— Я понимаю, — серьёзно сказал Гарри, — и уйду туда, когда придёт моё время. Не раньше.
— Обещаете? — вновь спросил Мальсибер, и Гарри кивнул:
— Да. Я обещаю.
— Хорошо, — Ойген улыбнулся и поднялся на ноги. — Я схожу за кадуцеем. У кого яд и хоркруксы?
— У Снейпа, — буркнул Блэк, — он всё прибрал.
— Принесёшь? — спросил Мальсибер.
Они ушли вдвоём, а Трэверс, посидев немного, вдруг обнял Гарри и прижал к себе.
— Ты же будешь осторожным, да, Малыш? — прошептал он.
— Да, — Гарри улыбнулся, но глаза его были невесёлыми, — я постараюсь. Давит как-то, — и он снова притронулся ко лбу.
— Мы идиоты, — вдруг сказал Блэк, — он же тут рядом. Лорд ваш.
— Рядом, — согласился Трэверс. — И что? Хоркрукс-то из Малыша вынули.
— А этот гад всё равно как-то на него действует, — сердито сказал Блэк. — Надо было в Британии это проделать.
— Всё в порядке, правда, — слабо улыбнулся крёстному Гарри, — это не Лорд. Это сама Грань так действует.
— Не факт, — Блэк насупился. — Я-то ничего не чувствую.
— Потому что ты не Привратник, — сказал Мальсибер, подходя поближе. Он держал в правой руке кадуцей, и золотые змеи, уже проснувшиеся, оплетали её, словно фантастическое живое украшение.
Гарри протянул к ним руку — и вдруг зашипел на парселтанге.
— Мордред, — глухо сказал Блэк, — ты же сказал, что вытащил из него эту дрянь! — он повернулся к Мальсиберу и обвиняюще на него уставился.
— Вытащил, — удивлённо проговорил тот. — Я уверен... Гарри! — окликнул он его. — Гарри, как вы это делаете?
— Я сам не знаю, — так же удивлённо ответил Гарри, — я проверить решил — и понял, что по-прежнему могу со змеями говорить. Здешние змеи меня и без парселтанга понимают, а вот эти...
— А эти, — Мальсибер посмотрел на змей, прислушивающихся к Гарри, — могут вас слышать потому, что вы Привратник.
— Что у вас опять случилось? — спросил подошедший Снейп.
— Гарри по-прежнему говорит на парселтанге! — возмущённо сказал Блэк. — Хотя не должен!
— Кому должен? — спросил Трэверс.
— В принципе, — подумав, сказал Снейп, — ничего невозможного в том, чтобы он родился с этим даром, нет. Нигде не сказано, что это — эксклюзивная способность Лорда. Даже если счесть, что данной мутацией обладают исключительно потомки Слизерина, он вполне может тоже быть им: Поттеры — старинная семья, а уж как перемешалась кровь за тысячу лет... И я в жизни не поверю, что у Слизерина и его потомков не было бастардов.
— А я тебе сразу сказал, что с Эванс не всё так просто! — радостно заявил Трэверс. — А парселтанг не ликантропия, им не заразишься!
— Ты уверен, что хоркрукса больше нет? — спросил Снейп Мальсибера, и когда тот кивнул, сказал решительно: — Это главное. Остальное выясним потом. Держи, — он протянул Мальсиберу небольшой свёрток. — И, — он на миг замялся, — будь осторожнее.
— Буду, — кивнул тот и, широко всем улыбнувшись, подмигнул Гарри. А затем вытянул руку с кадуцеем — змеи зашипели вдруг и, отпустив её, словно приготовились к прыжку — и... растаял. Очень быстро, буквально за несколько секунд: тело просто побледнело, как туман на солнце, и исчезло.
* * *
Едва ступив — и вновь босым, но теперь его это уже не удивило: он и на острове обуви не носил — на серые безжизненные камни, Мальсибер огляделся. Где-то тут должны были остаться его следы... Однако же поверхность камня была пустой и твёрдой — вряд ли здесь могли остаться отпечатки чьих-то ног. Но Мальсибер продолжал искать, одновременно пытаясь настроиться на тот кусок души, что спрятал в валунах, и в какой-то момент, наконец, увидел их — абсолютно чёткие и словно нарисованные.
Дальше стало легче: он пошёл по ним и на удивление быстро вышел к реке и тем большим камням, в которых должен был лежать осколок... нет — частица растерзанной собственным владельцем души. Да — частица. Не кусочек, не осколок — часть. Только часть бывает у живого.
