Останавливается в паре метров от своих ворот, ослепив их замкнутое молчание. Не выключая двигателя, выходит из машины. Оглядывается, прислушивается. В воздухе разлит многоголосый собачий вой со стороны сараев. Серая туманная завеса поднялась выше в небо, и теперь сквозь нее просвечивает белое пятно холодной луны.

Гнутой тенью Сурен наползает на ворота. Длинный сувальдный ключ с металлическим мурчанием проникает в замочную скважину и хлестко и звонко поворачивается в ее лоне вправо. Толчок – и встроенная в ворота калитка уходит в пустоту. Сурен шагает внутрь.

По причине ли несовершенства памяти или игры воображения, но сейчас, как и некоторое количество лет подряд, открывая в ночи гараж, перешагивая через железный порожек и утопая в черной пустоте, Сурен вспоминает разговор, который то ли был, то ли не был при аналогичных обстоятельствах. Тогда кто-то сказал, что нет ничего страшнее, чем ступить в темный гараж, в котором оказались злоумышленники. На что кто-то другой парировал, что нет ничего обиднее, чем зайти в темный гараж и пустить их за собой. Кто эти собеседники и был ли он одним из них, Сурен сказать сейчас не мог, хотя пару лет назад, пересказывая в компании суть этого диалога, он безуспешно попытался вспомнить обстоятельства разговора. Сейчас же, перенося вес тела с левой ноги, еще остающейся вне гаража, на правую, шагнувшую внутрь, он опять вспоминает эту повисшую в воздухе полемику. Но интерес к ней гаснет так же неожиданно, как и возникает.

Левой рукой, на уровне груди, Сурен берется за холодный край ворот, правой – за рычажок верхней задвижки. Всем телом делает рывок на себя и резким движением извлекает задвижку из тугого паза. Повторяет действие с нижней задвижкой, и только она высвобождается из тесного заточения, как ворота ухают и распускают живот, и прежде узкий световой ручей, струящийся в гараж через калитку, прорывается через основные ворота и обильно заполняет пространство до потолка.

Гараж большой и почти пустой. Можно подумать, что новый, но нет. Пол засыпан свежим гравием, колея от колес уже раскатана. Стены оштукатурены, и еще ни один гвоздь их не испортил. Потолок: деревянные балки, накрытые сверху волновым шифером. На центральной висит бечевка. Ее свободный конец не туго подвязан на высоте вытянутых рук так, чтобы край не касался крыши автомобиля. Это та самая веревка, на которой Сурен подвешивает за ноги зайцев и освежевывает их.

По левой стороне к стене прислонены четыре шины (пара новых зимних и пара чуть изношенных летних), в углу жмутся детали автомобиля. У противоположной стены двумя блоками вертикально сложены листы шифера. Сколько их точно, Сурен не вспомнит, но знает, что их должно хватить для замены крыши старого гаража. Вдоль правой стены несколько мешков с картошкой, лопаты, тяпки, ведра – все, что может пригодиться для работы в огороде.

Сурен до конца открывает правую дверцу ворот и фиксирует ее воткнутой в землю задвижкой – для подстраховки, потому что она легко ходит. Вторая дверца более надежная, поэтому ее просто толкает к стене, предварительно вернув калитку в свою нишу. На случай ветреной погоды для этой дверцы в гараже припасен кирпич.

Возвращается в машину, трогается и медленно въезжает в бокс. Зловеще ползут тени. В свете фар кружится пыль. Тормоз. Нейтральная. Ключ зажигания. Тьма.

Естественного освещения с улицы достаточно для ориентирования. В гараже сильный запах «свежих» выхлопных газов. Делает глубокий вдох. Еще один. Еще один. Чтобы легкие полностью набрались этой гадости. Ничего особенного не чувствует, хотя всегда было интересно, как это – надышаться и незаметно уснуть.

Сколько людей угорело таким образом за последнее время, мама дорогая! Вовка особенно запомнился. Он арендовал у Сурена старый гараж. В том гараже его и нашли, уснувшим в машине на переднем сиденье. Он был холодный и тяжелый. Играло радио. На капоте заветривалась закуска. Зачем завел двигатель? Взрослый ведь мужик, не мог не понимать последствий.

Или те студенты, которых нашли на 8 Марта. Обоим не больше двадцати. Она чуть младше, он чуть старше. Где им было миловаться, как не в гараже? Говорят, что они лежали в обнимку, укрывшись одной курткой. Говорят, она была сложным подростком, а его родители были против их отношений.

