«У меня будет целая одна попытка», – он просунул край письма за лацкан мундира господина Кел-шина, одарил мертвеца долгим прощальным взглядом, а потом обернул брезент вокруг него, подбил края под руки, превращая его в зловещий темно-зеленый кокон. Одна из птиц уже слетела на землю черно-синей тенью, начала подбираться, клацая когтями. Ун метнул в нее карандаш и попал бы, но падальщица успела взлететь, и, поднявшись, ему пришлось почти перекрикавать новую волну возмущенной птичьей брани:
– Нашел что-нибудь?
Варран отозвался не сразу. Он все возился над чем-то у автомобиля, потом наконец-то подошел, вертя в руках тонкую железную дугу длиной с предплечье. На лице его теперь было не удивление и не растерянность, а страх. Настоящий, заразительный, без всякой произнесенной причины способный породить панику и давку на ровном месте.,
Ун кашлянул и повторил вопрос, прогоняя от себя чужую слабость:
– Ты нашел оружие?
Варран покачал головой.
– Они забрали все, что могли, господин Ун. Сигнального пистолета и зарядов к нему нет. Даже багажник вскрыли, инструменты пропали. Но их, думаю, просто закинули куда-то в лес. Ящик слишком тяжелый, чтобы его нести. Но тут... как бы...
– Что это? – Ун щелкнул по дуге, которая завладела всем вниманием Варрана и лишала его дара речи.
– Я не совсем уверен. Тут надо увидеть, чтобы понять, – сказал норн и махнул рукой, зазывая его за собой. Они обошли автомобиль, и норн указал на днище. – Железо помято, но не обгорело, – брюхо «Быка», действительно, вмяло, точно от удара огромного кулака, среди слоев грязи и многолетней ржавчины на нем не появилось никаких следов от нагара. – И смотрите на землю, – продолжал Варран, – видите? Вот эта яма. Мину прикопали здесь, и она как будто... – он сжал и разжал пальцы свободной руки, словно хотел изобразить взрыв, – она как будто просто подкинула нас.
– И что с того? – спросил Ун, старательно изображая хладнокровие, хотя уже понял, к чему все идет.
– Я не представляю, как работает эта мина. Но если на островах есть такое, то, что там есть еще?
Невидимая стена рухнула, Ун почувствовал, как страх норна тянется к нему, как забирается под кожу мелкой дрожью, но завел руки за спину, выпрямился, балансируя на здоровой ноге, и сказал со спокойствием, которому бы позавидовал даже отец:
– Это же островные дикари, они украли ее у кого-нибудь или выменяли, вот и все. За островами целый материк, кто знает, что там может быть. Давай думать о том, что нам по силам. Ладно? Поищи лучше следы. Надо собрать, что можем, и отправляться.
Этого приказа хватило, чтобы вывести Варрана из оцепенения, он словно отряхнулся от тонкой ледяной корки и принялся за дело – исполнительность в нем пересилила страх, но сам Ун не смог успокоить зачастившее сердце.
Железные птицы, созданные в строжайшей тайне, помогли переломить ход Объединительной войны. У бежавшего поверженного врага было столетие покоя, чтобы подготовить свой ответ. «Мы дали им это время», – подумал Ун. Сколько же ошибок. Вся эта ловля мелких контрабандистов и их пособников (контрабандистов? или стоило говорить «шпионов»), к которым никто не относился всерьез. Все эти решения закрыться и делать вид, что никакой опасности за пределами Империи не существует. Все эти бесконечные заверения, что тем, о владеет железными птицами – нечего бояться.
«Если на островах есть такие мины, то, что там может быть еще?»
Ун медленно выдохнул, напомнив, что сейчас должен думать не о судьбе всей Раании, а лишь о совсем небольшом деле, подобрал на дороге, неподалеку от «Быка», свой заплечный мешок, кепка оказалась тут же. Варран тем временем умылся, истратив половину фляги, вместо оружия сунул за пояс дугу от странной мины, кое-как распрямив ее, и наконец-то занялся поисками следов. Они нашлись быстро, островитяне как будто и не пытались их заметать. За широколистым увешенным белыми ягодами куставиком оказался целый наблюдательный пункт. Чахлая лесная трава там была измята, точно вытоптана, а в землю вокруг, для пущей маскировки, были вкопаны несколько веток. Листва на одних уже пожухла, а на других и вовсе облетела.
