– Стоило, – повторил я, откидываясь в кресле. – Потому что каждый момент был моим. А не результатом чьего-то алгоритма.

И в тот момент я почувствовал, как что-то изменилось. Пространство вокруг нас, прежде мягкое и текучее, словно застыло. Воздух стал тяжелее. Её лицо, ещё мгновение назад оживлённое, вдруг побледнело, а взгляд заметно напрягся. Она хотела что-то сказать, но не успела.

С потолка опустился легкий импульс света, и прямо перед нами, бесшумно и быстро, материализовалась фигура. Это был Челобот. Один из тех, кого я уже успел ненавидеть. Высокий, идеально пропорциональный, с металлическим отблеском на "коже" и холодным взглядом, который казался живым, но лишённым души.

– Геннадий Вальков, – его голос был глубоким, почти гипнотическим, с оттенком непреклонности. – Вы поставили под сомнение Основной Принцип Общественной Гармонии.

Я удивился, но только на долю секунды.

– Что? – фыркнул я, пытаясь скрыть лёгкое беспокойство. – Я просто рассказал о том, как это было раньше. Разве это преступление?

– Ваши слова: "Каждый момент был моим. А не результатом чьего-то алгоритма", – Челобот говорил без эмоций, но в его голосе чувствовалась угроза. – Ставят под сомнение Общественный Алгоритм. Это может привести к деструктивному влиянию на окружающих. Вы временно задержаны для анализа высказывания.

Я вскочил с кресла, чувствуя, как в груди поднимается волна ярости.

– Вы серьёзно? Это был просто разговор! Я не пытался ничего разрушать.

Челобот шагнул ко мне. Его движения были пугающе плавными и быстрыми.

– Каждое слово в этом обществе имеет значение. Ваше могло вызвать сомнения в системе, на которой держится весь наш мир. Это не допускается.

Я посмотрел на неё, ожидая, что она вступится. Но её лицо было застывшим, как у человека, который только что увидел что-то невероятное. Она даже не пыталась говорить.

– Ну что ж, – усмехнулся я, глядя прямо в глаза Челоботу. – Если даже разговоры здесь запрещены, то ваш мир слабее, чем вы думаете.

Он не ответил, лишь протянул руку. Лёгкий импульс света ударил меня в грудь, и я почувствовал, как мои мышцы напряглись. Воля ушла, как вода сквозь пальцы. Я не мог двигаться.

– Вы будете доставлены для анализа. Ваши воспоминания временно заблокированы. Это стандартная процедура.

Перед глазами всё поплыло, но я успел бросить последний взгляд на неё. Её лицо всё ещё оставалось напряжённым, но в глазах появился проблеск… чего? Жалости? Вины?

И в этот момент я понял: мои слова действительно задели что-то в этом идеальном, но хрупком мире. Может, это стоило того.

Я открыл глаза, и сначала не понял, где нахожусь. Всё вокруг – белое, как снежная буря, и пустое, как забытая церковь. Воздух был неподвижен, глухой, но тяжёлый. Он давил на грудь, как одеяло, которое ты не можешь сбросить. Я попытался сделать вдох, и вдруг почувствовал, что не сижу здесь. Я… вижу себя. Снаружи.

Это было как кошмар, где ты бежишь и видишь, как твои собственные ноги утопают в грязи, но бежать легче не становится. Я видел себя – сжатые губы, тяжёлый взгляд, руки сжимающие подлокотники кресла, как якорь. Но я больше не управлял этим телом.

– Геннадий Вальков, – произнёс голос.

Он не был громким, но в нём была такая тяжесть, что казалось, слова оставляют в воздухе вмятины. Я медленно поднял взгляд, и там был он.

Допросный.

Нет, его нельзя было назвать человеком, хотя его лицо было слишком похожим на человеческое. Как кукла, идеальная и безжизненная. Чересчур симметричные черты, кожа – слишком ровная, безупречная, будто отшлифованная до блеска. Но самое страшное были глаза. Они были серыми, глубокими, холодными, как затянувшееся небо перед бурей. Они не моргали. И это было хуже всего.

– Вы знаете, почему вы здесь? – спросил он.

Я хотел ответить. Хотел сказать, что я здесь из-за глупого высказывания, что всё это недоразумение. Но язык будто приклеился к нёбу. Тишина стала густой, словно кипящее масло.

