Капитан еще раз пнул старую макаку и что-то грубо рявкнул, макака отозвалась набором неразборчивых лающих звуков.
– Видишь? Конечно, они придумали все это не сами. Их натаскивал один коварный и подлый народец, который стерли из истории во время Объединительной войны. А эти бедные обезьяны, оставшись без своих хозяев, какое-то время по старой привычке носились повсюду и пытались играть с нами в войну, хотя уже были обречены, Еще какие-то два поколения назад они упорно делали вид, что равны нам, но видишь, мальчик, дикая и грязная их природа быстро взяла вверх, и теперь все на своих местах. Пусть идет.
Капитан достал что-то серое из кармана и метнул макаке – это был кусок хлеба. Зверь подхватил его и, даже не отряхнув от земли, запихнул дрожащими длинными пальцами в рот, неотрывно глядя на офицера корпуса безопасности. И в этот момент Ун понял, что увидел в карих глазах этой полосатой макаки – вместе с неизмеримым страхом в них читалось непонятное больное обожание, смешанное с восхищением и покорностью.
Глава IV
Седая макака уполз в шалаш, собирая коленями и ладонями грязь и дожевывая хлеб последними зубами.
Отряд пошел дальше.
Звери, похоже, услышали запах угощенья и теперь опасливо выглядывали из своих убежищ. У самок на мордах шерсть не росла, подле некоторых копошились любопытные детеныши в грязных обрывках тряпья. Какие же они были совершенно другие! Полосатые, худые-худые, казалось, что сквозь кожу всех оттенков даже проступали кости, а какие пугающие выражения скользили по их мордам, так отдаленно напоминавшим благородные раанские лица.
– Я смотрю, молодняк у вас есть, – заметил отец, когда отряд миновал натянутый на столбиках брезент, под которым сидела пузатая самка, плетущая что-то из длинных тканевых лент.
Капитан поправил кепи и ответил с некоторой осторожностью:
– Сейчас с этим получше, господин управитель. Для заводского заказа макак хватает, но ведь есть еще медицинский завод и университетские лаборатории, а оттуда они нам зверье не возвращают. Осмелюсь заметить, что если бы лет сорок назад достопочтенный министр не приказал отправить на удобрения треть оставшихся макак, то вам бы не пришлось вообще обращать внимания на подобные мелочи.
Ун покосился на отца. Тот слушал капитана спокойно, и от холода этого спокойствия захотелось убежать. Взгляд зеленых глаз скользил от предмета к предмету, от фигуры к фигуре. С подчеркнутым отвращением он переступил через зловонный бурый ручеек и проговорил тихо:
– Все-то у вас, капитан, хорошо, да только я одного не понимаю, как ваши звери еще не попередохли от какой-нибудь заразы или не стали источником чумы. Приучить этих макак одеваться непросто, но будьте добры научите их стирать и пользоваться отхожими местами. Сделайте что-нибудь с водой. Ваш зверинец стоит слишком близко к моему городу. Тем более, отсюда вы возите дрессированных макак на завод. Если они принесут какую-нибудь дрянь, то вы будете первым, с кого я прикажу снять голову.
Капитан хотел было что-то ответить, но не успел, дорогу солдатам преградила молодая самка с белой длинной шерстью на голове и такими же белыми полосами на щеках, плавно сползавшими на шею и скрывавшимися под грязной дырявой рубахой. Для обезьяны черты ее морды были очень мягкими, их можно было назвать нежными и по-своему красивыми. Но вот ее светлые глаза блестели каким-то пугающим отсутствием всякой, даже покорной и испуганной обезьяньей мысли. Она проклокотала что-то, постучав себя по животу, повернулась к ним спиной, схватилась за край своей ободранной юбки, наклонилась и задрала ее вверх, что-то призывно крикнув.
– Ах ты ж!.. – ахнул капитан.
Ничего скандального Ун увидеть не успел – солдаты кинулись к макаке, повалили ее на землю, белая шерсть смешалась с грязью, кто-то со всего размаху смачно ударил ее носком тяжелого ботинка в живот. Самка заревела, и Ун тоже тихо вскрикнул. Да, это всего лишь животное, но ей же больно! Больнее, чем тому беззубому самцу. Он открыл рот, не зная, что скажет в следующий момент, но поймал на себе пристальный оценивающий взгляд отца и сделал вид, что просто вздыхает.
Багровый от кончика пятнистого носа до ушей капитан Нот оправил рубашку и повернулся к отцу. Теперь уже обезьяний ужас и покорность отразились в его глазах, но он, кажется, смог взять себя в руки:
– Простите, господин управитель. Порой макаки совершенно неуправляемы. Выкидывают всякие номера. Ума не приложу, с чего эта вдруг решила нарваться на наказание.
