Вопрос прозвучал неожиданно, Ун стоял и молчал, как последний дурак. Глаза госпожи Диты, зелено-желтые, слегка забегали, она словно что-то вспоминала.

– Ун, Ун... Сын господина Рена, верно?

– Так точно.

– Очень приятно. Вы все можете пройти в дом. У меня сегодня как раз небольшая встреча.

Госпожа Дита развернулась и ушла. Ун хотел сразу пойти следом, желая не столько снова увидеть ее, сколько убедиться, что она и правда существовала, но макака намертво схватилась за него, и слугам пришлось попотеть, чтобы освободить куртку Уна из цепких пальцев. Когда макаку уносили, наверное, к какому-то черному ходу, она жалобно пищала, но Ун волновался о другом – драгоценные минуты были потеряны. Он нагнал друзей в первой же широкой комнате, но хозяйки здесь уже не было, только пятеро раанов чинно беседовали у холодного камина.

Этот закрытый дом, казавшийся снаружи пустынным, внутри был полон народа. Первые залы отличались обманчивым спокойствием, но чем дальше, тем шумнее и многочисленнее становились сбившиеся в кружки компании. Ун видел красное шитье на костюмах и платьях, и видел костюмы и платья, не знавшие этого цвета. Все перемешалось. Кто-то что-то увлеченно зачитывал, кто-то декламировал стихи, кто-то воодушевленно спорил. И не стыдно им было утомлять хозяйку своим назойливым гвалтом? Хотя пристала ли тишина такому шикарному дому, где, куда не посмотри, оказывались позолота и бархат? Дом как будто был создан для бесконечных собраний.

Пройдя мимо высокого зеркала в тяжелой раме, Ун увидел свое отражение и поморщился. Если кто и оскорблял сейчас хозяйку – так это он сам. Куртка в следах земли и глины, пришлось быстро и незаметно отряхнуться, ботинки грязные, брюки помяты, и что это в волосах? Кусок сухого листа?

– Ун? Что с твоим лицом? – хохотнул Ним-шин, когда они вошли в длинный зал, увешенный картинами и тяжелыми драпировками. – Ну ты и покраснел! Никак влюбился? Э? Ты это брось. Меньше огорчишься. Госпожа Дита не по нашу породу. Говорят, ей покровительствует сам министр казначейства. Нет, я-то попытаю счастье... – Он настороженно глянул на свою подружку и поправился: – Я попытал бы счастье при других обстоятельствах. Но ты у нас слишком ранимый и почти женатый для такой истории, тебя надо беречь.

– Чем тут так воняет? – госпожа Оли-шин все не оставляла попыток хоть как-то придраться к владениям госпожи Диты.

Ун хотел закатить глаза, усмехнуться, но прислушался. И правда пахло. Запах был совсем тонкий, сладковато-горький, напоминавший одновременно и запах влажной пыли, и аромат цветов вишни. Не могло быть сомнений – в доме раскуривали кору серого дерева.

– У нас один лейтенант крепко подсел на эту дрянь, – рассказал Ун, – от него так постоянно несло, хотя он форму по три раза сдавал в прачечную.

– Ним, у меня голова от этого запаха кружится! Ты привез нас в какой-то притон! – пропищала госпожа Оли-шин.

– Видел я притоны! – ответил тот с хохотом. – А это весьма приличный дом, где можно побеседовать с очень интересными раанами! Ну, а немного курева еще никого не убило.

– И что мы будем здесь делать?

– Беседовать! Вот сюда...

Ним-шин подвел их к дивану, обитому синим бархатом, все еще хранившему следы задов предыдущих отдыхающих. Меньше всего на свете Уну бы хотелось теперь просто сидеть, тем более, где были двое, там третьему делать нечего. Он извинился, сказал, что хочет осмотреться и оставил их, отправившись изучать дом.

