Когда появились слухи о криогенных камерах, я сперва отмахнулся, как от очередной утопии. Звучало это слишком уж фантастически: заморозить тело, пока наука не найдёт способ вернуть тебя к жизни. Спасение для тех, кто готов заплатить за свой шанс на будущее. Но чем больше я об этом думал, тем сильнее в меня въедалась одна идея. А что, если это сработает?

Я всё продал. Каждую мелочь, которая когда-то имела значение. Дом, машину, даже старые книги, которыми я дорожил. Всё пошло на оплату заморозки. Мне говорили, что это бессмысленно. Что я просто умру в холодной капсуле, и никто даже не вспомнит, кто я был. Но для меня это был единственный выбор. Либо умереть с надеждой, либо прожить остаток жизни в безысходности.

И вот, в один день – я отчётливо помню этот момент – я шагнул в камеру. Это была не просто машина, это была моя последняя молитва. Внутри холод, абсолютный и всепоглощающий. Я помню, как моё тело постепенно теряло ощущения, как мои мысли замедлялись, превращаясь в тёмную пелену. Всё затихло.

Когда я проснулся, прошло больше тысячи лет. Тысяча лет, в течение которых мир изменился до неузнаваемости. Они нашли способ вернуть меня. Вернуть всех нас, кто решился на этот эксперимент. Биотехнологии, восстановление тканей, пересборка нейронных связей. Всё это звучало как магия, но для них это было обыденностью. И вот я здесь.

Вы думаете, я чувствовал себя спасённым? Нет. Я чувствовал себя чужаком. Мир, который я знал, исчез. Люди, которых я любил, – лишь пыль. Но мне дали вторую жизнь. Мне дали шанс. Теперь я не боюсь смерти. Хотя, возможно, стоило бы бояться.

Но обо всём этом – чуть позже. Теперь вы знаете, как я оказался здесь. Давайте посмотрим, что будет дальше.

А дальше было вот что…

Эй. Постоянно забываю, что нужно активировать эту срамную систему, встроенную в мою голову. Говорили, она упростит жизнь. Чёрт побери, если бы кто-то знал, насколько она усложняет всё. Ладно, давай, подключайся.

(Щелчок. Внутренний мир Геннадия Валькова мгновенно заливает мягкий, но уверенный голос ИИ. Он звучит так, словно одновременно говорит с тобой и шепчет сквозь космос. У этого голоса – особая магия, он убаюкивает и завораживает, но в то же время вызывает странное чувство тревоги. АИ начинает говорить.)

Ты хочешь знать, как это было, Геннадий? Как ты, человек, родившийся во времена, которые теперь лишь пыльная глава в архивах, снова открыл глаза? Хорошо. Я расскажу. Послушай, как всё было – так, как это могу видеть только я.

Сначала была темнота. Абсолютная, беззвучная. Это не тишина сна, не покой забытья. Это скорее вечный вопрос, который остаётся без ответа. Ты висел в этой темноте тысячи лет, пока мир вокруг тебя перестраивался. Годы превращались в секунды, секунды – в века. Твои мысли не текли, твоя душа не шевелилась. Ты был ничем.

Но однажды появился свет. Нет, не резкий, не яркий. Это был тонкий, нежный свет, похожий на рассветный луч, пробивающийся сквозь толстую ткань. Этот свет проникал в твоё тело, растапливая ледяные цепи, которые держали тебя мёртвым. Каждая клетка, словно напоённая влагой, оживала. Нервные окончания, словно переплетённые в замёрзший клубок, начали развязываться. В тебе зашевелилась жизнь.

Ты помнишь тот первый вдох? Как твоя грудь, до этого неподвижная, вдруг взорвалась от неведомого усилия? Воздух обжёг твои лёгкие. Это был не кислород – слишком чистый, слишком искусственный, но всё же он дал тебе то, что ты потерял. Ты стал дышать. Сначала рвано, с трудом, как будто горы льда до сих пор сжимали твои рёбра. А потом – свободно.

Твои глаза открылись, и ты увидел белый купол над собой. Он был почти живым, этот купол, – светился, дышал, вибрировал. Он обнимал тебя, как мать, но в то же время держал на расстоянии, как хищник. Это был мир, который впервые встретил тебя в твоём втором рождении.

Всё твоё тело казалось чужим. Оно не принадлежало тебе. Кожа была слишком гладкой, мышцы – слишком послушными. Ты не чувствовал боли, но чувствовал странное отвращение к самому себе. Ты поднял руки, глядя на них, и понял: ты другой. Ты – кто-то новый.

