Я медленно потушил сигарету, раздавив окурок с таким усилием, будто хотел уничтожить весь этот беспорядок. Встав, я подошёл к доске ближе. Символы, записи, фотографии. Всё казалось таким ясным, но отказывалось становиться простым.

– Ну же, – пробормотал я себе под нос. – Где ты? Где эта грёбаная связь?

Тишина кабинета давила на уши. Четыре лампы всё так же освещали доску, а я, словно шахматист, выжидал ход, который мне никто не собирался подсказывать.

Посидев так ещё минут тридцать, я наконец поднялся с места, понимая, что пора действовать. Решение созрело – навестить место второго самоубийства и внимательно его осмотреть. Благо полномочий у меня хватало, а новых дел не подворачивалось, что было одновременно странным и даже немного тревожным. Для меня каждое новое дело – это глоток свежего воздуха в душном городе. Но сейчас мне хватало и этих трёх, которые уже успели завязать узелок из загадок у меня в голове.

– Пора, – произнёс я своё привычное заклинание, которое всегда толкало меня к действию. Подойдя к вешалке, я машинально попытался очистить пальто и поля шляпы. Тусклый свет кабинета и мрак коридора не позволяли разглядеть, чистые они или нет, а это меня устраивало. Чистить свою одежду я всё равно не собирался. «Когда-нибудь позже», – это мой вечный девиз.

Выходя из участка, я достал блокнот, где уже успел записать все детали найденных улик. На одной из страниц я обвёл адрес места второго самоубийства, аккуратно подчеркнув его карандашом. Глядя на этот адрес, я вспомнил путь туда, и будто услышав мои мысли, система податливо вывела на видимый интерфейс предложение построить маршрут. Ну конечно, она всегда слушает. Иначе зачем ей быть системой? Вот только когда нужно, её логи оказываются пустыми.

Эта странная череда самоубийств со стертыми данными не оставляла меня в покое. Хотя кто сказал, что они стерты? Пусть будет так. Легче представить, что данные стерлись, чем поверить, что она знает больше, чем показывает. Всё это вело в тёмные углы этого города, которые стали ещё мрачнее с приходом системы. Заброшенные места здесь множились, как плесень. Иногда казалось, что сам город скоро станет одним большим заброшенным местом. Но всё же, ни один из трёх погибших не выглядел как человек, которому могли быть интересны такие локации.

Я снова начал закапываться в собственных мыслях, пока система не вывела маршрут прямо перед глазами. В правом углу интерфейса вспыхнула карта, на которой было указано направление к месту второго самоубийства. Пробежав глазами маршрут, я понял, что до ближайшей станции метро всего минут пять пешком. А это значит, можно закурить. Не теряя времени, я сунул в зубы сигарету, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся.

Серый пейзаж за пределами участка навалился на меня с новой силой. Улицы были такие же унылые, как и всегда. Под ногами хлюпала грязь, а редкие прохожие прятали глаза, словно боялись, что их мысли тоже могут быть прослушаны. Подняв воротник пальто, я выпустил облако дыма и двинулся по маршруту, построенному системой. В зубах сигарета, в голове сумбур, а вокруг – город, который давно перестал быть живым.

Путь к депо и подсобке, где произошло второе самоубийство, занял у меня около часа. Оказалось, что место находилось довольно далеко, но я прошёл этот путь стойко. В конце маршрута я оказался в старом автобусе, который, как по иронии, следовал до конечной остановки – прямо туда, куда мне нужно было попасть.

День только начинался, хотя по нынешним меркам это понятие стало расплывчатым. Депо медленно оживало, словно ленивый зверь, который неохотно выходит из своей норы. Подходя к проходной, я идентифицировал себя в сканере системы. Зелёный сигнал – и без слов меня пропустили на территорию. Вахтёр, как и несколько других работников, проводил меня редкими, долгими взглядами, словно хотел что-то сказать, но не осмеливался. И это было к лучшему. Мне не нужно было ни их мнение, ни их слова.

Выйдя на простор стоянки, я осмотрелся. Передо мной стояли чуть больше двадцати автобусов, выстроенных в ряды, как забытые солдаты. Я закурил, пустив густой дым в холодный утренний воздух. Система тут же выдала привычное предупреждение о здоровье, но я его проигнорировал, как и всегда. Пробежав взглядом по стоянке, я заметил нужное направление – ангар, возле которого ярко маячила красная ленточка с надписью: «Не входить. Объект под расследованием».

