Даже если Рональд Папен не платит зарплату ни одному сотруднику и у него на содержании нет семьи, то есть все доходы фирмы «Маркизы и идеи Папена» на все сто процентов достаются ему одному, я не могла себе представить, чтобы он мог на это жить. Разве что ему дают за эти уродливые тенты очень много денег. Но на столько это дело действительно не тянет.

– Итак, ты поедешь со мной в Оберхаузен? Или предпочитаешь остаться здесь и наслаждаться каникулами?

Это звучало чуть ли не издевательски, но я уже знала его настолько, что не сомневалась: он произнёс это со всей серьёзностью. Наслаждаться каникулами на производственном дворе в Дуйсбурге. Он вполне мог себе это представить.

– Думаю, лучше я останусь здесь, – сказала я как можно убедительнее.

Он похлопал себя по карманам, снова повернулся к столу, собрал нужные бумаги и свой атлас и встал.

– Ну, хорошо. Вечером у нас опять будет гриль? – спросил он. – Я куплю по дороге колбаски.

– Идея супер, – соврала я, а вру я хорошо, рассчитывая на то, что к тому времени буду уже на полпути в Кёльн.

И тут он показал мне, что всё это время видел меня насквозь. Папен улыбнулся и сказал:

– Было бы очень здорово, если бы вечером ты была ещё здесь. Меня бы это действительно порадовало.

Он сделал пару шагов к своей застигнутой врасплох дочери, готовый к отцовским объятиям, которые, однако, закончились тем, что он взял меня ладонями за плечи.

– Тогда хорошего тебе дня, – сказал он, глядя своими голубенькими глазами в мои голубенькие глаза, в своё зеркальное отражение.

И уехал. Я слышала, как его старая машина завелась и медленно покатила по двору. В Оберхаузен. И он оставил меня в растерянности. Информация, какую я от него получила, была настолько же точной, насколько и скупой. На что жил этот человек? И как он выдерживал в этой убогой пустыне? Да ещё без телевизора и без интернета. Я решила осмотреться и порыться в его складе в поисках ответов. Насколько мало желания у меня было оставаться здесь на полтора месяца, настолько же много любопытства вызывал во мне он сам и его мир. И бегство сегодня не рассматривалось уже потому, что он его явно предвидел. А я не хотела подтверждать предположение, что я у него тут не выдержу.

Женщины у него явно не было, намерения поехать на Мальорку или хотя бы на Балтийское море он тоже не выказал. Сегодня на нём была та же одежда, что и вчера, и у него была такая же гора маркиз, как и идей, в чём бы они ни заключались. Рональд Папен тарахтел по этой зловещей Рурской области и продавал эти какашечные маркизы, стучась во все двери. И он жарил колбаски. Он хотя и был дружелюбным маленьким человеком, но ничего не мог мне предложить. Я сказала себе, что такая женщина, как моя мама, не без причин отказалась от жизни с ним. Но они хотя бы произвели на свет дочь, и это указывало на то, что однажды их совместная жизнь была интересной, полной надежд и обещаний. А поскольку этот склад не предвещал ни приключений, ни надежд, ни обещаний, жизнь моего отца интересовала меня лишь в том ключе, как учёного интересует, почему муха чистит себе голову лапками. Я отставила свой какао и пустилась в разведывательный обход.

Задняя часть склада представляла собой хранилище товара Рональда Папена. Каждый комплект маркизы состоял из рулона ткани, пакета с крепёжными деталями, телескопических полозьев и ворота. Рулоны лежали на полу от стены до стены. Он сложил их штабелем, и будь я посильнее в математике, легко могла бы посчитать, сколько там хранится маркиз. Он говорил о трёх с чем-то тысячах, но это показалось мне приблизительной оценкой. Чтобы распродать весь этот запас, потребовалась бы гигантская колонна толкачей или гений продаж. Но у моего отца, кажется, не было даже крохи таланта Хейко. Я хотя и мало чего понимаю в бизнесе, но могу сообразить, что мой отец годами разъезжает по вымершим путям.

Рядом с товарным хранилищем размещалось нечто вроде мастерской. Казалось, там что-то даже мастерили, судя по множеству разных механических аппаратов. Что-то выглядело как настенные часы на колёсах. Ящик с двумя красными лампочками на крышке. И много рулонов плёнки, которую он по бокам скреплял резинками. Я предположила, что это как раз и были «идеи», которые он столь же неутомимо, сколь и безуспешно пытался продать людям, как и свои маркизы.