Он не ждал. Он не должен был ждать.

– Ваши слова, – продолжил он, словно читая из невидимого протокола. – «Каждый момент был моим. А не результатом чьего-то алгоритма». Эти слова ставят под сомнение основу Общественного Алгоритма. Они провоцируют хаос.

Я почувствовал, как внутри поднимается что-то. Гнев. Но не обычный, не резкий. Это был медленный, вязкий гнев, как грязь, заполняющая трещину в сердце. Мои пальцы дрогнули. Я взглянул на свои руки – они сжимали подлокотники кресла так сильно, что костяшки побелели.

– Это просто слова, – выдавил я наконец. Мой голос звучал хрипло, как у человека, который давно забыл, как говорить. – Вы серьёзно думаете, что слова могут что-то разрушить?

Он наклонился вперёд. Медленно, плавно. Его движение было слишком точным, как у хищника, который не спешит – он знает, что добыча уже в капкане.

– Каждое слово имеет значение, – произнёс он. – В вашем мире это не так. Здесь это основа. Ваше мнение – это угроза.

Моё мнение – угроза? В этот момент меня прорвало. Я выпрямился, подавшись вперёд, почувствовав, как гнев вспыхнул ярче.

– Угроза для чего? Для вашего… вашего «алгоритма»? – я почти кричал, но не мог остановиться. – Вы строите мир, где никто не может сказать ни слова, чтобы не разрушить ваш дом из карточек! Вы боитесь, что кто-то вспомнит, каково это – быть человеком, а не чёртовым винтиком в вашей системе!

Он слушал. Или делал вид, что слушает. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он просто смотрел. Это был взгляд человека, который давно перестал быть человеком.

– Мы не боимся, – сказал он, наконец. Его голос оставался ровным, но теперь в нём было что-то… хуже, чем угроза. Это была уверенность. Уверенность в том, что они всегда побеждают. – Мы контролируем.

И в этот момент я почувствовал, как что-то холодное скользнуло по моей коже. Это было нечто невидимое, как тень, но я знал, что это его тень. Она пронизывала меня, как нож, вытаскивая мысли, эмоции, чувства. Я пытался сопротивляться, но мои руки больше не слушались. Я не мог даже пошевелить пальцем.

Я видел себя со стороны. Видел, как моё тело расслабляется, глаза закатываются. И последний миг перед тем, как всё поглотила тьма, я услышал его голос:

– Вы будете проанализированы.

И если бы вам кто-то сказал, что вы будете "проанализированы", вы бы вряд ли испугались. Согласитесь, звучит довольно безобидно. Я тоже не испугался. Тогда. До того момента, как понял, что это на самом деле значит.

Теперь я бы поседел от одного этого слова. Потому что первое, что я помню, – это холод. Жуткий, всё пронизывающий, словно кто-то вынул тебя из тёплого дома и швырнул в морозильник. Это было место, где тишина резала уши, а дыхание превращалось в облака пара, замерзающие прямо перед глазами.

Рядом со мной был ещё один человек. Мы оба дрожали, сидя на голом каменном полу, обнимая себя за плечи, чтобы хоть немного согреться. Его лицо было чужим, но в глазах читалось что-то знакомое: страх, отчаяние и странная решимость. Мы не знали друг друга, но в тот момент это не имело значения. Мы были там, в пустоте, вдвоём.

А потом заговорила система. Тот же ровный, безэмоциональный голос, который был со мной всё это время.

– Добро пожаловать в тестовую зону. Цель: выживание. Ресурсы ограничены. Слушайте задания. Решение задач открывает доступ к еде.

Задачи. Викторины. Загадки. Тогда это казалось почти смешным. Как викторина может стать вопросом жизни и смерти?

Первая задача была простой. "Назовите пять элементов таблицы Менделеева, используемых в производстве электроники". Я открыл рот, чтобы ответить, но он, мой сосед, оказался быстрее.

– Кремний, медь, литий, золото, алюминий!

Голос системы подтвердил правильный ответ, и прямо перед ним материализовался маленький контейнер с едой. Я видел, как он вскрыл его и начал жадно есть что-то вроде плотного хлебного батончика. Это выглядело так, словно он не ел неделю.