Докурив сигарету перед входом, я наклонился, чтобы не нарушить ленточку, и надел перчатки. Дверь ангара была холодной на ощупь, скрипнула, когда я открыл её. Внутри меня встретил затхлый запах: смесь масла, солярки и ещё чего-то – пота или, может, страха. Воздух был густым, и я невольно поморщился, но отступать было поздно. Сделав глубокий вдох, я двинулся вперёд, поёживаясь от мерзости происходящего.

Подсобка, где всё случилось, была в дальнем углу ангара. Металлическая дверь была взломана кустарным способом: следы говорили о спешке, о том, что времени на аккуратность у вскрывающих её явно не было. Возможно, тогда система сигнализировала на всех доступных частотах, пытаясь привлечь внимание и спасти Суржикова. Но спасти его не успели. Он уже выбрал свой путь.

Я нагнулся, чтобы пройти под второй лентой – на этот раз жёлтой. Такие места считались «особо охраняемыми», сюда могли попасть только избранные. И я. Невольно усмехнувшись, я почувствовал странную гордость, будто эта жёлтая лента была символом того, что я всё ещё нужен в этом проклятом городе.

Включив фонарик, я начал осматривать место смерти. Основные улики уже давно вывезли криминалисты, так что бояться нарушить что-то не стоило. Но я искал не то, что они считали важным. Я искал то, чего не хватало. Что-то, что могло связать все три «самоубийства» вместе. Записку.

Этот чёртов клочок бумаги, который казался ключом к разгадке, но которого здесь, скорее всего, не было. Всё выглядело чисто, слишком чисто. В углу я заметил лишь еле уловимые следы масла, а на стене – потёртости, будто что-то двигали в спешке. Но ничего, что могло бы объяснить, почему три совершенно разных человека связаны одной ниточкой тайны.

Обойдя периметр подсобки, я заглянул под каждое укромное место, под каждый уголок, в который могло затесаться хоть что-то полезное. Ничего. Всё было вычищено криминалистами, вывезено и досконально изучено. Никаких следов, никаких зацепок. Всё выглядело стерильно, будто это не место «убийства», как классифицировала его система, а больничная палата. Нет, даже операционная. Это было неправильно. Что-то здесь кричало о своей фальши.

Присев на корточки, я заглянул под металлическую лавку – ту самую, на которой Суржиков умер, корчась в диких конвульсиях. Никому не пожелаешь такой смерти. Пол был чистым, вымыт до блеска. Даже запаха не осталось. Здесь всё дышало ненатуральной стерильностью. Это место было противным своей пустотой.

Но я не собирался останавливаться. Сунув фонарик в зубы, я попытался пошевелить лавку. Металлические ножки оказались не прикручены к полу, и лавка легко отъехала в сторону, скрипнув по плитке.

– Интересно, – прошептал я себе под нос, слова едва различимые из-за фонарика, зажатого в зубах.

Я наклонился ниже, осветив пространство, где стояла лавка. Что-то блеснуло в самом углу, в тени. Присев снова, я осветил это место получше. Там, где ранее была ее дальняя часть, задний край, обнаружилось небольшое отверстие, прикрытое металлической стенкой. Остаток света пробивался через щель.

– Ну вот, – ухмыльнулся я, больше себе, чем кому-то ещё, и, достав из внутреннего кармана небольшие плоскогубцы, аккуратно начал вытаскивать скомканный пакетик, который был спрятан внутри.

Пакет зацепился за острые края отверстия. Металл цеплялся, царапался, мешал. Это была настоящая борьба – я нервничал, выдирая его миллиметр за миллиметром, стараясь не повредить содержимое. Пару минут борьбы с этим проклятым металлом, и, наконец, пакет оказался у меня в руках.

Я осветил его фонариком и замер. Внутри была она – записка. Я аккуратно развернул пакет, стараясь не повредить хрупкий клочок бумаги. На него были выведены те самые слова, которые уже стали для меня проклятием: «ЕЁ НЕТ». Бумага была вырвана из старой карты маршрутов, на которой всё ещё проглядывались линии местности и какие-то цифры.