© Издательство «Четыре», 2025

«Цитадель» по-латыни – «маленький городок». Это наиболее защищённое укрепление внутри крепости, основной и часто последний редут, который должен выстоять, выжить, когда падут все другие укрепления. А ещё – оплот, средоточие и защита чего-то важного. И убежище. Ничего не напоминает? Именно в цитадели можно укрыться, пережить «смутное время». Выжить. Потому что людям не нужно Слово сейчас и нужно ВСЕГДА. Вот такой парадокс.

Когда слышишь «Цитадель», почему-то сразу вспоминается макаренковское «Флаги на башнях». Наверное, потому, что известный «треножник», краеугольный камень любой хорошей книги, никаким новым – «клиповым» – мышлением не отменить. Помните – «Образование – развлечение – ВОСПИТАНИЕ»?

А из таких вот краеугольных камней (слово-твёрдо, не зря эти буквы рядом в русской, Кирилло-Мефодиевской ещё, азбуке), когда наступает время «по кирпичику» собирать их в единое целое, получаются стены – крепкие, основательные, высокие и надёжные. И башни, что взмывают ввысь, поднимаясь и возвышаясь над миром.

Стены – Цитадель крепости (во всех смыслах). Башни – Цитадель духа. И, как венец, Цитадель разума, финал, подводящий черту (но не границу) всей книге.

А ещё на камнях, почему-то и вопреки, часто появляются цветы. И пусть и велик Бодлер, но это другие цветы – цветы добра.

Ещё в советское время, «в самой читающей стране», братья Стругацкие не единожды писали о тяжёлой судьбе всяких книжников, мокрецов и прочих Homo legens. А школы, университеты и прочие подобные «заведения» уже давно зовутся цитаделями. И немало ещё предстоит потрудиться каменщикам-писателям, чтобы книжное слово оставалось услышанным, чтобы убежище-прибежище для людей ещё пишущих и всё ещё читающих не превратилось в резервацию.

На том стоим и сим победим!

Юрий Иванов

Родился в 1939 г. в Уфе. Кандидат геол. – мин. наук. Член СПР. Рассказы и повести печатались в журналах «Горизонт», «Золото России», «Ковчег», «Слово Забайкалья», «Невский альманах». Опубликованы книги: «Геологи на войне» (Москва, издательство ЦНИГРИ, 1995); «Золотая энциклопедия» (в трёхтомнике «Российское золото», Москва, АО «Преображение», 1994); «Подъём на холм» (Москва, Союз-Дизайн, 2014); «2Д2П» (Чита, издательство Г. Богданова, 2018); «Провинциальная жизнь по понятиям в Венесуэле» (Москва, Союз-Дизайн, 2020). «Семья Рязановых» (в соавторстве с П. Ю. Трубиновым и Н. П. Рязановой, Москва, Союз-Дизайн, 2024). Премия журнала «Ковчег» за лучший рассказ года (2008), премия «Имперская культура» в номинации «Художественная проза» за книгу «Подъём на холм» (2015).

По причинам, никак от меня не зависящим, всю жизнь я то и дело оказывался вовлечённым в истории, связанные с поросятами и свиньями. Начало этих событий было самое невинное и даже приятное. В зиму 1944–1945 годов в детском саду № 9 города Черемхова состоялся музыкальный спектакль «Три поросёнка» – мюзикл по нынешней терминологии. В этом мюзикле мне досталась роль самого умного из братьев – Наф-Нафа. До сих пор помню, с каким блеском, без единой фальшивой ноты, я спел в сопровождении фисгармонии арию «Дом я строю из камней», несмотря на то, что поросячья маска из папье-маше, изготовленная братом, не позволяла широко открывать рот, то есть пасть. При этом я ещё успевал класть на нарисованную братом кирпичную стенку из картона очередные «кирпичи» и приглаживать их мастерком. Заключительное трио «Нам не страшен серый волк!», которое мы, одетые в матроски, исполнили, обнявшись и приплясывая, пришлось повторить на бис. Аккомпанировала нам моя мама.

