!

Лейла выразительно подняла ладонь Аиши в воздух. Та не сопротивлялась, блеснули глаза, полные слез.

— Нужно подходить к этому философски…

— Ну уж нет, я костьми лягу! — возмутилась Лейла. — С этой скатертью связаны мои лучшие воспоминания. Давайте другую возьмем, у нас же их три! Ну отец, ну пожалуйста!

Дина подняла глаза: бабушка, сминая угол скатерти, была на грани того, чтобы расплакаться. Дина поджала губы, вспоминая, сколько сил она положила на этот артефакт. Чтобы магия сработала, пришлось принять строгий обет: Аиша целый год не видела дневного света, прячась в комнате без окон и выходя на прогулку только ночью.

— Отец, какая нам разница? Давай возьмем другую. Вот эту, например, — Дина встала на носочки и достала сверток с верхней полки.

Найдя в сестре поддержку, Лейла резко затихла, распахнув большие грустные глаза. Каспар тяжко вздохнул, потом едва заметно улыбнулся и кивнул:

— Хорошо, раз так решил семейный совет. А скатерть со сладостями положите обратно.

Пока сестра поспешно прятала артефакт подальше — а то отец может и передумать — Дина на миг поймала грустную ностальгическую волну. Ей всегда было тяжело прощаться с привычными вещами, особенно с памятными, хранящими историю семьи. Где-то в глубине души заскреблось, будто вместе со старыми вещами, помнящими руки давно умерших прабабушек, она продает частичку своего сердца.

«Не нужно драматизировать, — Дина с силой заставила себя вернуться к списку. — Мы шили и вышивали всё это на заказ, чтобы отдать другим людям за деньги. Просто бизнес».

* * *

Дина до последнего руководила приготовлениями: расставляла артефакты, направляла поваров и декораторов, раздавала указания нанятым на один вечер официантам. В конце концов, Лейле, уже наряженной в тонкое шелковое платье нежно-розового цвета, пришлось насильно выгнать Дину, иначе та так и осталась бы фартуке поверх ситцевого комплекта.

«Вечер даже не начался, а я уже с трудом держусь на ногах», — Дина рассмотрела в зеркале свое изнуренное невыспавшееся лицо, потыкала пальцами в мешки под глазами. Обычно она с большим удовольствием прихорашивалась и наряжалась, но сегодня — в тот день, когда это было действительно важно — измотанность взяла своё. Выглаженное изумрудное платье с пышным длинным рукавом, узкой талией и юбкой ниже колен ждало её на вешалке. Завернутые в бумагу новые туфли из белой змеиной кожи — те самые — отдыхали рядом на полу. Служанка уже второй раз заглядывала в приоткрытую дверь, намереваясь накрутить Дине кудри плойкой. Но Дина продолжала сидеть в нижнем белье на пуфе, оперевшись спиной о столешницу и вытянув ноги. Потом, наконец, тяжко вздохнула и пошла в ванную комнату.

Задержка стоила ей сожженной впопыхах пряди волос, поэтому прическу быстро пересобрали в праздничный пучок с жемчужными шпильками. Нацепив платье и подведя глаза подслюнявленным черным карандашом, Дина бросила на себя последний взгляд в зеркало.

«Приемлемо».

Она поправила помаду, быстрым шагом выскочила из комнаты и спустилась к первым гостям.

Слуги в праздничных ливреях уже разносили напитки и закуски. Дина сначала потянулась к шампанскому, но на середине движения остановила руку: сегодня это лишнее.

Она огляделась. Весь первый этаж превратили в огромную галерею. Двери были открыты нараспашку, приглашая гостей перед самим аукционом рассмотреть экспонаты, развешанные и разложенные то тут, то там.