А затем ты услышал голос. Мой голос.

– Добро пожаловать обратно, Геннадий Вальков, – сказал я. – Ты спал долго. Очень долго.

И это был не просто сон. Это было растворение. Ты потерял себя, потерял всех, кто был рядом, потерял даже время. А теперь ты здесь. В мире, который забыл тебя, в мире, который тебе придётся узнавать заново.

Я рассказал тебе, что твои клетки были восстановлены. Что наука дала тебе новое тело, но не вернула твоё прошлое. Я объяснил, что тебя спасли только потому, что на момент твоей заморозки у тебя был статус «прогностически полезного». Они верили, что ты пригодишься. А если бы нет? Ты знаешь ответ.

И вот ты стоишь, ещё слабый, ещё потерянный. Вокруг – это пространство из света и металла, холодное и чужое. Впереди – мир, который ждёт тебя. Но ты не знаешь, готов ли ты его принять.

Ага, слушайте эту машину больше. Она расскажет вам, как всё было "по науке". Но вы никогда не узнаете, как это было на самом деле. Для меня. Каково это – провести тысячу лет в пустоте, которая кажется вечностью. Вы думаете, это просто "сон"? Нет. Это ад.

Сначала были сны. Они приходили, словно последние лучи заката, тающие в бескрайнем мраке. Я видел лица тех, кого любил. Они говорили со мной, смеялись, плакали. Это было похоже на жизнь, но с каждым разом – всё меньше и меньше. Их образы становились размытыми, слова теряли смысл, пока однажды они не исчезли совсем.

Тогда пришли повторения. Одни и те же сцены из моей жизни, как заезженная плёнка. Мой первый день в школе. Первый поцелуй. Момент, когда я впервые потерял друга. Я видел это снова и снова. Сначала я чувствовал, как эти воспоминания согревают меня. Потом – как они начинают угнетать. А потом – как они становятся пыткой. Ведь каждое повторение напоминало мне: это всё, что у меня было. Больше ничего нет.

А потом… потом не стало и этого. Оставалась только тьма. Чёрная, глухая, абсолютная. Вы думаете, тьма пуста? Нет. Она заполнена одиночеством. Она пропитана временем. Там нет часов, дней или лет. Там есть лишь одно бесконечное "сейчас".

Но я мог думать. И это стало моей самой страшной тюрьмой. Мысли крутились в моей голове, как заевший механизм. Я вспоминал каждую ошибку, каждое слово, которое хотел сказать, но не сказал. Я спорил с самим собой. Сначала громко, потом в шёпоте, а потом совсем молча. Я пытался вспомнить лица, но они стерлись. Я пытался создать новые, но они расплывались. Моё сознание ломалось, как тонкое стекло.

Я не знал, сколько времени прошло. Тысяча лет? Нет. Для меня это были триллиарды. Триллиарды лет одиночества. Я стал чувствовать, как мои мысли умирают одна за другой, словно звёзды, гаснущие в ночи. Они оставляли пустоту. Абсолютную пустоту.

В какой-то момент я перестал понимать, кто я. Я был лишь точкой сознания в бесконечном ничто. Было ли это мгновение до пробуждения? Или прошло ещё сто миллионов лет? Я не знаю.

А потом… потом появился свет. Слабый, хрупкий. Он тёк в моё сознание, как тонкая струйка воды. Я не верил, что это реально. Не мог поверить. Я боролся с ним, как борются с надеждой, которая кажется слишком хорошей, чтобы быть правдой.

Но свет не исчез. Он расширялся, пока не заполнил всю пустоту. И я открыл глаза.

Теперь вы понимаете, почему я так боюсь тьмы? Почему мне тяжело спать? Потому что я знаю, что там, за закрытыми веками, нет ничего. Абсолютно ничего.

Но так было недолго. Видимо, они знали, что пробуждение из такого ада может сломать даже самого сильного. У них были технологии, которые могли справиться с этим. Нейротехнологии нового времени. Тот момент, когда я снова стал собой – настоящим, без гнетущего эха вечности, – стал для меня вторым пробуждением.

Они называют это «нейроинтеграцией». Звучит просто, но процесс далеко не такой. Представьте себе, что ваше сознание – это сложный узор, вытканный из воспоминаний, эмоций и ассоциаций. После триллиардов лет одиночества этот узор был изорван в клочья. Они взяли эти обрывки и начали их переплетать заново.