Снаружи у склада Папен хранил мебель. Она больше не требовалась ему внутри, и он вынес некоторые вещи наружу, где они потихоньку истлевали под брезентом. Я разглядела гарнитур мягкой мебели, широкую кровать, несколько разномастных стульев и стол, а также комод и стеллаж и даже телевизор без задней стенки.

Перед складом стоял небольшой набор предметов для кемпинга. На площадке палило солнце, и маркизы были бы здесь неплохой идеей. Я решила увеличить радиус моей разведки и побрела по производственному двору, при этом мне пришлось обходить большими крюками несколько луж, завлекающих мошкару своим теплом и коричневым цветом. Дорожка налево вела к каналу, направо – к улице. Я свернула направо и прошла мимо автомастерской, в которой кто-то приваривал крыло. Искры от сварки разлетались вокруг худого мужчины. Ему было лет пятьдесят, и он выглядел бы моложе, если бы не его седые волосы. Он был в комбинезоне и грязной майке, из-под рукавов которой виднелись бледные татуировки. Заметив меня, он опустил горелку, сдвинул на лоб сварочную маску и крикнул:

– Привет! Эй! Ты что здесь делаешь?

Это звучало скорее удивлённо, чем встревоженно. Не было никаких причин девочке разгуливать по этой производственной местности.

Я остановилась и крикнула:

– Я тут в гостях!

– У кого это ты в гостях?

– Я дочь господина Папена. – Я сама немного испугалась, потому что эту фразу я ещё ни разу не произносила за свои почти шестнадцать лет. Эту естественную фразу. Да она ведь никогда и не была естественной.

– А разве у него есть дочь? – недоверчиво ответили мне. – И ты приехала в гости?

– Да. На каникулы.

– Ну, тогда желаю удачи, – сказал мужчина, снова опустил маску на лицо и включил сварочный аппарат. Беседа была закончена.

Идя дальше, я обдумывала то, что мне сказал этот мужчина: а разве у него есть дочь? И хотя меня не должно было волновать, как посторонний дядька оценивает фертильность Рональда Папена, эта фраза меня задела. Она делала из меня нечто вроде причуды природы. И обесценивала моего отца. Мне это не понравилось.

Другие склады и экспедиции этого места лежали в дымке летнего зноя. Хотя было всего десять часов, воздух уже нагрелся и был наполнен запахом, который я вдыхала здесь впервые в жизни. Я бы не смогла его правильно определить, он состоял из всевозможных частей – грязи, технической смазки, горелых тормозных колодок, затхлой мебельной обивки и старых шкафов. Это была смесь из всех мыслимых испарений индустрии и, конечно, железа, ржавчины, подгнившей оплётки кабеля и обломков, хрустящих под подошвами. И всё это пахло. Не воняло, нет, для этого местная аура была слишком мало взволнована. Она не набивалась в нос и не заставляла глаза слезиться. Запах скорее оседал на дно души, чем лез в нос. И это успокаивало меня и вызывало любопытство. И когда я пошла дальше, набрела на источник этого аромата, перебродившего в летней жаре: тот хозяйственный двор, в котором Рональд Папен обосновался рядом с экспедицией и автомастерской, был окружён свалками металлолома и предприятиями переработки вторсырья.

Справа от узкой дорожки, которая вела в тупик и тем самым к «Маркизам и идеям Папена», находился огромный земельный участок, на котором чего только не валялось – собранного, разделённого и сложенного в кучки. Блестящие горки алюминия, рядом башни кабеля и проводов и кучи обыкновенного тяжёлого мусора. Как будто какой-то великан сортировал здесь молотый кофе, рис, макароны, муку, манную крупу и сахар. Я никогда раньше не задумывалась о том, что фабрики не только производят, перед этим их сами ещё надо произвести. И как все прочие произведённые вещи – радио там или фен – эти промышленные сооружения когда-то потом становятся не нужны, их разламывают и сваливают на какую-нибудь площадку вроде этой, где из них извлекают сырьё и повторно его используют. И поэтому такая площадка вовсе не кладбище, не место последнего упокоения, а скорее месторождение. Всё, что здесь валяется, ждёт своей новой жизни. Но всё это я поняла далеко не сразу после того, как познакомилась с Аликом.