– Хорошая лежанка. Здесь их было не заметить, – сказал Варран, – зато дорога как на ладони. Посмотрите...
– Нам пора, – перебил его Ун.
Они вошли в лес, оставляя позади торжествующих трупоедов.
Поначалу след казался очевидным, но чем дальше они уходили, тем гуще становился подлесок и тем чаще отогнутые ветки и порванная паутина терялись среди миллионов и миллионов деталей. Очень скоро Ун перестал понимать, как и что Варран замечал в этом зелено-красном месиве листьев и сучьев, и как при этом умудрялся не отвлекаться на лезших под капюшон плаща жалящих мушек.
Когда они в очередной раз, как будто без всякой причины, свернули влево, в сторону прямых, как по линейке вычерченных, деревьев, росших столь близко одно к другому, что почти напоминали частокол, Уну пришлось признать очевидное. Если бы норн заупрямился и решил вернуться в лагерь, то его собственный поход получился бы в лучшем случае бесплодным, а в худшем – позорным.
Он бы просто заблудился. Отправленному из лагеря отряду пришлось бы отыскивать его в ночи, замерзшего, раненого и измотанного.
Ну и картина бы получилась! Ун представил ее и улыбнулся, осторожно переступая больной ногой через переплетение корней. И ведь он не блефовал, и не запугивал Варрана, о нет, он искренне собирался пойти по следу в одиночку. Это было очень в духе Уна.
Этот Ун из чувства собственной задетой гордости всегда был готов ввязаться в драку с раанами, которых не стоило трогать Этот Ун охотно превращался в шута у никчемных бездельников, одновременно и презирая, и принимая все их подачки, и не забывая ронять слюну на высокие мраморные ступени. Этот Ун сюсюкался с живым трупом, прикованным к дивану, и тратил время на спасение настоящих высокородных трупов, когда надо было беречь каждую минуту. Еще этот Ун водился с полосатой и приговаривал, что он не хуже прочих, сравнивая себя с опустившимися свиньями, которых-то и солдатами называть было нельзя. Поразительно, но даже в таком состязании, имея огромную фору, этот Ун умудрялся проигрывать. О да! Этот Ун был рааном многих и чудесных талантов. Ему нельзя было доверить ничего.
«А у меня всего одна попытка».
Нет, он мог проиграть, даже лучшие из лучших не застрахованы от неудачи, что говорить о нем. Но потерпеть поражение, взявшись за дело, и споткнуться и разбить голову по собственной глупости, так до этого дела и не добравшись, – это не одно и то же.
«Меня погубят гордость, самонадеянность и торопливость». Отец предупреждал его от этих качеств, он видел и понимал куда больше, чем казалось, и не только в соренских заговорах. Если бы ему теперь рассказать обо всем, что случилось за этот год...
Улыбка сползла с губ Уна. Он снова увидел звериную морду, кривую пасть, услышал украденные слова.
Как зверь догадался о ней? Что такого увидел на платке? Еще в зверинце Ун мог часами рассматривать эту тряпку. Вышитые на ней узоры были совершенной бессмыслицей, пародией на искусство, которая только и была доступна макакам. Значки, напоминавшие не то птичьи следы, не то деревья, обломанные ураганом, не складывались ни в какую, даже самую простую картинку, какую мог бы нарисовать трехлетний ребенок. Но для зверя они что-то значили, так как же...
– Все в порядке?
Ун поднял глаза. Варран остановился и смотрел на него пристально.
– Да так. Задумался, что будем делать, если встретим дикого кота.
Этого объяснения не хватило. Варран начал то и дело оборачиваться, и Ун даже натянул пониже козырек кепки, притворяясь, что не замечает этих частых изучающих взглядов. Что норн так боялся увидеть? Или, наоборот, что надеялся увидеть? Как он сдастся от боли и, охая, сядет на какой-нибудь пень, как тогда, в первые лесные походы сразу после болезни? Вот еще. Такого-то, значит, мнения этот крапчатый о раанах?
Хотя, что еще Варран мог о них думать? Слишком часто он сталкивался с изнеженными, не имевшими никакой цели раанами. Но теперь ему предстояло узнать, каковы они на самом деле, и почему смогли победить в войне, которую и сами считали обреченной.