– Не вижу порядка и дрессуры, капитан, – только и ответил отец.
Самка, поскуливая, начала отползать в сторону, и один из солдат наступил на ее длинную шерсть, удержав на месте. Отец махнул рукой. Слишком быстрым вышел этот жест, слишком резким. Солдаты из корпуса безопасности совсем не знали отца и не могли понять, какой дурной это знак. Он был уже не просто раздражен, но стоял на пороге гнева.
– Пусти ее и пойдемте. Боюсь представить, что еще тут творится.
Самка сжалась в комок, зыркая на солдат злыми глазами и морща нос. Ее ужасно похожая на лицо морда на какой-то миг сбила Уна с толку, он даже удивился, как сильно она похожа на нечто разумное. Но теперь, после кривлянья, все стало на свои места. Животное есть животное. Ни одна раанка не стала бы вести себя подобным образом и корчить такие мерзкие рожи. Разве что совсем сошедшая с ума, но таких, как правило, отыскивали еще в детстве и отправляли навсегда в бедламы, а самым неизлечимым, опасным или жалким и беспомощным дарили вечный сон. Но вот макаки жили по законам природы. Что для любого разумного существа – безумие и путь позора, то для них – обычное следование инстинктам и сиюминутным желаниям.
Она поняла, что Ун смотрит, и оскалилась в неком злобном подобии улыбки. Ему стало страшно: вдруг самка собиралась напасть? Но отец уже пошел вперед, и не оставалось ничего, кроме как пойти следом, испуганно оборачиваясь через плечо в ожидании атаки.
Ун успел заметить, как капитан что-то шепнул одному из замыкающих солдат. Тот отделился от группы, схватил неуклюже поднимающуюся самку за шерсть и потащил куда-то за шалаши. Она визжала точно пожарная сирена, не то умоляя о милосердии, не то прося помощи, но макаки лишь нерешительно выглядывали из своих убежищ, никто не попытался заступиться за нее. Еще бы! У диких зверей нет и не может быть чувства товарищества, им не знакомо самопожертвование или жалость. А ведь Уну даже эту белошерстную макаку было по-своему жалко. Ее теперь точно накажут!
Если бы какой-то враг напал на империю, и один из вражеских солдат схватил и потащил куда-то раана или раанку, то против него поднялись бы даже безоружные и слабые. Они бы... Ун услышал, как что-то хлюпнуло под подошвой правого ботинка, услышал резкий запах. Не решаясь посмотреть вниз, он пошаркал ногой и прибавил шагу, чтобы не отставать от отца.
Ничего сильно любопытного им больше не попадалось, и пейзаж изменился лишь тогда, когда капитан привел их к северному краю зверинца. Здесь лачуги заканчивались, и шагах в десяти от них начинались ряды и ряды квадратных деревянных будок высотой чуть ниже роста взрослого раана и длинной шагов в пять. В каждой будке были проделаны ровные дверные проемы, завешенные кусками темной засаленной ткани, и по два окна. В одной из крайних будок занавес дрогнул, показались любопытные синие глаза и тут же скрылись, заметив взгляд Уна.
– Здесь держим дрессированных, господин управитель. В этом секторе заводские, рядом шахтовые, у самых стен пахотные.
Вид этого «района» немного сбил гнев отца. Ун сразу заметил, что скулы его расслабились.
– Вижу, у вас тут достаточно четкое разделение.
Капитан, понурый и злой, оживился, видимо, тоже почувствовал едва уловимую перемену в настроении управителя.
– Это стандартная система, придуманная министром Аби еще после Объединительной войны. Нам не позволено вносить в нее принципиальных изменений. Да и она очень удачная, господин управитель, – ответил капитан Нот так торопливо, словно боялся, что его обгонит кто-то из солдат, – всем дрессированным полагается жить лучше остальной стаи. Если они начинают плохо работать – их нужно выселить на день к остальным. Если это не поможет – на три дня. Если и после этого дрессированный не исправится, то, скорее всего, он уже просто не способен исполнять свою обычную работу. Тут уж по усмотрению дирекции предприятия. Либо совсем списать, либо подыскать ему дело полегче. Здесь получается отдельная вторая стая. Их ненавидят, мы это видим, рычат на них, дразнят, но каждая из тех макак, – капитан указал на вонючие трущобы, – жизнь бы отдала, чтобы оказаться на этой стороне зверинца.
