Кажется, мое сердце остановилось…

– Луис…, – тихонько донесся до меня голос Гарольда откуда-то сверху, – Луис, прошу Вас, откройте глаза, все хорошо.

Я дрожал, мотая головой и завывая, как вдруг теплая ладонь психиатра коснулась моего плеча, и я вылетел вон, врезаясь в небольшой журнальный столик коленом, стоящий перед кожаным диваном. Глаза мои распахнулись, и я схватился за первый попавшийся под руку предмет, оказавшийся вазочкой с печеньем. Ворс небольшого пушистого ковра вбился под мои пальцы, и я тяжело дышал, в безумном смятении смотря в глаза того, кому позволил погрузить меня в сущий кошмар.

Мужчина протянул мне стакан воды, и я резко отмахнулся от него, все еще чувствуя, как дрожат мои колени. Жидкость пролилась мимо, и Гарольд отставил стакан, оставив тот стоять на краю столика. Мой рот стягивало от сухости, но я скорее хлебну яда, чем приму еще хоть что-то из рук этого гнусного докторишки!

Я не мог успокоиться еще честных минут пятнадцать, прежде чем поднялся на ноги, срывая пиджак со спинки кресла.

– Вы готовы продолжить? – осторожно спросил меня Гарольд. Он занял свое рабочее место, складывая руки в замок на небольшом животе, и устроился поудобнее, прильнув спиной к выкрашенной коже кресла вплотную.

Ха, он вздумал еще шутить со мной!

– Я весьма признателен Вам в том, что успел несколько раз пожалеть о своем прибытии и ощутить на себе все признаки наступающего инфаркта, – истерический смех вырвался наружу. Дрожащей рукой я зачесал волосы назад и оттянул галстук, решаясь на глубокий вдох. Кислород наполнил легкие, и я коснулся век пальцами, устало потирая глаза.

Мало того, что я не мог спать до этого, – теперь это казалось мне просто невозможным после всего пережитого.

– Счастливо оставаться, док, – махнул я ему на прощание рукой и схватился за холодную ручку двери, опуская оную вниз.

– Прошу Вас, Луис, – тут же окликнул меня психиатр. Я замер, всматриваясь в дверь, – Вы не могли бы ответить на мой последний вопрос?

– Последний вопрос? – глухо переспросил я.

– Уверяю, что после этого оставлю все попытки Вас задержать.

Ха! Какой любезный!

– Валяйте, чего уж там…

– Как "Ее" звали, мистер Болдон?

Я сжал ручку сильнее, и мне показалось, что от моей хватки она треснула. Я толкнул ее вперед, распахивая путь к долгожданному выходу, который искал весь чертов день.

– Как "Ее"-…, – как заведенный попугай, повторил Гарольд, разинув рот, но я прервал его, подняв в воздух руку. Мне не нужно было оборачиваться, заглядывая ему в глаза, чтоб сказать это.

– Анже.

Дверь за мной с грохотом захлопнулась, и я впервые осознанно сделал то, чего раньше не понимал – сбежал от своего прошлого.

Вы знаете, что такое стыд?

Ссылаясь к разным источникам, стыд можно охарактеризовать, как чувство неловкости, а так же ощущение крайнего морального дискомфорта, возникающего внутри. Тебе попросту становится не по себе от совершенных действий или произнесенных слов.

Ощущал ли я его в то мгновение, в тот час, когда вытряхивал сумочку своей подружки в засранном мотеле, пока она приходила в себя после быстрого и крайне агрессивного секса за тонкой стенкой, разделяющей крошечный туалет и спальню?

Конечно. Конечно, нет.

И где этот блядский ксанакс?!

Прошло четыре дня.

Четыре дерьмовых дня без сна после родео, которое мне и моим мозгам устроил этот сукин сын. И как буйствующие от гормонов мамочки после рождения малыша, я тоже в скором времени куплю долбанный тортик в кондитерской "Мадам Сиси", чтоб задуть свечку за первый месяц моей бессонницы.

Я был уставшим.

Взвинченным.

И чертовски злым.

Сумочка выскользнула из моих дрожащих рук, дешевая цепочка звякнула, бесчисленные побрякушки вывалились наружу, и я выругался вслух, проклиная Гарольда, бездонные кармашки псевдо-кожаного изделия и весь этот чертов мир.

Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу!

– У тебя там все в порядке? Я услышала какой-то шум, – из-за двери донесся сладкий голос Нереи. Когда-то она жила через два дома, и наши матери часто зависали в гостях друг друга, прихватывая своих детей с собой из вопроса больше безопасности имущества, чем нас самих. Она казалась мне милой куколкой в то время, пока не выросла в заядлую оторву. И как уже можно было догадаться, – алкоголь и колеса приходились ей верными друзьями, любимыми аксессуарами в сумочке чуть больше моей ладони, которую я бросился собирать, падая на колени.

– Все отлично, детка, – крикнул я, – Как там Рейчел?

– Ты же ее знаешь – стремится доказать себе, что еще не сошла с дорожки и задает жару отцу.

– Бедняжка Роб.

– И правда.

Да где же он?

Я вытрусил содержимое на пол, и матрас белых столбиков в два миллиграмма каждый глядели на меня в ответ.

Бинго.

Господь, храни зависимость этой девчонки во веки веков.

Аминь.

Короткие щелчки от вскрываемой упаковки наполнили узкое помещение. Я отставил таблетки на край треснувшей раковины как раз в тот момент, когда кулачок Нереа несколько раз постучал в дверь. Я схватил ее вещи, наспех засовывая обратно.

– Луис? Ты торчишь там уже пятнадцать минут, – ее голос отражал беспокойство. Готов представить, как она будет истерить, когда увидит чем я тут занимаюсь, – Я могу войти?

– Секунду!

Я щёлкнул замком на сумочке Нереа, закидывая его на небольшую тумбочку, где лежали полотенца и резко развернулся к раковине, дергая за ручку смесителя как раз в тот момент, когда она открыла дверь. Натянув свое самое бесстрастное выражение лица, я медленно повернулся к ней лицом, делая вид, что все еще мою руки.

– Тебе нужно воспользоваться уборной? Я уже закончил, – сорвав с крючка полотенце для рук, сказал я. Она удивленно уставилась на меня своими большими голубыми глазами, будто видела в первый раз. Наспех смахнув влагу, я бросил полотенце в раковину, и дребезжащий звук привлек внимание обоих.

Ком, подобно рыбьей кости, встал поперек горла.

Пожалуйста, только не это!

– Что это было? – тут же спросила Нереа. Я вскинул бровь, борясь с желанием броситься назад и засунуть руку по локоть в слив, но было поздно – два булькнувших отголоска дали мне понять, чтоб я катился к черту.

– Не знаю, здесь все, как на соплях, – правдоподобно пожал плечами я.

Мои ноги отказывались покидать эту комнату. Мой разум орал, чтоб я оттолкнул ее ( или вырубил) и сбежал восвояси со своим новым предметом гардероба в лице сумочки Нереа.

– Луис? Ты не мог бы…, – замявшись, она отвела глаза, и смущение прилило к ее щекам.

Я остался по ту сторону, слыша журчание, и короткие постриженные ногти впились в кожу, оставляя полумесяцы на внутренней стороне ладоней. Ухмыляющееся лицо моего экс-психиатра встало перед глазами. Оно явилось мне и в первый день после случившегося, когда я мялся в какой-то аптеке, где можно было без рецепта достать ксанакс. Среди небольшой толпы торчков, придурков, пронятых дрожью от зависимости к медикаментам, я стоял, притопывая ногой. За стеклянной перегородкой на меня то и дело взирал фармацевт, и я увидел в его лице тень Гарольда, с издевкой поглядывающего в ответ.

Я так и слышал в своей голове: "Вы так никчемны, Луис".

Ксанакс закончился. А я выходил из себя, шаг за шагом подталкивая к нервному срыву. Диего, мой друг, приторговывавший травкой и кое-какими колесами на досуге, так же не отвечал. Второй повод для Гарольда поржать над моим провалом в квесте о погоне за сновидениями. Тогда-то до меня и снизошла Нереа, вернувшаяся в родительский дом на иукэнд, и я подумал, что все же небо ко мне благосклонно.

А что мы имеем на практике?

Я еще на шаг дальше от заветной подушки с одеялом.

Проекция Гарольда потирала ладошки в предвкушении.