Через четыре с небольшим часа Матфей Катунь и Луция Бавервильд вернулись в отправную точку своего безумного броска, в Щедрый Дом. Один – тяжело хрипя, другая – едва дыша и без сознания. Наверное, благодаря силам людина Матфей отделался лёгким головокружением и парочкой болезненных спазмов в области желудка, которые, впрочем, быстро прошли. Только позже он полностью осознал, что его авантюра была обречена с самого начала, как только он прошёл за ворота Револьдового убежища. Той силы, которой наделила его Мира, хватило в одну сторону, но обратно – что толку увиливать – Матфей бы ни за что на свете не вытянул переправу, будь он хоть трижды всеслух. Да и Луция чудом уцелела, опять же, благодаря чудесным свойствам воды Озера Истины. И ведь, как ни размышлял Матфей, как ни раскладывал свои действия на обдуманные и неосознанные, исход выходил как есть: он не мог оставить девушку там, в красной комнате. Что-то внутри него воспротивилось бросить на волю Астрогора его же шпионку. Незаметно и скоро, за несколько дней Луция стала частью их команды – дружеского круга родственных душ, как бы громко то ни звучало. Как бы чудовищно не было её предательство.

Он оттягивал всю горестную правду. Во всяком случае, до выздоровления той, которой предстояло ещё принять дополнительную утрату – о судьбе прислужника хозяйке ещё известно не было.

Он стойко выдержал заслуженную порцию упрёков и нагоняев, особенно со стороны Юны; он с поразительным для себя хладнокровием робота подробно отчитался за каждый свой шаг, тем самым с потрохами раскрыв истинную причину нахождения Луции в их компании. Затем с бешеной дробью сердца вслушивался в возникший вакуум тишины – всего на минуту, не более, – всматривался в лица друзей, прекрасно понимая, какую бомбу им подбросил.

Естественно, разум отказывался сразу принять горькую пилюлю, требуя подробных, а главное веских – железобетонных доказательств.

– Пусть она скажет! Сама! – не унимался Виктор Сухманов, рьяно бубня самому себе.

Он то принимался нервно расхаживать взад-вперёд в маленькой гостиной Мириного дома, то вдруг направлялся на улицу и там плюхался на ступеньку перед входом, впадая в молчаливый ступор. Лиандр впервые видя своего союзника в подобном гнетущем состоянии, не знал как себя и вести; кот тихонько мяукал и тёрся о штанину, пока рука Виктора рассеяно не касалась дымчатой шёрстки.

Эрик Горденов дальновидно остерегся резко высказываться, также предоставив Луции самой всё рассказать. В конце концов, Эрик не примерял на себя судейскую мантию, да и не желал бы сам оказаться на скамье подсудимых, без права на защиту собственной чести.

Юна пребывала в полнейшем замешательстве: её спасительница? А в глазах Ласточки рыжеволосая девица была кем угодно – прохвосткой, соблазнительницей, даже авантюристкой – но никак не предательницей. Зачем спасать чужую жизнь, рисковать собственной, когда проще простого было исполнить так, как желал того главарь вурдалаков? Что-то не укладывалось в том сюжете, каков выходил из уст Фея, Юна нутром чувствовала, что не так проста подноготная Луции Бавервильд. И лучше пусть она всё расскажет, без утайки.

Рарог, этот вечно ёрничающий по поводу и без, болтливый саламандр, только и смог, что выдать своё фирменное: «ложки – поварешки, от козы рожки» и замолк. Ящер, точно верный пёс, бегал за Юной и норовил поймать её взгляд.

А Сеера? Кошка сохраняла нейтралитет по поводу случившегося. Найдя в домике добродеи уютное солнечное местечко, она удобно устроилась, свернувшись чёрным клубочком. Даже если всем и казалось, что Сеере плевать на всех и вся, то было не совсем верно: должен же кто-то сохранять здравый рассудок и быть настороже, когда остальные паникуют почем зря. Кто-кто, а кошки лучше всех умеют притворяться спящими, когда ведут свою охоту.

Через два дня Луция наконец очнулась. Первый, кого она позвала, не мог откликнуться на её голос. Больше не мог.

– Где Маргел? – тихим, слабым голоском обратилась она к Юне и Мире, а видя, как те понуро отводят глаза, с беспокойством до чёртиков колющим грудь, чуть громче требовала ответа. – Где он? С ним всё в порядке?