Следующий эпизод из моей свинианы оказался не таким приятным. Осенью 1946 года мы умирали от голода на курорте Дарасун. Попали мы туда в конце лета и отнюдь не по путёвке, просто отец, вернувшись из армии после войны с Японией, подрядился восстанавливать захиревшие за годы войны минеральные источники, которыми славится Забайкалье. В Дарасун мы приехали в разгар лета, когда сажать картошку было уже поздно. Отец, считавший себя специалистом по части сельхозпроизводства, равно как и во всех остальных областях знания, не без основания рассудил, что, если мы купим козу, двух кур и двух поросят, сытая жизнь зимой нам обеспечена. Несложные расчёты убедительно показывали, что при таком поголовье полезных животных каждому члену семьи из пяти человек можно раз в пять дней приготовить глазунью из двух яиц, а полезного козьего молока он волен выпивать по два стакана ежедневно, при том что в двадцати метрах от крыльца тайга, а в ней земляника, голубица и брусника, подосиновики и грузди, не говоря о шиповнике, рябине и черёмухе. В расчёт почему-то не принималось, что все эти белки́, углеводы и витамины исчезнут через полтора месяца, а картошку мы сможем посадить только следующей весной. Что касается поросят, предполагалось одного зарезать на Новый год, а другого откармливать до весны, а то и до следующей зимы, чтобы он набрал не меньше центнера в живом весе.

Названные животные замечательны своей невзыскательностью в отношении продуктов питания. Коза готова довольствоваться берёзовыми вениками, не требуя сена; для кур самый желанный деликатес – дождевые черви; стоит только чуть-чуть разрыть землю, как куры примутся вытаскивать из неё червей десятками; поросятам можно скармливать кухонные отходы. Практика показала, что в своём бизнес-плане отец не учёл форс-мажорные обстоятельства. Коза, как выяснилось, могла бы давать два литра молока в день, но не раньше, чем принесёт козлёнка. В дни, когда на первое мы ели суп из крапивы, а на второе и третье пили чай, поросята оставались обделёнными и не прибавляли в весе; куры наотрез отказывались нести яйца, может быть, потому, что отец не догадался купить в придачу к ним петуха.

Поросят и кур отец поделил поровну между мной и средним братом в том смысле, что обязал нас ухаживать за этими крылатыми и копытными. Каждому из нас досталось по курице и поросёнку, мне за склонность убегать в лес поручили ещё и пасти козу – привязывать её там, где трава погуще, и время от времени переводить на новое, невыеденное место. У старшего брата, который в тот год пошёл в седьмой класс, обязательства были серьёзнее: колоть дрова, носить воду из колодца, заготавливать в лесу жерди для огораживания будущего картофельного поля. С осени он ещё начал ежедневно бегать до начала уроков на охоту, а вечером успевал играть в лапту ради общения с одноклассницей – одной из многочисленных дочерей нашего соседа, шеф-повара военного санатория Эдуардова. Мне кажется, брат пользовался взаимностью. Во всяком случае, помню, как однажды в сумерки прибежал, запыхавшись, один из многочисленных братьев многочисленных сестёр Эдуардовых и выпалил: «Лёха, дай газологию, Ривке окна рисовать». В переводе с тарабарского это означало, что Ривке надо срисовать скелет окуня из учебника зоологии. Брат правильно расшифровал полученное сообщение, но не рискнул доверить учебник посыльному и отправился вместе с ним.

Свою курицу я не запомнил, а мой поросёнок был очень милым существом с нежным, розовым, немного слюнявым пятачком и острыми копытцами, которыми он выстукивал дробь, пробегая по доскам, постеленным в поросячьем загончике. Когда я гладил его по спине против щетинок, он прижимался к моей ноге, закатывал глаза от удовольствия и нежно-нежно похрюкивал. Это удовольствие могло быть более сильным, если бы я угостил его корочкой хлеба или картофелиной, но эти важнейшие подспорья человека очень редко доставались мне самому.