Его исследовательский порыв окупился почти сразу – в следующей же комнате нашелся слуга, предлагавший гостям небольшие закуски: на подносе лежали кусочки мягкого хлеба с мясной нарезкой. Дожевывая предпоследний кусок явно дорогой колбасы, Ун повернулся, чтобы оглядеться, и встретился взглядом с невысокой миловидной девушкой, стоявшей с несколькими раанами возле пианино. Ун вдруг сразу понял, как выглядел со стороны и с какой жадностью, должно быть, ел, легко позабыв обо всех вбитых в него манерах. Он приготовился состроить безразличное мину, но девушка не стала осуждающе качать головой. Она хихикала, прикрыв рот рукой, и подмигнула ему. Ун приосанился. Чудное все-таки место. Столкнись он с этой высокородной девицей хоть и во дворце, она посмотрела бы сквозь него (и имела на это полное право), но здесь и сейчас как будто царили совершенно иные порядки. Отец, конечно, не одобрил бы такое панибратство всех со всеми, заслуженное или нет, а высокородство есть высокородство, но Ун решил, что иногда правилами можно и пренебречь.

Он бы даже и подошел к ней сейчас, но слишком многое еще надо было увидеть. В доме три этажа. Можно ли гостям заходить на второй и третий? А вдруг он случайно столкнется где-нибудь с госпожой Дитой?

Надежды на эту встречу были не велики, но и без счастливой встречи, просто обойдя первый этаж, Ун смог набраться впечатлений на год вперед. В их училище проходили занятия по высокой раанской культуре, которые позволялось слушать в пол-уха, и даже этих скудных знаний хватило, чтобы оценить, в какой музей он попал.

Здесь были картины, которым следовало бы висеть в императорской галерее, например, портрет госпожи Н. в оборках и знаменитый сельский пейзаж со стадом длиннорогих зверей. Как-то он так назывался... Ун попытался вспомнить. Кажется, «Вечер» или «Ранний вечер»? Или «Утро»? Вместо названия почему-то вспомнилась дурацкая соренская картинка из детства с озером и лесом. Куда он ее дел? Не выкинул же? «А, какая разница».

Ун несколько минут простоял перед небольшой скульптуркой пастушки, изящно склонившейся к застывшим волнам ручья и выставившей из-под старомодной ободранной юбки тонкую ножку. Скульптура была не только мастерски сделанной, но и явно очень, очень старой, возможно, чем черт не шутит, даже времен первой империи, которая была бедна и прекрасна, как эта самая пастушка.

Таких редких вещиц в этом доме было великое множество, и гости их совершенно не замечали. Они обсуждали свои дела, обращая внимания лишь на слуг, когда нужно было наполнить бокал вином. Пройдясь по комнатам, Ун услышал обрывки разговоров о правках грядущей налоговой реформы, о ставках на чемпионате по высокому мячу, о непростом положении некоего господина Те-шина, о провальном приеме у господина Ки-шина на той неделе и его неминуемом повторении на следующей.

Все гости казались очень важными и занятыми, и оттого Ун не мог понять, откуда у них столько времени, чтобы находиться здесь. Одного толстяка он даже узнал: это был чиновник, служивший под началом отца. Его тройной подбородок колыхался, пока он о чем-то увлеченно рассказывал какому-то внимательному сухопарому слушателю. Не рановато он уплелся из своей конторы? Еще и шести не было.

Ун решил пойти на второй этаж, но все собрание вдруг заволновалось, начали стекаться в первые комнаты, и Ун, влекомый любопытством, пошел вместе с ними. Гости притихли, и еще издали, не добравшись до зала, где оставил друзей и где, похоже, и разворачивались неожиданные события, Ун смог разобрать звонкий, смеющийся, но отдающий какой-то холодностью голос хозяйки дома.

– ...говорили, будто вы называли меня шлюхой. А я думаю, что это все ложь! Никто из моих друзей не верит в эти ужасные слухи!

Гости закивали, раздались возмущенные охи и приглушенные смешки. Уступать свое место никто не хотел, но Ун был повыше и посильнее прочих, и насколько мог – протиснулся в зал, и пусть так и не добрался до передних рядов, все равно теперь мог отчасти видеть происходящее. Перед госпожой Дитой, одетой все в тот же бордовый халат и изящно сложившей руки на груди, стоял старичок, худой, скрюченный, но в дорогом костюме. Он вертел головой и смотрел по сторонам, обескураженный, словно не ожидавший увидеть здесь и сейчас столько раанов.

– Я всем говорила, дорогой друг Риц никогда бы не посмел так грубо и пошло сказать обо мне. Только не он! Этот благородный, мудрый раан! И когда мне попалась эта зверюшка, я сразу отправила за вами. Я рада, что вы приехали так быстро, ведь знаю, как вы заняты. Давайте уже со всем покончим, и вы пойдете, мне и так неудобно отрывать вас от дел.