Духу достало Анките. На удивление взрослым младшая дочь Миры, спокойно вложила в свою ладонь дрожащую руку девушки – пальцы той ещё не оттаяли от перенесённого испытания. Анкита ровным, но мягким голосом открыла правду о прислужнике-какаду. Ледяные пальцы в ладони девочки обмякли, а затем сжали с такой силой, что их пришлось сбросить.

Нет, Луция не кричала, не стонала и не плакала. Она откинулась головой на подушку и закрыла глаза, стиснув до белизны губы. Отныне она изгой со всеми вытекающими последствиями. Без друзей, без любимого мужчины, без прислужника. О Маргеле думать было вовсе невыносимо: её товарищ, друг, ближе которого не было никого в мире, голос которого ещё раздавался в её голове. Совсем недавно.

А затем настала вторая волна. Без подготовки и предисловий ей бросили в лицо её предательство и потребовали объяснений. Как же это всё вторично и бессмысленно, думала она, да и зачем. Решили судить – судите, гоните, проклинайте. Что сделано – того не воротишь, давно известная истина. Но им того мало, им нужен повод и смысл.

И тогда она сбросила с души завесу, которая служила отменной драпировкой истинной личности Луции Бавервильд на протяжении десяти лет.

На удивление всех, возмущение захлестнуло Виктора Сухманова, он как одержимый, что до последнего защищал Лую, теперь едва ли не поносил ту последними словами. Эрик не был так жесток, но желчи хватило и у него. Матфею нечего было сказать, он выдохся окончательно, физически и морально. Юна прикусила язык, она единственная готова была вскочить и заслонить своим телом бессильную, распластавшуюся на матрасе бледную Луцию. Этот порыв шокировал Юну, но она, как и Матфей, тем более, как бы ни бесился Вик и гневался Эр, они также – все прикипели к рыжеволосой плутовке и считали её подругой. Наверное, от того и было больнее Вику.

Луция пропускала мимо ушей его брань, тонко вымеренный сарказм Эрика раздавался в дали – для неё точно капли воды из крана падали наземь и разбивались напрасно. Всё её мироздание сошлось в одной точке, в частичке света, в солнечном камешке, который она ласково поглаживала пальцами. То, единственное чудо, что волшебной нитью удерживало прошлое, не давало захлебнуться в чёрном ничто, засасывающим разум. Спасательный круг. Луя улыбнулась, вяло, бледно.

Эта её улыбочка вконец взбесила Виктора. Он тут же подскочил к ней и, заметив, куда устремлено всё её внимание, с размаху выбил янтарь из девичьих рук. Улыбка тут же скисла, глаза, в которых жила вишнёвая искорка – померкла. Но Виктору не стало легче, так гадко он никогда себя не чувствовал. Подонок, нашёл с кем тягаться! С девушкой. С той, кто ему…

– А, э-э, Вик, – Эрик Горденов напрягся и сделал предупредительный шаг в их сторону.

Виктор чертыхнулся и отошёл прочь, стыдясь смотреть ей в лицо. Но Луция или как её там не реагировала. Она сидела, плечи опущены, руки повисли, утратив драгоценность – безвольная кукла, сломанная марионетка, ни дать ни взять.

– Как жучок в смоле, – её голос, казалось, тоже надломился.

Первой, как ни странно, очнулась Юна, она подобрала золотистый камешек. Приглядевшись хорошенько, она разглядела в его прозрачной толще крохотную букашку – невольного пленника капли древней смолы и, подойдя к отрешённой девушке, осторожно, с особенным тактом, с каким, наверное, врач общается с особо больным пациентом, взяла упавшую ладонь Луки и мягко вложила утрату на ладонь. Пальцы тут же сомкнулись над сокровищем.

– Откуда он у тебя? Это же янтарь? Верно? – заговорила с ней Юна.

Матфей поразился той заботе, что таилась за тревожным взглядом подруги: сама едва не погибла по вине предательницы, но точно всё решила стереть из памяти или запрятать неприятное воспоминание куда-то очень далеко. Но стоит ли проявлять благородство, когда загонщик тебя подталкивает к пропасти?

– Да, это янтарь, – нервозно, выплёвывая из себя слова, отозвалась Луция. Речь ей далась с натугой, как если бы она задыхалась. – Подарок.