–– Владетель Аделхард был очень сложным человеком, господин ар Стрегон. Милостью Владык и семейных духов он пережил много битв и многих своих врагов. Характер его, с молодости бывший порывистым и жестким, не улучшился и в его преклонные годы. Прошу меня понять, я далек от того, чтобы осуждать поступки лица, стоящего настолько выше меня по положению, но со своими родными мой доверитель был излишне жесток. Он заточил их в этом поместье вместе с собой. Возможно, после гибели в бою своих старших сыновей, он не хотел более никого потерять и таким образом защищал своих родичей. Но своей чрезмерной опекой он их душил. Подумайте, что в таком месте, как Фертсайтхайт, делать молодому дворянину вроде Адлера? Ведь он учился в Гедельбергском университете. Вращался в подобающем ему обществе. Ах, что я вам говорю, вы наверняка с такой же нежностью вспоминаете свою alma mater и проведенные там годы, как и я, – на глазах господина “Сушеная смоква” сверкнула и тут же пропала слеза умиления. – А что здесь может привлечь молодого, полного сил дворянина вроде него? Дворовые девки?

–– Полного сил? – в свой вопрос Оттавио постарался вложить максимально возможное при официальной беседе количество скепсиса.

–– Не более, чем осенняя простуда, я полагаю, – отмахнулся от следовательского скепсиса поверенный. – Отвары пить, ноги в тепле держать, – и молодой господин поправится. А господин Датчс гер Брюнне? Вы видели картины, которые он пишет?

–– Нет, мы еще как следует не беседовали.

–– Обязательно поинтересуйтесь. Вам, как человеку благородному, тонких чувств, будет небезынтересно взглянуть на них. На мой непросвещенный взгляд – это шедевры. У господина гер Брюнне младшего большой талант. Может быть, даже он гений. Но брат запретил ему выставлять свои работы. Запретил даже говорить о них. Мол, невместно брату владетеля быть маляром, мазилой, вроде латийских хлыщей-нищебродов, которых так полюбили в последнее время привечать наши местные владетели и городские нобли. Только несколько картин господина Датчса покинули усадьбу, отданные в подарок важным господам, как творения якобы “придворного художника”. А ведь таланту так нужно признание. Будучи младшим братом, господин гер Брюнне не мог достичь ничего значительного в политике, а, из-за родовой травмы, и в военном деле. У него очень слабые ноги, он не может долго ходить или ездить верхом. И то поприще, на котором он мог бы многого достичь, было закрыто от него старшим братом…

Ну и так далее, и все в таком же роде.

Поверенный разливался соловьем, причем пел он явно с чужих слов, пересказывая жалобы благородных господ или даже сплетни, ходившие среди слуг, но делал это в высшей степени ловко, и некоторые пассажи выходили у него весьма поэтичными. В результате этого разговора могло создаться впечатление, что такой трагической кончины владетелю, конечно, никто не желал, но покойный был изрядным поганцем, испортившим жизнь многим достойным людям и, в принципе, не то чтобы заслужил то, что с ним произошло, но скучать по нему точно никто не будет.

Оттавио хотелось задать мастеру Дольчику вопрос, например, а что мешало господину Датчсу съехать из семейного имения на вольные хлеба, прихватив свою “красавицу-супругу”, и создавать свои шедевры, живя суровой, но творческой жизнью вольного художника? Или же поступить на имперскую службу и со всей возможной страстью отдаться политике? Однако он знал, что поверенный просто не поймет, как такое вообще возможно.

Не тот человек.

Ар Стрегон хорошо знал и весьма не любил людей вроде мастера Дольчика. Они, как рыбы прилипалы, жили вблизи опасных хищников – благородных владетелей и титулованных дворян, бороздящих глубины океана, именуемого “высшее общество”, – и питались объедками с их стола. В некотором смысле, жеманой речью, манерой одеваться они пытались подражать своим патронам, но всегда признавали их первенство и право повелевать. Они мало чем отличались от ресторанных халдеев, то же “чего изволите”, только не как работа, а как жизненная позиция. Некритичное отношение к любым аспектам жизни своих покровителей и, при всей кажущейся лояльности, полная ненадежность.

