Наклонив голову, он ответил:

– Если Алексис не против, то я с удовольствием.

– Нина! – Керри видела сомнение на лице девушки. – Не оставляйте меня в меньшинстве. Мне очень трудно отстаивать женскую точку зрения в таких условиях. Мне нужна ваша поддержка. Двое на двое, – говорила Керри, уговаривая Нину согласиться.

– Похоже на объявление войны, – пробормотал Алексис, переглянувшись со своей невестой.

– Точно, – ответила Керри.

В голосе Алексиса звучала усмешка, лицо было веселым.

– Тогда я настаиваю, чтобы вы оба остались. Стефан наклонил голову в знак благодарности и повернулся к Керри.

– Петрос сказал, что ты в этом году собираешься на Пасху домой. Он очень огорчился, когда ты не смогла приехать.

Керри чувствовала себя виноватой. Она обещала Петросу приехать, но в это время Питер, сын ее подруги, страдающий болезнью Дауна, попал в больницу с аппендицитом. Он все время звал Керри, и она в конце концов осталась у него в больнице прямо с дорожной сумкой.

Взгляд Керри смягчился, она очень по нему скучала.

– Да, – сказала она задумчиво, – я не могла оставить Питера. Понимаете, это мой друг. Мы так много были вместе, – объясняла она, а три пары глаз ошарашенно смотрели на нее. – Он был в больнице и звал меня, а я так его люблю, что не могла ему отказать.

Алексис ругнулся, и Керри готова была поклясться, что увидела в его зрачках зеленоглазого дьявола, готового вырваться наружу. Эта мысль побудила ее продолжать в том же духе. Если Алексис ревнует, значит, у него к ней больше чувств, чем он позволяет себе показать. Но был вопрос, на который она не могла себе ответить: почему он настаивал, чтобы был ребенок? Да, она хотела детей, но он принуждал ее, и все из-за того, что она грубо отвергла его в Лондоне?

– Кто такой Питер? – спросил Стефан. Керри бросила взгляд на Алексиса и увидела, что его плечи напряглись. Этого человека нужно проучить.

– Этого человека я очень люблю. Я бы взяла его с собой, но это было невозможно. – Она повернулась к Алексису, злорадно сверкая голубыми глазами. – Дорогой, ты не положишь мне немного фруктов? Я, пожалуй, присяду. Действительно, я чувствую себя слабой, и от малейшего напряжения мне может стать плохо.

Петрос сидел, потягивая бренди. План А продвигался успешнее, чем он ожидал. Его сообщница сказала, что все получится, а она знала Алексиса давно. Петросу оставалось только преклониться перед ее проницательностью.

Пока Алексис и Керри будут плавать на яхте, Петрос и его сообщница намеревались отправиться в Нью-Иорк на консультацию к кардиологу: она убедила его, что это единственный выход.

Сделав еще глоток любимого, но запрещенного бренди, он вздохнул. Планы начинали принимать определенные очертания. Покрутив бокал, он посмотрел на роскошную темную жидкость.

Налив еще немного, поднял телефонную трубку.

– Это я. План А осуществляется успешно. Алексис сперва пришел в ярость, но согласился. – Петрос сделал глоток бренди. – Он ничего не должен знать, никто из них не должен знать.

Женщина на другом конце провода недовольно фыркнула, и ее изысканный голос стал несколько колким:

– Это я говорила тебе, что они ничего не должны знать. И кстати, Петрос, врач сказал, чтобы ты прекратил пить бренди. Советую тебе сделать это прямо сейчас.

Она положила трубку. Петрос позволил себе широко улыбнуться. Какая это была женщина! Подняв бокал, он допил бренди. Скоро, скоро ему придется перестать пить.

Керри оглядела наполовину отделанную комнату, огромную и пустую. Она ожидала увидеть шикарную квартиру с видом на море и была удивлена, когда Алексис привел ее в бывшую пекарню у маленькой гавани Турколимано.

– Ты выглядишь удивленной, любовь моя, – раздался голос у самого ее уха.

Керри вздрогнула и от его неожиданной близости, и от того, что таилось за этим мрачноватым голосом. Его намерения были совершенно очевидны: он собирался осуществить свои планы насчет ребенка. Чем больше Керри узнавала его, тем больше видела в совершенно другом свете. Он ухаживал за ней, был предупредителен и даже забавен, и она вынуждена была признать, что ее сильно влекло к нему. Отдать ему свою девственность она уже считала само собой разумеющимся, но она не должна отдавать ему свое сердце.

Она смутилась, когда он положил руки ей на живот, нежно прижимая к себе. Прикосновение к его крепкому как скала телу вызвало у нее желание.

«О Боже! Он возбудился», – подумала Керри, пытаясь сосредоточить свое внимание на пескоструйном аппарате, стоящем в углу. Алексис, должно быть, почувствовал ее напряженность, потому что отступил немного назад.

– Ты занимаешься отделкой? Похоже, здесь очень многое переделано.

Ее пульс резко подскочил, когда он коснулся губами ее шеи.

– Можешь считать, что это мое хобби. Я пытаюсь восстановить старинную кладку во всей ее красе. К сожалению, у меня было мало времени, и только эта половина комнаты находится в приличном состоянии. – Он показал на дальнюю стеку, только частично видимую за временной перегородкой. – Как видишь, ее красили, и отнюдь не известью. – Он наклонился к ее уху и прошептал: – Я хочу, чтобы ты сняла платье.

– Я знаю, – последовал тихий ответ. Ей самой хотелось его снять!

Он нежно провел пальцами по ее животу вверх, к груди. Она чувствовала его дыхание, когда он на мгновение задержал пальцы на ее сосках.

Керри затаила дыхание, потому что внутри ее все готово было взорваться. Возбуждение, какого она никогда раньше не ощущала, наполнило ее кровь, ее чувства, ее тело. Алексис коснулся узких бретелек платья – платье соскользнуло на пол как перышко. Иа ней остались лишь маленькие голубые кружевные трусики, но они защищали ее стыдливость и придавали ей немного уверенности. Когда она попыталась прикрыть грудь руками, он прижал. их к ее бедрам, словно читая ее мысли.

С высоты своего роста он видел ее выступающие вперед груди. Он зачарованно смотрел, как они колебались, когда она вздрагивала от желания. Он жаждал дотронуться до них руками. Отвердевшие соски умоляли коснуться их.

Керри едва дышала; она готова была умолять его погасить пламя, которое он в ней вызвал, пламя, таившееся в ней многие годы.