Манипулировать я и сама умею. Учитель перед глазами был знатный. Усмехаюсь. Не страшно, я как-то заматерела что-ли.

Мозг услужливо подкидывает чёткое воспоминание вчерашнего разговора. Тело реагирует напряжением.

– Ты не поедешь, Марин, мы договаривались. Это не серьёзно. Ведешь себя как маленькая девочка. Взрослые люди так не поступают.

Отставляю чашку с чаем, облокачиваюсь локтями, подмечая как мать зеркалит мою позу. Смотрим друг на друга в упор. Я так устала за сегодня с мелкими, что сил ворочать языком нет, ни то, чтобы говорить, но, говорить придётся.

– Мы не договаривались о том, что ты меня сватать собралась за какого-то пупсика, – едко выдыхаю. – Это протеже твоего нового любовника?

Зелёные глаза матери леденеют. Последнее время у нас дерьмовые отношения. Две змеи не могут жить в одном террариуме, рано или поздно одна хочет сожрать другую.

У меня не плохая мать. Я всегда была обута, одета и ела хорошую еду, ходила с дорогим телефоном и по репетиторам. Но вот… тепла не случилось. Не всем суждено стать хорошими матерями – я к этому философски отношусь теперь. Не сужу, нет, просто я выросла, а она продолжает давить на меня, словно я в пятом классе. Поэтому внутри бунтует и последний год я не считаю нужным молчать.

– Никто тебя не сватает. Я просила один единственный вечер. Просто ужин в ресторане и всё.

Глаза обиженные, голос с претензией, поза напряжённая. Это ни первые «смотрины» и не первый раз я пытаюсь свинтить. Раньше кричала, что не хочу ни с кем даже говорить, у меня Саша есть, я его люблю. Сейчас, вот, нет никого… прикрыться нечем. Да и глупо это. Я же не в рабстве, могу просто отказаться. Или не просто. Не важно.

Больше в случайные встречи не верю и не ведусь на уговоры где-то посидеть. Она ничего не делает просто так. Мне стукнуло девятнадцать, а ей стукнуло в голову окончательно.

Мать вбила в голову, что я должна быть пристроена и как можно скорее. Это и забота и не желание разгребать, если вдруг что… В своё время она разгребала одна со мной на руках. Я должна быть благодарна, что меня не пристроили в детский дом, пока она удачно мужа себе ищет. А может быть, в критический момент появился дядя Сава и всё поменялось? Как-то так случилось, что я плохо запомнила раннее детство, только с того момента, когда большой, грузный мужчина переступал порог нашего съемного жилья.

– Нельзя выбрать другую дату? Я же говорила, что у меня сборы.

Ответом служат пренебрежительно закатанные глаза.

Нежелание матери признавать то, что спорт плотно вошёл в мою жизнь, откровенно бесит. Она как-то резко забыла после моих восемнадцати, что именно она и привела в волейбольную секцию, когда нужно было выбрасывать огромное количество энергии. Я была непоседой… А после того случая и вовсе без спорта нельзя.

Моя психика очень быстро адаптировалась, и я сама не заметила, как в таком ритме зажила. Теперь я и мячик срослись, мы друг без друга не можем. Я столько дофамина получаю, что ничего рядом и не стояло. На фоне отказа от таблеток, так совсем не вытяну.

– Каникулы, девочка моя, какие сборы? – хлопает ресницами деланно.

– Региональные, мама, – без улыбки отвечаю, – Если ты забыла, то я КМС (прим. автора: КМС-кандидат в мастера спорта) и играю не только внутренние матчи.

– А мне кажется, что это ты забыла, что все твои хотелки оплачиваю я, начиная с брендированных кроссовок заканчивая прокладками.

Тараним друг друга яростными взглядами.

– Решила отобрать у меня деньги? Серьёзно? – саркастически поднимаю бровь, – У меня есть работа и отец присылает. Это не аргумент, – отмахиваюсь.

Хмыкает зло, руки под грудью складывает и откидывается на спинку с превосходством смотря. Я ненавижу такой её взгляд. И знаю, начнёт бить наотмашь. Я сейчас для неё словно подчинённый. Пусть, моя мать не навороченный босс, но как-то же она управляет салоном красоты, который в свою очередь приносит доход.

– Те копейки, что тебе платят за ассистирование и то, что присылает папочка, не хватит даже на трусы с рынка. Не обманывайся. У тебя запросики другие, милая.