Сурен проделывает весь ритуал закрытия ворот в обратном недавним действиям порядке: сводит двери, тянет их на себя, вставляет нижнюю задвижку. Тянет двери еще раз на себя, вставляет верхнюю задвижку. Выходит из гаража, закрывает калитку.

Длинный сувальдный ключ с металлическим мурчанием проникает в замочную скважину и хлестко и звонко поворачивается в ее лоне влево. Сделав свою работу, ключ возвращается бочком к товарищам, укрывается теплой ладонью и прячется в правый карман куртки.

После долгой поездки ноги непослушны. Под ботинками скрипит песок. Толкается навязчивый сквозняк. Где-то на ветру скрипит безутешная железяка, пытаясь встроиться в собачий хор, доносящийся со стороны сараев.

Иногда, ночью, когда нет свидетелей, путь вдоль гаражного ряда Сурен преодолевает бегом. Дистанция около ста метров, и уклон градусов в десять. Не бог весть какое спортивное достижение, но хочется разогнать кровь, размять конечности. Вот и сейчас, чувствуя вялость в ногах, он решается пробежаться. С первых же шагов получается тяжело, не бежится.

– Терпеть, – говорит он себе. – Хотя бы половину. Хотя бы до гаража.

В середине ряда находится старый гараж Сурена. Тот самый, который арендовал Вовка и крышу которого Сурен планирует перекрыть новым шифером. С такого расстояния, при такой плотной облачности его не разглядеть. Стена ряда, при дневном свете аляписто украшенная гаражными воротами разных цветов (его голубые), сейчас просто слилась в сплошное серое полотно. Ориентир не виден, но известен. Сурен смотрит вперед и бежит.

Дорога неровная, поэтому он то и дело оступается. С дыханием беда, а ведь даже не курит. Главное – поймать ритм, как в боксе. Делает на четыре шага вдох, на четыре выдох. Постепенно по телу разливается тепло, движения становятся более послушными. Он по-боксерски закрывает кулаками подбородок. Следит за дыханием. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Кислорода постепенно начинает не хватать. Как будто выдыхает больше, чем вдыхает. Делает дополнительный вдох и тут же сбивается. И вот уже глубоко дышит ртом, но продолжает бежать.

В темноте прорезается контур цели. Остается буквально несколько метров. Еще немного, и он пересекает условную черту и переходит на шаг.

Дыхание ни к черту. Тело плохо слушается. После 14-часового рабочего дня иначе и быть не может. А ведь были времена, когда организм был готов к марафонским изнурительным нагрузкам, обладал взрывной силой. На износ гонял себя – с утра бегал по сопкам, потом полтора часа в зале, потом на реку, потом опять по сопкам. Сейчас же тело тяжелое, как не свое. Возраст, будь он неладен.

Решает сделать «соточку». Снимает часы с запястья и убирает их в карман. Начинает боксерскую дорожку, на каждый шаг выбрасывая вперед кулаки разноименных рук. Когда счет переваливает за пятьдесят, добавляет боковые удары и апперкоты. Но это лишь иллюзия боя с тенью. Таким манером он мог бы и километр пройти, а может, и больше. Дыхание почти не задействовано. В руках нет взрывного завершения. Корпус не работает. Ноги ватные.

За стеной воют собаки. Вокруг ни души. На дне грязного неба едва дышит луна.

Переходит на шаг. Возвращает часы на запястье. Сердцебиение участилось. Самообман ли, но настроение как будто улучшилось, а в теле появилась легкость. И сквозняк уже не кажется таким колючим.

Несколько лет назад Сурен купил сыну грушу и повесил ее в гараже. Сын тут же заколотил по ней руками и ногами, но все неточно и неправильно: раскачал ее, закрутил, заболтал. Тогда Сурен показал мастер-класс. Сделал несколько примерочных джебов правой и так приложился левым боковым, что попал «в самую душу» груши. Она ахнула, поперхнулась и передала инерцию удара в балку. Одобрительно и продолжительно загудела крыша. Это был нокаут, не меньше. Мало было видеть восхищение в глазах сына. В тот момент Сурен был доволен собой. В следующие месяцы он время от времени ходил с сыном в гараж и ставил ему удар, и каждый раз не мог себе отказать в удовольствии поработать с грушей самостоятельно. Потом старший сын куда-то грушу подевал, и возможность боксировать пропала. Сейчас Сурен шел и думал, смог бы нанести такой же сокрушительный удар, как в прежние времена, или нет.