Выемка была на месте, и вода не делась никуда — а в щели за ней Мальсибер разглядел едва заметное... не движенье, нет — но ощущение присутствия чего-то.
— Я принёс не всё, — сказал он, садясь на корточки и опуская на колени свёрток. Класть что бы то ни было на землю или камни он боялся, не зная, что там с ними станет. Рисковать было опасно: потеряй он что-то, отыскать его здесь будет невозможно. Или очень трудно... нет — лучше было потерпеть некоторое неудобство позы.
Теперь на его коленях лежали медальон, кольцо и диадема — а в широкой плоской плошке, вероятно, находился яд. Мальсибер открыл крышку — змеи вдруг заволновались и придвинулись, и ему пришлось убрать правую руку подальше. Мордред, как же неудобно... Чуть расставив колени, он взял кольцо и очень осторожно опустил его в тягучую и словно маслянистую прозрачную жидкость. Наверное, в обычном мире он услышал бы шипение, но здесь звуков не было — однако жидкость мелко запузырилась, от кольца пошёл парок, а затем над ним всплыло крохотное полупрозрачное облачко.
Было больно, но Мальсибер, скорее, удивился — может, потому, что на что-то большее времени у него не было. Сев чуть поудобнее и развернув тряпицу, на сей раз в яд он отправил медальон — и снова наблюдал сначала пузырьки, затем лёгкий белый пар, а после — взлетающее облачко, хватающих его змей и сильный, сильнее предыдущего, порыв ветра, на сей раз почти что опрокинувший его на землю. К счастью, он успел — не иначе, каким-то чудом — подхватить плошку и не позволить яду расплескаться, а вот диадему уронил бы, если бы опять не змеи, выгнувшиеся и поймавшие её на свои длинные тела.
— Спасибо, — севшим от испуга голосом сказал им Мальсибер, забирая диадему и вновь складывая ткань. И благодаря всех существующих богов за то, что кольцо и медальон сунул в свой карман, боясь, что яд с них повредит пока что целые хоркруксы.
Второй раз в расщелину он руку вкладывал намного осторожней — но ему это не помогло: её снова обожгло, и рядом с первым появился ещё один ожог, похоже, чуть побольше.
В третий раз Мальсибер просто сел на землю, да ещё и прислонился спиной к камням — если ветер дунет посильнее, с корточек он его опрокинет точно. Диадему он оставил напоследок не просто так: яда было слишком мало, чтобы окунуть её целиком.
Так что он, крепко держа сосуд с ядом, для начала просто опустил её туда — сперва ободом. А затем хотел достать и погрузить в яд большую часть верхушки — надеясь, что с других частей яд не успеет стечь. Вроде бы он был достаточно густой... Однако едва он потянулся к остренькой верхушке, змеи зашипели — и на сей раз он бы мог поклясться, что услышал этот звук! — и вдвоём впились в его кисть с двух сторон ладони.
Больно было так, что у него перед глазами заплясали искры. Ойген вскрикнул и, опять едва не расплескав яд, попытался вырвать руку, но рептилии держали крепко.
— Прекратите! — тоже почти прошипел он. — Да что за...
И вдруг замолчал, глядя на обожжённые концы пальцев. Ожог — это ведь, по сути, та же рана, а что будет, если в рану попадёт яд василиска?
— Бастет, — прошептал он, замирая. — Да, я понял. Я дурак. Спасибо, — он потянулся к змеям свободной левой рукой и погладил их — и вдруг почувствовал тепло их чуть шершавых тел и ощутил их плотные чешуйки. — Спасибо, — повторил он, берясь за диадему большим и указательным пальцами левой руки.
Змеи тут же его выпустили — правда, боль почти что не ослабла, но он уже не обращал на неё внимания. Его расчёт оправдался: диадема зашипела — и на сей раз он уже был вполне уверен, что отлично слышит этот звук — от неё пошёл дымок, а затем вверх вылетело маленькое призрачное облачко.
Порыв ветра был таким, что, несмотря на позу и на камни за спиной, без труда опрокинул Ойгена на бок — к счастью, змеи оказались не менее стремительны, чем прежде, а плошку с ядом он успел закрыть буквально за полсекунды до падения и, кажется, ничего не расплескал.
По крайней мере, он надеялся на это.