– Прекрати, – шиплю.

– Даже не подумаю! – вспыхивает, теряя напускную холодность.

Вскакивает на ноги, начинает метаться по кухне туда-сюда. Атмосфера вокруг накаляется как сковорода на огне. И мне бы промолчать, спустить на тормоза, но видимо не сегодня, потому что я как баран иду в атаку на этот забор. Обиженная я, путаю берега только так.

– Ещё раз. Мне срать, на какого-то там додика, понятно? – мама останавливается напротив. – Мне плевать. Я не пойду ни в какой ресторан, ни с каким козлом знакомиться. Будешь давить – съеду к бабушке.

На мою браваду, матери тоже по фигу. Смеётся издевательски. Смех прокатывается по просторной кухне, отражается от поверхности и таранит уши.

– А… ну да, как же я забыла… – саркастически глаза закатывает, – моя свекровушка со своим блевотным радушием. Что-то, хрена с два она его проявляла, когда я с тобой бегала под мышкой. Как-то на фиг не надо было, а тут посмотрите… благодетельница. Где она была, когда я не знала, что делать с тобой мелкой на руках? У неё под жопой квартирка была, а мы мыкались по съёмным! Если ты не забыла! – И тише добавляет, – Если бы не встретила Ерохина… мне страшно представить, что было бы!

Опускаю глаза.

Помню… дядю Саву, помню… и какой бы он ни был, а сжимается сердце. Ко мне он всегда нормально относился. Грубоватый и басовитый, но меня не обижал.

– Как минимум меня не вынуждают ничего делать из того, что я не хочу, – говорю успокаиваясь, в надежде, что она тоже успокоится.

Но, мама только тон меняет, посыл остаётся неизменным.

– Посидеть в приятной компании для тебя тяжело? Я всего лишь этого прошу! Больше ничего.

– Нет! – Рублю хмурясь.

И всё! Взрывается окончательно.

– Тогда забудь про деньги. Я не копейки больше не дам!

– Ясно, понятно, – кидаю взгляд на остывший чай и начинаю мечтать лишь о том, что упаду на свою мягкую подушечку, блаженно прикрывая глаза.

Через два часа мать не может успокоиться, и мы орёмся припоминая всё самое грязное, что у нас есть. Я её мужиков бесконечных, она мои ошибки. Тыкает носом в самое дерьмо, пока я не хлопаю дверью и не запираюсь. Слышу, как она ходит по квартире, ругается, но уже больше себе под нос.

Мы на самом деле достаточно мирно живём, могло быть и хуже. Да и бывает у людей хуже. Я особо не жалуюсь. Просто так вот, бывает. Я нормально себя чувствую, нет какого-то там ущемления или чего-то такого. Я в этом с детства. Мама решала куда я пойду, что надену в школу и на какие кружки запишусь и прочее. Получается, что я только раз вышла из-под контроля. Скорее вывалилась, а не вышла, но это тоже уже не суть.

Позже за ней приезжает какой-то очередной Гришенька, и она укатывает жить свою прекрасную жизнь. К этому я теперь тоже нормально отношусь. Не маленькая, мне больше не надо, чтобы мама сказки на ночь читала и укрывала одеялом. Пусть живёт как хочет. Ей тридцать семь, выглядит на двадцать пять, чем и пользуется. Навёрстывает, наверное, за то время, когда пришлось не по клубам, а со мной сидеть.

Мы с ней одни друг у друга.

Это, кстати, ещё одна тема для ругани. Мой отец, который выдержал только три года брака и свалил в другой город, заведя там семью, остался навсегда уродом и сволочью. Не простила. По её мнению, я тоже должна ненавидеть, но тут случился разрыв шаблона. Отца люблю. Общению никогда не перекрывали кислород, но мать против. Видела я его редко только созвоны и переписки на постоянной основе. Так что, отец в моей жизни присутствует.

Мне кажется, он единственный мужик, кого она реально любила. Я видела их свадьбу на видео неоднократно. Молодые, счастливые… Так смотрят друг на друга… такие искры летели.

Маленькая была, часто-часто смотрела, пока у бабушки была. В нашей квартире нет ни единого упоминания об отце. Ну… кроме меня. Хотя, я на него не особо похожа. Папа у меня с серыми глазами, коренастый, невысокого роста с извечно загорелой кожей и непослушной шевелюрой вьющихся волос, россыпью родинок на лице.