Вне службы Оттавио с господами “Дольчиками” общаться брезговал, но вот по служебной необходимости видел их и имел с ними дело слишком часто. После беседы с поверенным ему долго хотелось очень тщательно вымыть руки. С пемзой.

Совсем другой разговор состоялся у Оттавио с мастером Ерсом. Бастард владетеля был человеком такого типа, который Оттавио скорее нравился.

Ерс производил впечатление человека простого и бесхитростного, но это была не простота тупого бауэра, а особый вид честности, основанный на уверенности в себе и в том, что ты занимаешь в этом мире свое законное место. Ерс умел и читать, и писать, и считать, что для управляющего было простой необходимостью, но при этом не забивал себе голову лишними мыслями или ложными умствованиями, а просто жил так, как считал нужным, и делал то, что считал правильным.

История Ерса была проста, как и он сам.

Его мать – иберийская дворянка – бежала из родных мест от преследований Ордена Чистых (25). Изрядно поскитавшись по империи, она была принята владетелем гер Брюнне как гостья его дома. Владетель был очарован знойной южной красавицей и устроил длительную осаду этой крепости, которая завершилась успехом владетеля, рождением Ерса и смертью Изольды эль Гальярдо во время родов.

(25. Орден чистых – иберийский аналог испанской инквизиции)

Владетель взял бастарда на воспитание, лично выучил того ездить верхом, биться с мечом и баклером, дал ему место за своим столом, предоставил ему учителей словесности, изящных искусств и этикета и, в конце концов, назначил на должность управляющего поместьем. После того, как супруга владетеля отошла к Престолу Владык, восемь лет назад, Ерс также стал заниматься хозяйственными делами всего владения Брюнне.

Он быстро, кратко и уверенно отвечал на вопросы ар Стрегона. Мастер Ерс старался излагать только факты, не добавляя к ним никаких собственных суждений. Именно от него первого Оттавио узнал о пропаже Инги – служанки госпожи Аделинды.

Ерс также с уверенностью заявил, что частых или многочисленных пропаж людей во владении Брюнне точно не было.

По поводу амулета он также сказал, что видел его на покойном сразу после того, как пронзительный крик молодой госпожи разбудил весь дом, а вот после, когда тело отнесли к капеллану и раздели для омовения, амулета на нем уже не было. Ерс подумал, что его взяла молодая госпожа, и он лежит где-то в кабинете, но ошибся. В кабинете амулет отсутствовал, и Рената утверждала, что к нему не прикасалась.

О своем отношении к покойному Ерс сказал следующее:

–– Владетель, – Ерс ни разу, за время разговора, не назвал Аделхарда отцом, – был суровым, мужественным и сильным человеком. Могущественный одаренный, истинный воин и прирожденный правитель. Большая честь служить такому господину, как он. Большая честь.

–– А вам не горько от того, что являясь природным дворянином, вы были произволом владетеля лишены этого статуса, – задал “коварный” вопрос Оттавио, – ведь он мог вас признать, и вы имели бы титул. А сейчас вы хоть и уважаемый человек и имеете завидное положение, но вы лишь простолюдин.

–– Мне на свою судьбу жаловаться грех. Я мог подохнуть в канаве, выброшенный вон, как ненужная вещь. Многие благородные так и поступают со своими незаконными отпрысками. Максимум дают родившей ненужного бастарда девке горстку серебра на “первые годы”. Владетель не мог признать меня, этим он оскорбил бы свою законную супругу и ее род – род герцогов Ландерконинг. И в случае признания меня могли бы отравить или пырнуть кинжалом законные дети владетеля, с которыми я бы конкурировал за получение дара. Или еще хуже: нож в спину мне бы воткнул кто-нибудь из их прихлебателей, которому бы просто показалось, что убить ублюдка – значит оказать отличную услугу их патрону. Владетель всякого человека видел насквозь. И меня он поставил именно на то место и в том качестве, в котором я мог принести роду Брюнне максимальную пользу. И я приношу ее. И буду приносить. А дворянин из меня был бы, простите уж господин Оттавио, как из рыбы плотник. У меня не тот характер, не та масть.